Она открыла ворота каменной риги. Дэвид Барнс вступил внутрь и повернулся к месту, где стояла скульптурная группа, словно повернулся к свету.

Он смотрел. Она стояла рядом с ним и ждала. Влажная глина под большим холстом постепенно высохла и, когда она сняла холст, фигуры приобрели законченный вид, высохшие до бледного, серебристо-охристого оттенка.

Он смотрел, ничего не говоря. Ему понадобилось достаточно много времени, но Сюзан ждала. Над их головами ворковали голуби, гнездящиеся на балках, а несколько из них мягко слетело вниз и уселось на статуях.

— Вам все еще не хочется изучать анатомию, — проворчал он в конце концов. — Скульптура так чертовски хороша, что вы этого даже не заслуживаете. Но скелеты у них не в порядке. Повторяю, вам надо изучать кости и мускулы. Я уже не удовлетворяюсь вашей халтурой. Я знаком с одним человеком в Нью-Йорке, к которому вам придется ездить и работать три раза в неделю. Он занимается исключительно анатомией.

«Не могу», — уже просилось ей на язык, но она промолчала.

— А что вас не устраивает конкретно? — наконец спросила она. — Я скопировала собственное тело.

— Копирование и есть копирование! — заорал он на нее. — Я вам говорю, что с этим надо кончать! Приличный скульптор создает свои фигуры изнутри — творит людей так же, как Бог!

— Может быть, теперь мне стоит только рожать детей, — сказала Сюзан, но потом поняла, что он имеет в виду.

Он пропустил ее слова мимо ушей.

— Единственное преимущество, которым вы можете пользоваться как женщина, это сидеть у мужа на шее, чтобы он кормил и одевал вас, когда вы работаете. Мне пришлось делать кое-что на продажу, чтобы прожить.

— Вы меня не понимаете, — запротестовала она возмущенно. — Я не такая, как вы, я — человеческое существо, я — женщина, которая хочет…

— Мне даже пришлось делать из себя придурка из-за одной бабы, — продолжал он, даже не обращая внимания на ее слова. — Хоть я и был беден и горел страстью к работе, я вынужден был волочиться за женщиной и в конце концов убедить ее, чтобы она удрала от своего мужа. Зато потом я думал, что уже никогда не смогу от нее избавиться. На это у меня ушли годы, прежде чем я понял то, что знаю теперь: нет ничего и никого важнее собственной работы. Если бы еще тогда кто-нибудь схватил меня, врезал пару раз и сказал то, что я теперь говорю вам: у таких людей, как мы, нет ничего, важнее работы. Нас мало таких, кто так устроен, и мы делаем работу за весь мир. Все остальные могут только стоять и глазеть на то, что создаем мы.

Он вырвал ее из привычного мира, и теперь она стояла рядом с ним, словно сжигаемая огнем.

— Мне следует разбить это на куски и не начинать снова, пока я не пройду курс анатомии? — спросила она.

— Вы с ума сошли, — нетерпеливо сказал он. — Это хорошо, слишком хорошо, чтобы улучшать. Чертовски хорошо, и вам надо доделать скульптуру.

— Я хотела сделать это в мраморе.

— Ну нет. Мрамор оставьте для самых лучших вещей. Я дал вам высечь тот фонтан только для того, чтобы посмотреть, насколько вы с этим умеете обращаться. В один прекрасный день вы отбросите глину и уже не прикоснетесь к ней. Вы предназначены к ваянию, а не к лепке. Но вот это пойдет для бронзы. Я отошлю фигуру сам. И знаете что, я подам за вас заявку на конкурс. Я знаю одного типа, который хочет что-то в этом роде для больницы, построенной в честь его отца. Это подойдет. Я переговорю с ним.

Он обошел скульптуру, слегка посвистывая и покачивая своей медвежьей головой.

— Кое-что вам действительно удалось, — сказал он наконец с одобрением. — Вы, правда, сделали снимок деталей, но потом себя преодолели, и кое-что получилось. Эта женщина очень хороша тем, что смотрит вот так в сторону — это было умно с вашей стороны, вы поняли, что ей не надо смотреть ни на мужа, ни на ребенка. Боже мой, почти все люди сказали бы, что она должна смотреть на ребенка, идиоты!

Он натянул обтрепанную кепку аж до ушей.

