Его голос звучал нежно, глаза смотрели робко, и она немного оцепенела.

— Это очень простая модель, — сказала Сюзан, сама не зная, зачем ей понадобилось оправдываться. Она не знала, от чего ей защищаться, разве только от его застенчивости… Она не хотела, чтобы Марк робел перед ней. Нет, нет, это делало ее такой резкой с ним.

За окном на улице плакала маленькая дочка Люсиль. Ребенок так сильно кричал. Если у нее будет ребенок, она не будет отходить от него и не позволит, чтобы он кричал и плакал. Она вдруг повернулась, открыла дверь и быстро пошла по улице. Она сказала бы, что просто собирается увидеться с Люсиль. Сюзан бесшумно поднялась по ступенькам и заглянула в коляску. Ой, несчастная малышка запуталась в пеленках. Она откинула пеленки, подняла ребенка и поправила распашонки. Жесткие завязки на шапочке натирали крошечный подбородок, и она завязала их посвободнее. Затем она мягко уложила ребенка и начала укачивать. Когда она ощущала мягкое, беспомощное тельце, какое-то огромное слепое желание захлестывало ее. Держа в своих руках ребенка, Сюзан почувствовала, что тельце как бы снова изогнулось по форме матки. В нем чувствовалась такая беспомощность! Как грустно! Как беспомощно начинается жизнь! Она всмотрелась в личико. Ребенок уже перестал плакать и смотрел на нее; его крошечный ротик шевелился. Если она соберется лепить лицо младенца, какое придать ему выражение? Это беспомощное, покорное терпение, словно недавно родившееся дитя понимало все трудности ожидавшей его жизни.

— О, Сюзан! — резко прозвучал голос Люсиль, стоявшей в дверях. — Что это ты…

— Она так кричала, — робко проговорила Сюзан.

— Ой, она же так хотела спать!

— Я закончила работу и подумала, а не пойти ли мне…

Но Люсиль забрала у нее ребенка. Она положила его обратно в коляску и поправила покрывальце.

— Ладно, ребенок никогда так быстро не засыпает, а если она не поспит, то разойдется на весь день.

В ярком солнечном свете лицо Люсиль выглядело хмурым и враждебным.

— Извини, — нерешительно сказала Сюзан. — Она так кричала.

— Что ж, должна сказать, Сю, мне не кажется, что это тебя касается.

— Конечно нет, — быстро проговорила Сюзан. — Я больше не приду сегодня. Ты так занята и устала, — добавила она.

— Я никогда не устаю, несмотря на двоих детей, — сказала Люсиль. — Ты можешь войти. А я тем временем приберусь, а скоро надо кормить ребенка.

— Нет, может быть, вечером, — сказала Сюзан, улыбнулась и помахала рукой с лестницы. Люсиль была ее старым другом. Она не должна обижаться на Люсиль.

Однако, придя домой, она какое-то время стояла в нерешительности, вспоминая этот долгий, глубокий взгляд младенца. Это был не взгляд одинокой души, это был общечеловеческий взгляд, и ребенок был еще недостаточно развитой личностью, чтобы скрывать его. Позже, когда девочка будет старше, в самом существе ее усилится воля и спрячет эту обнаженность. Но сейчас ее глаза были микроскопами, увеличивающими и открывающими начало жизни.

Она сидела на верхней ступеньке своего крылечка, крепко обняв колени, пристально уставившись на сад и ничего в нем не видя. Она уже забыла о Люсиль. Она вспоминала ребенка, чувствовала его, впитывала его существо во всей его безмерности. Ей страстно хотелось слиться с ним глубоко и безрассудно, она так хорошо понимала это нетерпеливое, сладкое, смутное, единственное желание, которым она не смогла бы поделиться ни с кем. Она встала, медленно поднялась наверх в мансарду и начала замешивать свежую глину. Она решила вылепить новорожденного младенца, из мельчайших незавершенных черт которого струилось огромное необъяснимое беспомощное терпение.

