Лукан сказал: «Нет!», но Коти был таким полным жизни всегда, таким жизнерадостным, что Сара не могла поверить, что мозг, так любивший жизнь, перестал ее ощущать.
В комнату вошел слуга, чтобы убрать чайный поднос. Сара повернулась и быстро вышла.
Ее горничная англичанка, служившая у ее матери за повара, дворецкого, портного и главного советника в маленьком мрачном домике на Керцон-стрит, последовала за нею в Париж. Леди Диана, несмотря на то, что она ценила эту женщину и ее бесспорную преданность, отпустила ее, пожимая плечами и говоря: «Ну, что ж, если Гак предпочитает Сару, то пусть она уходит к ней. Можно долго держать у себя лучшего слугу, но никогда нельзя знать, когда он вас покинет».
Сара надлежащим образом поблагодарила свою мать и заключила на момент костлявую фигуру Гак в свои объятия.
У этой женщины были две характерные особенности, которыми она хвасталась: во-первых, она отказывалась учиться говорить по-французски, а во-вторых, она особенно забавно сокращала некоторые слова. Но слушатель, который освоился с этими особенностями ее произношения, находил ее разговор подчас весьма остроумным и интересным.
Гак была очень высока, очень худа, рот у нее был большой, но зубы прекрасные.
— Вы опоздаете, миледи, — сказала Гак, поклонившись Саре. — Вам придется сократить чтение его сиятельству.
— Никогда, — прошептала рассеянно Сара, отдаваясь в искусные руки своей горничной.
Сара произнесла это по-французски, и Гак, услышав иностранный язык, проговорила агрессивным тоном:
— Извините, миледи...
— Как мне хотелось, чтоб ему стало лучше! Но Лукан говорит, что новое лечение не принесло пользы, — сказала Сара как бы ей в ответ.
— Я могла предсказать ему это, — заметила Гак презрительно. — Так будет и с другими способами, миледи. Я нахожу, что это стыдно — пробовать эти новые способы на бедном господине.
— Никаких других проб не будет сделано на нем, — тихо ответила Сара.
— Было у вас интересное общество сегодня, миледи?
— Кажется... Благодарю вас, Гак. Только все эти собрания становятся как-то очень похожи друг на друга.
— Очень много сходства вообще существует между многими вещами, я думаю, — сухо заметила Гак, втыкая в волосы Сары черепаховую шпильку, украшенную бриллиантами. — Мне кажется, если вы философ, то найдете много чрезвычайного сходства в этом мире. Мы все рождаемся и все умираем, а в промежутке все влюбляемся, более или менее согласно с нашей природой, и все мы находим для себя других, смею сказать, и нас находят тоже, своим чередом. Когда вы действительно задумаетесь над жизнью, то вам покажется забавным интерес, который люди находят в ней, потому что все мы едим, спим, разговариваем, работаем, ссоримся, целуемся, и так без конца! Мне смешно читать о людях, которые ищут приключений. Ничего не найдешь больше, если даже будешь терпеливо искать.
— Бывают случайности, — засмеялась Сара.
— Я только что хотела сказать это, — с достоинством возразила Гак.
Она ловко, одним движением надела на Сару, через голову, юбку из серебристой ткани с волнами из легкого, как пена, шифона.
— Я очень парадно одета сегодня вечером, не правда ли? — спросила Сара, точно удивляясь этому.
— Вы сказали мне, что будут танцы в опере, а по-моему, в оперу надо надевать что-нибудь особенно изысканное, — с твердостью возразила Гак. — Я уверена, мисс Сара, что вы будете так хороши, как картинка.
Сара на мгновение представила себе, как она выглядит в своем изящном туалете, в парчовых башмачках, шелковых чулках, в платье из нежной, тонкой материи, с венцом блестящих волос на голове и нитями жемчуга, ниспадающими на юбку и мерцающими, словно лучи лунного света.
— Дайте мне бархатный красный плащ, Гак, — сказала она. — Хорошо. Дайте мне перчатки. Я пойду в комнату графа в этом наряде. Во время чтения я могу спустить плащ... Знаете, ведь сегодня чудесный вечер! Заметили ли вы, как ярко сияют огни в эти весенние ночи и как ясно слышны все звуки?..
— Смотрите, не простудитесь, миледи, — наклоняясь в открытое окно, настаивала Гак. — Я знаю только одно, что в эти весенние ночи легко можно схватить простуду, как бы ярко ни сияли огни и как бы ясно ни раздавались звуки в ночной тиши. И это факт!