— Рассчитывайте на то, что во вторник начнете работать с костями.

Через мгновение она услышала, как его автомобиль разбрасывает гравий по дороге.

Вечером она сказала Марку совершенно нормальным голосом:

— Сегодня тут был Дэвид Барнс, смотрел мои работы.

Они сидели рядом на широкой, прогнувшейся веранде. Это был такой же вечер, как любой другой, и она хотела, чтобы таким он и остался до конца.

— Что он говорил? — Голос Марка имел приятный, хотя немного холодный оттенок. Она подсела поближе и вложила ему в ладони свои руки.

— Он сказал, что это совсем неплохо. Но в действительности я очень мало умею. У меня нет знаний и опыта.

— Он слишком большой гордец! — воскликнул Марк. — Ты сделала их восхитительно! Мне бы снова хотелось па них посмотреть.

— Он сказал, что я только копирую тело, а не создаю.

— Что это за глупости он говорит? — проворчал Марк.

— Он хочет, чтобы во вторник я съездила в Нью-Йорк и начала понемногу изучать анатомию. Ты не был бы против? Я бы возвращалась до твоего прихода с работы.

В сумерках она слышала, как попыхивает трубка Марка. В конце концов он сказала:

— Знаешь, я хочу, чтобы ты делала все, что пожелаешь, но мне хотелось бы знать, понимает ли этот тип это.

— Я буду ездить всего лишь дважды в неделю, а Джейн между тем прекрасно позаботится о детях, — сказала она.

Он не ответил. Но Сюзан уже сказала то, что должна была сказать. Через минуту она встала, села Марку на колени, свернулась в клубочек в его объятиях и замерла. Они долго молчали.

— Ты моя лапочка, — прошептал он наконец. — Ты такая лапочка.

Как только Марк во вторник утром ушел, она поднялась наверх, сняла цветастое домашнее платье и переоделась.

Марк забыл, что уже вторник. Он поцеловал ее и, как обычно сказал:

— Ровно через десять часов я снова буду дома.

— Мы все тебя будем ждать у калитки, — попрощалась она.

А Джон добавил:

— Хорошо, что Марсия уже немножко умеет ходить, она тоже сама дойдет до калитки.

Они проводили Марка по садовой дорожке к калитке и помахали ему. Затем Сюзан быстро обратилась к детям:

— Джон, мама сегодня должна уехать, так что помоги Джейн с Марсией.

— А куда ты едешь? — спросил он.

— В Нью-Йорк.

— Что ты там будешь делать?

— Работать.

— Будешь ходить на работу каждый день, как папа? — спросил он испуганно.

— Нет, нет, только иногда, — ответила она и оставила их стоящими под солнцем. Они смотрели ей вслед, взбудораженные, потому что это было выше их понимания. Но Сюзан должна была уехать.

Вокзал на южной окраине города находился на расстоянии всего одной мили. Марк мог ее туда спокойно подвезти, но Сюзан не хотела, чтобы сегодняшнее утро чем-то отличалось от остальных. Она дойдет туда пешком.

Она способна делать что угодно… Да, она способна делать даже это. Когда ее привели в светлое, невероятно чистое помещение с большими окнами и Сюзан увидела длинную фигуру, накрытую покрывалам, на какую-то долю секунды она испугалась, что все же не сможет работать вот так.

«А вдруг смогу, — сказала она про себя. — Я справлюсь».

К ней подошел мужчина с тонким лицом и тихим голосом и спросил:

— Мисс Гейлорд? Меня зовут Крейтон. Дейв Барнс — мой приятель, он рассказывал мне о вас.

Она подала ему руку и пожала его чистую, узкую и ловкую правую кисть.

— Пройдите, прошу вас, вот сюда. — Она прошла вслед за ним в маленькое помещение. — Снимите, пожалуйста, шляпу, наденьте маску, резиновые перчатки. Самое важное, чтобы при этой работе вы не поранились.

Она послушалась его, сердце замирало у не в груди. Он проницательно посмотрел на нее.

— Вы случайно делаете это не в первый раз?

— Я в жизни не видела мертвеца, — ответила она, и ей стало стыдно за свой слабый голосок. Она откашлялась и сказала громче: — Я скульптор, и мистер Барнс сказал мне, что мне надо больше знать об анатомии.