— Идите домой; надеюсь, вы не собираетесь ночевать здесь... — заворчала она, как только к ней вернулся дар слова.

Позднее, передавая Франсуа свой разговор с Сарой, она мрачно сгустила краски, коря себя за свою опрометчивость.

Но Франсуа нежно погладил ее руку.

— Дорогая моя, — сказал он, улыбаясь, — вы всегда были и будете замечательной женщиной.

— Оставьте ваши французские комплименты, — прикрикнула на него Гак, которой всегда чудилась насмешка в его лукавой улыбке.

Два дня спустя после этих событий Гак разыскивала Франсуа с приятным и гордым сознанием, что козыри у нее в руках и что она сможет огорошить его из ряда вон выходящей новостью.

Франсуа как раз чистил свою машину и был совершенно поглощен этим любимым занятием.

Глаза Гак горели торжеством, тем торжеством, которое мы испытываем, когда в нашей власти нарушить душевный покой другого сообщением ему новостей, в сущности безвредных и нас лично не касающихся, но все-таки исключительных по своему значению.

— Подождите, Франсуа, — сказала она.

— Я всегда к вашим услугам, — галантно ответил Франсуа, с сожалением отрываясь от машины и откладывая в сторону тряпку.

— Только на минутку, — усмехнулась Гак. — Дело в том, Франсуа, что мы на днях уезжаем отсюда.

Франсуа посмотрел на нее недоверчиво, и его забавно раскрытый рот вполне вознаградил Гак за ее старания.

— В Африку, — невозмутимо докончила она.

— Боже мой! — вскричал Франсуа.

— Только и остается сказать, — согласилась Гак, — прямо не понимаю, что взбрело ей в голову.

— Жажда приключений, по-видимому, — предположил Франсуа.

— Ну что ж! — сказала Гак, с приятным сознанием, что ей удалось нарушить покой мирного труженика, — поживем — увидим.

Она подошла ближе к Франсуа, и он не упустил случая воспользоваться этим обстоятельством.

— Нахал, — закричала она на него, но все-таки вернула ему поцелуй.

Франсуа долго смотрел ей вслед, потом глубокомысленно потер себе подбородок, присел на край своей возлюбленной машины и постарался применить на деле единственное арифметическое правило, которое сохранилось в его голове со школьных времен, а именно, что дважды два четыре.

Накануне он отправил телеграмму в Париж на имя г-на Гиза с запросом об адресе Жюльена Гиза в Тунисе, — поручение, о котором он не нашел нужным сообщить Гак сразу и о котором умолчал и теперь, смутно сознавая, что запоздалое доверие оскорбляет тех, кто любит.

— Значит, в Тунис...

Он едва заметно усмехнулся:

Хотя Гак не выдала ему тайны своей госпожи, он и сам догадывался о многом, между прочим, и о том, как мрачно смотрит Гак на это дело. Он был уверен, что она денно и нощно молит Бога: о, если бы все это кончилось, о, если бы он оставил ее в покое!

Он еще долго просидел бы на одном месте, если бы Вильям не вывел его из этого состояния задумчивости.

Он машинально приласкал животное и заглянул в его тревожно вопрошающие глаза.

— Зачем ей понадобился этот адрес, Вильям? Я решительно ничего не понимаю.

ГЛАВА XXIV

Слишком бережное отношение к своему здоровью — своего рода болезнь, и очень неприятная.

Ларошфуко

Сара сидела в саду и наблюдала за лягушкой, которая вылезла на тропинку. Саре очень хотелось знать, предсказывает ли это маленькое животное перемену погоды или просто изучает природу, нисколько не претендуя на звание пророка. Гак ушла зачем-то в деревню в сопровождении Вильяма, который никогда не упускал случая обогатить свой ум новыми впечатлениями.

Одиночество Сары нарушил мальчик-слуга, сообщивший ей, что г-н Гиз ожидает графиню в гостиной.

Исполнив свое поручение, он удалился, весело насвистывая и спугнув по дороге ту самую лягушку, которая только что привлекала внимание Сары.

Его свист давно замер в отдалении, испуганное земноводное перестало дрожать, а Сара все еще не могла прийти в себя от неожиданности.