Сара рассмеялась и сейчас же отошла от окна.
— Не сидите долго, милая Гак. Я вернусь, вероятно, очень поздно. Доброй ночи.
— Желаю вам веселиться, — ответила Гак и несколько минут стояла неподвижно и смотрела на удаляющуюся по коридору высокую, стройную фигуру своей госпожи.
Двери в покои, занимаемые хозяином дома, оставались всегда открытыми. Сара отдала такое распоряжение под влиянием странного, чисто детского страха, что Коти может вдруг почувствовать, что он заперт, и страдать от сознания, что он отделен от всех, не будучи в состоянии выразить этого никак.
Когда она прошла через первую комнату и вошла в спальню Коти, то его лакей поднялся со стула, на котором он сидел возле окна. Это был маленького роста, гладко выбритый, опрятный человек. Он обратился к Саре:
— Могу я поговорить с вами, миледи?
— Конечно, Франсуа.
Она прошла в маленькую гостиную, и он последовал за нею, заперев за собой дверь.
Никогда в течение этих двух лет Франсуа не рисковал тем, что Коти может услышать что-нибудь такое, что причинит ему страдание, и никогда в его присутствии не позволял себе даже на одно мгновение выразить на своем лице печаль, уныние или страх; теперь его трогательно преданные, как у собаки, глаза с тревогой смотрели на Сару.
— Доктор не питает никаких надежд на новое лечение? — спросил он.
— Никаких, Франсуа.
Он издал губами какой-то слабый звук и проговорил:
— Благодарю вас, миледи... Газеты все выложены мною. Останетесь ли вы тут час или это заставит вас опоздать?
— Нет, я останусь. Вы не торопитесь возвращаться, Франсуа. Гак придет сюда, когда я уйду. Или она, или я, мы останемся с сиделкой до вашего возвращения.
— Благодарю вас, миледи. Это для того только, чтобы господин не оставался один... если никого из нас не будет.
Он вышел, но, по-видимому, несколько неохотно воспользовался своим свободным часом. Сара вернулась в спальню мужа.
Котирон Дезанж лежал неподвижно уже целыми месяцами. Голова его покоилась на целой горе подушек. Он был чисто выбрит и одет в китайскую стеганую куртку поверх своей тонкой, шелковой пижамы. Его руки были тщательно вымыты и лежали неподвижно на одеяле, а на одном пальце у него было надето кольцо с печатью. Его исхудавшие члены были прикрыты великолепным персидским платком, лежащим поверх множества других одеял.
Когда Сара вошла, маленькая собачка, йоркширский терьер, спрыгнула со стула, стоящего у кровати, и с веселым лаем бросилась к ней. Сара махала лентой, поддразнивая ее и заставляя громче лаять, и сама в это время смотрела на неподвижное лицо мужа, но оно даже не дрогнуло.
Нагнувшись, Сара подняла Вильяма, и собачка прижалась к ней своим маленьким шелковистым телом, стараясь лизнуть ее розовым язычком. Она положила Вильяма на кровать; он побежал вперед к руке ее мужа и улегся возле нее, махая хвостиком и уставив свои темные глаза на своего хозяина.
Сара подошла к кровати и, усевшись рядом с собачкой, сбросила свой чудный красный плащ с большим темным меховым воротником на постель. Склонившись над мужем, она поцеловала его и затем стала водить по его лицу кончиками своих тонких пальцев. Но ни один мускул не дрогнул в его лице, и оно оставалось неподвижным, словно высеченным из камня.
Она начала говорить с ним, как будто он мог ее слышать и понимать:
— Дорогой мой, де Клев приходил сегодня. Он все такой же влюбленный в свою жену, а Джон Мартен поручил мне передать тебе, что Бонбон оказался победителем еще в большей степени, чем даже ты предсказывал. Он говорил мне, что очень желал бы, чтобы ты снова оказался провидцем и помог бы ему выиграть главный приз на скачках. Он наделал глупостей относительно своего жокея Томми Рагга, этого английского юноши, которого обучал твой жокей. Томми, по-видимому, влюбился и хочет скакать только в Англии, не желая покидать ту, которую обожает. Джон рассказал нам, что он намекнул Томми, что постарается устроить бега поблизости того места, где живет его дама, и Томми только ответил, когда он спросил его мнение об этом плане: «Очень хорошо, сэр». Теперь Джон говорит, что он чувствует своим долгом оказывать покровительство этому роману...
