— Я пригласил Гиза обедать сюда, как-нибудь... вдвоем, разумеется, — продолжал он. — Но я знал, что вы не будете в претензии за это. А так как я намерен избрать юридическую карьеру, когда кончу учение, то полагаю, что это была удачная идея с моей стороны.

— Я рада, что он вам нравится, — сказала Сара. — Я пошлю ему приглашение. На вторник. Годится?..

— О да. Очень благодарен вам, Сюзетта... Знаете, никто не подумает, что леди Диана ваша мать. Она просто изумительна, не правда ли? Сегодня я буду дома обедать.

— О, Роберт! — воскликнула Сара, смеясь помимо воли, и затем прибавила: — Не позвонить ли мне Викгэмам и не спросить ли, может ли прийти Памела?

— Нет, не надо, — энергично ответил Роберт. — Это будет утомительно. Кроме того, такой чисто семейный обед не будет интересен. Вы не находите разве, что Памела еще ребенок?

— Ну, конечно, существует разница между сорока восемью годами и восемнадцатью, — серьезно заметила Сара.

— Вы насмехаетесь надо мной! — улыбаясь, ответил Роберт.

В это время к ним донесся снизу голос ее матери, говорившей что-то своей горничной, и выражение лица Роберта сразу стало напряженным.

— Мы пойдем куда-нибудь сегодня вечером, — сказала Сара решительно. — У многих знакомых сегодня приемный день, но если вам не хочется, то вы получите отдых, и мы пойдем в театр. Франсуа позвонит, чтобы достать нам билеты.

Ей не хотелось быть свидетельницей игры в кошку и мышку между Робертом и ее матерью, когда они останутся вдвоем.

ГЛАВА V

Я не отпущу тебя.

Все цветы, что сорваны до срока,

Молодую жизнь свою губя,

Наш союз скрепляют без упрека

И не смеют отпустить тебя.

Я не отпущу тебя.

Жизнь не в жизнь с тобой в разлуке.

Подожди, любя иль не любя.

Я сжимаю крепко твои руки

И не отпущу тебя.

Роберт Бридж

— Вот я привел его! — весело объявил Роберт спустя три дня, дружески подталкивая Гиза вперед. — Он слонялся, чтобы убить время, как он сам сознался мне, ну а я попросту схватил его за шиворот. Я знаю, вы, Сюзетта, не будете в претензии, что мы пришли рано.

— Я очень рада, — ответила она.

— И я также, — подтвердил он, улыбаясь.

— Мсье Гиз разговаривал с каким-то ужасным субъектом, профессором чего-то, — продолжал Роберт, нисколько не смущаясь. — Он говорил без конца. Но Бог мой, какой он был неопрятный! Волосы растрепаны, вокруг шеи шарф, галстук на боку, сюртук развевается по ветру и слишком широк для него...

— Этот профессор, по-видимому, не очень тщеславен, Роберт, — заметила Сара.

— Ого! — протестовал Роберт. — Такие господа именно и бывают самыми тщеславными людьми. Они просто думают, что могут себе позволить выглядеть неряшливо, потому что они знамениты. Я называю это дерзостью с их стороны. Они навязывают свой взгляд людям только потому, что они обладают известностью. Это гораздо худший сорт тщеславия, чем тот, который замечается у обыкновенных людей, любящих быть хорошо и прилично одетыми и не слишком бросаться в глаза.

— Верно, Бобби! — послышался голос леди Дианы позади него.

Роберт вспыхнул и быстро повернулся, с восторгом приветствуя ее.

Она протянула к нему свои нежные белые руки и поправила его галстук, который немного съехал набок.

— Вы всегда такой чистенький и так тщательно одеты, — шепнула она, нагибаясь к нему. Ее каштановые волосы, очень мягкие и надушенные, коснулись его щеки на секунду. Он слегка глотнул воздух и улыбнулся.

Гиз был представлен ей. Тотчас же наступила минута какого-то необъяснимого молчания, когда все члены маленького общества чувствуют себя неловко. Сара была убеждена, что мать ее не понравилась Жюльену Гизу, и леди Диана, с своей стороны, почувствовала внезапную антипатию к нему. Роберт, смутно понимавший, что тут было что-то неладно, пришел в дурное настроение. И все были рады, когда дворецкий объявил наконец, что обедать подано.