Она думала и о нарушенных правах лягушки, и о мотиве, который насвистывал мальчик, — вообще о чем угодно, мысли путались у нее в голове.

Наконец, она очнулась: Жюльен приехал, он ждет ее в гостиной, в гостиной, где она только что сидела и даже оставила свое вышивание...

Как сумасшедшая бросилась она к замку, быстро взбежала по старым каменным ступеням, миновала мраморный вестибюль с кадками вечнозеленых растений и очутилась, наконец, на своей половине.

— Жюльен! Жюльен! Жюльен! Он здесь, он приехал за нею!

Она распахнула двери: губы ее дрожали, сердце трепетно билось в груди, глаза горели любовью.

Стоявший у окна мужчина медленно повернулся в ее сторону. Это был Доминик Гиз.

Кровь прилила к лицу Сары, потом снова отхлынула; но она призвала на помощь все свое самообладание и совершенно спокойно приветствовала посетителя.

— Я к вашим услугам, — сказала она своим обычным голосом. Но в ту же минуту у нее мелькнула мысль, заставившая ее содрогнуться.

— Жюльен болен? — спросила она беспомощно: Доминик Гиз опять был вершителем ее судьбы.

В лице старика что-то дрогнуло; он потер себе руки и поджал губы.

— Нет, Жюльен здоров, — ответил он. — Я только что из Туниса.

Сара перевела дух и отвернулась к окну, чтобы собраться с силами.

Гиз первый прервал молчание.

— Мне переслали вашу телеграмму в Тунис. Надеюсь, что вы уже знаете адрес моего сына?

— Да, — ответила Сара, стараясь казаться спокойной.

— Вы к нему поедете? Я так и предполагал и уступаю вам дорогу.

Снова наступило молчание, которое Сара даже и не пыталась нарушить. Присутствие Гиза перестало волновать ее: она не ощущала по отношению к нему ни страха, ни гнева, ей только неприятно было вспоминать прошлое. Их глаза на мгновение встретились. Гиз точно выслеживал что-то.

— Повторяю, — опять заговорил он, — я совсем уехал из Туниса. Несмотря на мой преклонный возраст, я еще не утратил последовательности мышления и прекрасно вижу, что козыри в ваших руках. Вы выиграли, сударыня, и я слагаю оружие.

Он любезно улыбался, но глаза его так и бегали.

— Я не хочу говорить с вами о прошлом, — сказала Сара. — Благодарение Богу, — оно действительно прошлое. Мне хотелось бы только знать, чем я обязана чести вашего посещения? Ведь у вас нет для меня поручений от Жюльена?

— Моей единственной целью было сообщить вам, что я не собираюсь больше стоять на вашей дороге, и мне хотелось бы, в свою очередь, знать, собираетесь ли вы навестить моего сына.

Сара испытующе взглянула на Гиза.

— Г-н Гиз, не знаю почему, но ваше поведение не внушает мне доверия. Мне непонятна цель вашего посещения. Если вы явились единственно для того, чтобы просить меня сохранить втайне ваше другое посещение, в Париже, не думаете ли вы, что последующие события лишают вашу просьбу всякого смысла? Вы тоже не доверяете мне, и я уверена, что вас привели сюда какие-то особые соображения. Будьте откровенны хоть раз в жизни! Я так дорого заплатила за свою любовь к Жюльену, что имею право быть требовательной к другим. Если вы хотите...

— Моя единственная цель уведомить вас, что я навсегда покинул Тунис и что Жюльен ждет вас.

Сара вздрогнула от радости при этих словах.

— Благодарю вас, — сказала она возможно любезнее.

Гиз откланялся.

— Каждый возраст имеет свои привилегии, — сказал он на прощание, — все дело в точке зрения, не правда ли?

Его лицо улыбалось, не утрачивая окаменелости маски.

Это выражение не покидало его, пока автомобиль мчал его к Клузу; он откинул голову на кожаные подушки и закрыл глаза.

Его отъезд из Туниса был вместе с тем окончательным разрывом с Жюльеном, а визит к Саре преследовал одну цель: подготовить почву для мести. Несмотря на то что коварный план вполне удался ему, он почему-то совсем не наслаждался своей победой.

Он чувствовал себя бесконечно одиноким. Жюльен все-таки ушел из его жизни.