Пол уходил у нее из-под ног, а крыша мансарды над головой растворилась. Она никого и ничего не помнила. Все прошлые месяцы, многие годы ее собственной жизни пропали даром. Она стояла и лепила ребенка из глины, которая приобретала форму его жизни. Она принимала форму новорожденного существа, его зависимость от матки, все еще прогибающей его спинку, его тянущиеся вверх ножки, его слабые сплетенные ручки. Только голова была большой и свободной, она была немного приподнята и выглядывала в незнакомую жизнь с потрясающим смирением. Закончив, она посмотрела на свое творение немного испуганно. Она не знала и не понимала того, что сделала. Она боялась этого повернутого к ней лица, которое спрашивало: «Зачем я родился?»

— Не знаю, — вслух ответила она. Ее голос гулко отозвался в пустом помещении, и внезапно она ощутила сумрак вокруг себя. Она выглянула в окно и там, за лесом, увидела мрачный закат, очень красный…

«Я проработала весь день, — подумала она, снимая свой рабочий халат и приглаживая волосы. Затем она вспомнила: — Марк же вернется домой!» Марк! Она совсем не думала о нем, но сейчас, подумав о нем, она снова ощутила пол под своими ногами и крышу над головой. Больше она не смотрела на то, что сделала. Она стремительно помчалась вниз.

В спешке готовя Марку еду, она чувствовала, что ее долгое время как бы не было. Наверху, в мансарде, осталось то, что она сделала. Оно находилось там, часть ее самой, но все же отдельная от нее. Она чувствовала возбуждение, одиночество и даже радость. Внезапно ей страшно захотелось увидеть Марка, она соскучилась по прикосновению его рук, его губ; ей захотелось, чтобы он был здесь, решительный и искренний, здесь, в доме, потому что она так долго была далека от него. Она чуть ли не порхала, готовясь к встрече с ним. И вот, когда наконец он пришел и она услышала его громкий, полный нежности и страсти зов: «Сю! Где ты?» — она подбежала к нему и кинулась ему в объятья, крепко сжав его в своих.

— О, Марк! — шептала она. — О, Марк!

Что бы она делала, если бы Марк не пришел вечером домой?

— Какой долгий день! — сказал он. — Когда я не могу прийти домой на ленч — это ужасно!

Но для нее этот день пролетел, словно порыв ветра. Она подумала, уткнувшись лицом в его шею: «Сегодняшний день для нашей жизни прошел впустую». Она совсем не жила с ним сегодня, а должна оставаться всегда соединенной с ним. Сюзан вскинула голову:

— Марк! — воскликнула она. — Пожалуйста, пожалуйста, давай заведем ребенка! Я так хочу ребенка!

— Ну, вот те на! — изумленно произнес Марк. Он посмотрел на нее, тронутый, чуть улыбаясь. Затем рассмеялся. — Во всяком случае давай сначала поужинаем! — сказал он.

— Великолепный ужин, — сказал Марк, откидываясь назад и набивая трубку. — Давай выйдем на крыльцо.

Они вышли и увидели новую луну, висевшую над лесом. Они уселись под ее светом. Марк вынес один из двух новых плетеных стульев, она сидела на верхней ступеньке, положив голову ему на колено. Луна светила так ярко, что свет в окнах всех домов казался совсем тусклым. Он нагнулся и внезапно повернул ее голову так, чтобы на лицо упал лунный свет.

— Что побудило тебя объявить мне, что ты хочешь ребенка? — резко спросил он. Она покачала головой.

— Не знаю… наверное это из-за ребенка Люсиль. Я немного подержала его сегодня, и он копошился у меня в руках.

Марк погладил ее по голове.

— Меня пугает, что Люсиль позволила тебе взять его, — сказал он. — Хэл так волнуется из-за ее отношения к детям. Он говорит, что оба их ребенка были случайными. Томми родился преждевременно. Они решили, что пока он не может нанять служанку. Я тоже не могу… пока, ты знаешь, Сюзан. Но ты должна быть уверена…

— Я не позволю ни нанимать служанку, ни решать того, что мне нужно в жизни, — решительно сказала она. Он молчал, она слышала, как он глубоко затянулся трубкой. Его большая, крепкая рука гладила ее по волосам и касалась шеи. Они сидели так близко, что она решилась и осторожно произнесла:

— Я вылепила маленького ребенка сегодня, Марк, наверное… это…

Но прежде чем она успела договорить, он сказал:

— Иногда я удивляюсь, почему ты вышла за меня замуж. — Знакомая, так ненавистная ей робость прозвучала в его голосе.