Они обедали за маленьким круглым столом в амбразуре окна, где, по приказанию Сары, шторы не были опущены.

Снаружи весенний вечер уже переходил в ночь, нежно-лиловое небо было усеяно бледно-золотыми звездами, последние блестящие лучи освещали все, пока не спустилась ночная темнота. Наблюдая в окно прелесть заката, прислушиваясь к молодому веселому голосу Роберта и к более глубокому голосу Гизу, Сара забыла неловкость первых моментов и увлеклась шутливым, товарищеским тоном, господствующим в их маленькой компании. А после обеда, когда они перешли в гостиную, общество естественным образом разделилось на две пары.

Сара и Жюльен вышли через низкое французское окно в сад. Ночь еще не вполне наступила, цветы еще продолжали мерцать в полутьме, а голубые гиацинты были даже ясно видны.

— Как они хороши! — воскликнула Сара, нагибаясь к голубым цветам.

— Они такие же, как ваши глаза. Тот же цвет, — сказал Жюльен.

Он произнес это как самую простую вещь, но Сара вздрогнула тотчас же и отодвинулась от него.

— Я знаю, вы не любите таких похвал, — возразил он несколько сурово. — Между тем, наверное, мужчины говорили вам такие вещи тысячи раз, а красивые женщины обыкновенно привыкают к ним.

— Нет, — поспешно протестовала Сара. — Это неверно.

— А между тем, только делая личные замечания, можно стать ближе к другому лицу, я хочу сказать — сделаться другом, — спокойно продолжал Жюльен.

— Разве? — воскликнула Сара, смутно досадуя и удивляясь, почему в присутствии этого человека она не чувствует себя свободной, не может говорить так, как говорит с другими, и спокойно обсуждать положение, как бы ей хотелось.

Она нарочно заговорила о работе Гиза, о деле Луваля. Он отвечал ей с полной откровенностью, подробно изложил дело и, высказав свои заключения, прибавил:

— Моя работа, во всяком случае, является лишь, главным образом, средством к достижению цели. Я не из тех людей, жизнь которых бывает поглощена их работой или которые удовлетворяются своим успехом. Может быть, я потому не могу этим удовлетвориться, что, когда я был мальчиком, мне было некогда мечтать, а теперь мне этого хочется очень сильно. Я богатею и буду еще богаче со временем. А тогда я брошу работу и... и буду жить!

Он на мгновение остановился и затем прибавил все тем же спокойным голосом:

— Знаете, я увидел вас в первый раз в опере, два года тому назад. Я не мог забыть этого никогда.

Позади них раздался голос Кэртона. Сара быстро повернулась. Она не испытывала ни удовольствия, ни досады вследствие его прихода, но какое-то необъяснимое побуждение заставило ее более тепло приветствовать Шарля, чем она бы хотела на самом деле.

— Я приехал в своем автомобиле и хочу отвезти вас всех с собой на выставку, во дворец, — быстро заговорил он. — Поедем, Сара. Бобби говорит, что он везет леди Диану, а вы, Жюльен, и я можем поехать на лимузине.

— Но... — как-то беспомощно протестовала Сара, внезапно почувствовав какую-то неуверенность в себе.

— Пустяки, она, конечно, поедет, мсье Кэртон, — решительно заявил Роберт. — Ну, иди, Сюзетта, принеси свой плащ.

Через десять минут они уже подъезжали к новому танцевальному залу, который был в моде тогда. Публика теснилась у входа. Кэртон тотчас же пригласил леди Диану, а Роберт увлек Сару, Гиз остался сидеть в ложе и смотрел на танцующих.

Когда Роберт привел Сару назад, Гиз просто сказал ей: «Теперь мой черед!» — и прежде чем она успела выразить согласие или отказаться, она уже закружилась в его объятиях.

— Значит, у вас нашлось время выучиться танцевать? — сказала она ему с несколько насмешливой улыбкой.

Если б он мог говорить искренне, то должен был бы сказать:

— Да, я выучился танцевать, чтобы при первом же удобном случае заключить вас в свои объятия.