— Отец заслужил то, что вы с Матиасом с ним сделали! Жаль, раньше его не пристрелили!
Стоит ли говорить, что я уже устала слушать о нашем с Матиасом заговоре.
— Тиффани…
Девочка меня игнорировала.
— Ведь мама всегда знала, — гнула свое Тиффани, — но разве она что-нибудь сделала? Не-а, просто закрыла на все глаза и блюла приличия!
Я выпрямилась, скрестив голые ступни. Это становилось интересным. Версия Тиффани резко расходилась с тем, что Гласснер говорил нам с Матиасом. Разве адвокат не утверждал, что Харриет понятия не имела об изменах мужа?
С другой стороны, можно ли доверять словам рассерженного подростка с куриными лапами в ушах?
— Откуда тебе известно, что твоя мама знала о неверности папы?
Тиффани глянула на меня так, словно я поинтересовалась, почему вода мокрая.
— Откуда? — Она пожала плечами. — Да от мамы! Я спросила, она ответила. Все просто.
Действительно, проще некуда.
Тиффани снова надула пузырь из жвачки.
— А потом мама понесла какую-то ерунду, вроде того, что "мы, женщины, должны иногда мириться с плохим ради сохранения хорошего". Представляете! Да маме надо было застрелить папу давным-давно. Так что вы с Матиасом оказали ей большую услугу.
Господи. Если Тиффани начнет делиться своим мнением с кем ни попадя, злые копы могут не согласиться с ее пониманием услужливости. И жюри присяжных тоже. Я подняла руку:
— Все, хватит! Тиффани, прекрати! Тебе придется мне поверить. Ни твой брат, ни я ничего с твоим папой…
Тиффани вдруг рассердилась. Одно дело спрашивать, почему вода мокрая, и совсем другое… Словом, по мнению Тиффани, я слишком далеко зашла и теперь осмеливаюсь выражать сомнение не только в ее уме, но и в психическом здоровье.
— Скайлер, — произнесла девчонка сварливым тоном, — кажется, ясно сказано, не надо пудрить мне мозги. — С этими словами она выудила из кармашка майки сложенный листок бумаги. — Я не какая-нибудь малявка, которая выдумывает всякую чушь. У меня есть доказательства. Понятно? Я точно знаю, как вы это сделали.
И она передала мне листок.
— Эту записку я нашла между страниц техпаспорта к папиной машине, в бардачке. Сразу после того, как копы вернули автомобиль маме. Обалдеть! Они проморгали записку, а я нашла! — Тиффани явно гордилась собой. — Но не суетитесь, Скайлер, я ее никому не показывала. Правда. Никому.
Записка была составлена в телеграфном стиле и написана печатными буквами. Либо у автора было умственное развитие дошкольника, либо он не желал, чтобы его вычислили по почерку. "ЭФРАИМ! ВСТРЕТИМСЯ В ПАРКЕ ЧЕРОКИ НА ОБЫЧНОМ МЕСТЕ В ОБЫЧНОЕ ВРЕМЯ. ЛЮБЛЮ, ЦЕЛУЮ. ТВОЙ ЛЮТИК".
У меня застрял ком в горле.
Тиффани склонилась ко мне, заглядывая в листок бумаги. Ее чавканье взрывами отдавалось в моих ушах.
— Вы заманили его в парк тем вечером, да?
Я отодвинулась от нее. Записка была без даты, но Тиффани, возможно, права. Возможно, именно эта записка выманила Эфраима Кросса на встречу со смертью.
А теперь, поскольку я понятия не имела, что это за листок бумаги, на нем остались мои отпечатки пальцев.
Потрясающе.
Так что я даже не могу сдать записку в полицию. Нетрудно вообразить, как обрадуются Рид и Констелло, когда я принесу им письмецо, подписанное «Лютик» и усеянное моими "пальчиками".
Большое спасибо, Тиффани.
И тут я призадумалась.
И медленно развернулась к упитанной девочке-подростку, сидевшей рядом. А не ловушка ли это? Может, Тиффани лишь притворяется, что сердита на отца, а на самом деле исполнена решимости отправить убийцу на скамью подсудимых? Наслушавшись лестных отзывов обо мне от своей матери, она явилась сюда, чтобы получить железное доказательство и засадить меня в каталажку на веки вечные.
Наверное, глаза у меня были с блюдца, потому что Тиффани подалась вперед и похлопала меня по руке.
— Эй, Скайлер, не берите в голову! Я никому не скажу. Буду сидеть тихо.
И оглушительно чавкнула. Похоже, Тиффани совсем не умела сидеть тихо.
— Знаете, чтобы доказать вам, что я правильно все понимаю, я отдам вам эту записку. Можете ее уничтожить, о'кей? — Она подбодрила меня широченной улыбкой. — Хочу, чтоб вы с Матиасом знали: я на вашей стороне. Честно, я умею держать язык за зубами.
Этого только не хватало. Доверить Тиффани тайну — все равно что поделиться информацией с бульварной газетой.
— Тиффани, повторяю. — На этот раз я говорила еще медленнее, чтобы у девочки не осталось никаких сомнений относительно моих слов, и чувствовала, как шея вновь покрывается красными пятнами. — И хочу, чтобы, ты меня выслушала. Это важно. СЛУШАЙ. Я не знала твоего папу. Совсем. Никогда. Точка. Абзац. А твоего брата я впервые увидела в понедельник в конторе Эдисона Гласснера. Это правда. ТЫ ПОНЯЛА?
Вместо ответа Тиффани выдула пузырь и ткнула в меня пальцем:
— А чего это вы такая красная, а?
Держите меня. Еще немного, и я присоединюсь к мнению моих знакомых средних лет, утверждающих, что подростков нужно держать взаперти, пока им не исполнится тридцать.
— У меня аллергия на ложные обвинения, понятно тебе?! — Теперь мой голос звучал громко и неприветливо.
Тиффани часто заморгала. Она вдруг стала похожа на маленькую девочку, которую отчитывают взрослые. На глазах у нее выступили слезы.
— Рехнуться можно, — произнесла она, надувшись. — Я всего-то хотела помочь, а вы набрасываетесь на меня!
— Тиффани, ты не права насчет Матиаса и…
— Права! Это были вы и Матиас, я знаю! Взрослые думают, что я маленькая дурочка, но они ошибаются! Я знаю, что папа грозился уничтожить школу искусств, а Матиас в ответ орал как резаный!
Я откинулась на подушки, не отрывая глаз от Тиффани. У меня вдруг появилось сильное желание заткнуть ей рот. Но разве можно заставить замолчать девчонку, которая утверждает, что умеет держать язык за зубами? Слова лились из нее, как вода из фонтана.
— Я слышала, как они ругались в то утро, когда папа умер. Матиас был в папином кабинете и кричал на него!
Если я правильно поняла, кричал не только Матиас.
— Папа просто взбесился. Он сказал Матиасу, что в сорок лет пора прекратить играть в бирюльки и надо заняться делом!
Отец потребовал от Матиаса, чтобы он вошел в семейный бизнес, иначе… Под «иначе» подразумевалось, что Кросс, используя свое огромное влияние, лишит школу искусств частного финансирования.
Я была вся внимание, и Тиффани знала об этом. Она принялась растягивать слова, даже жевать стала медленнее.
— А когда услыхала, как папа грозит прикрыть школу, я подкралась поближе к его берлоге и приложила ухо к двери. — Тиффани умолкла, лениво поигрывая серой лапой на ожерелье.
Мне бы ее расслабленность! Сцепив руки, я изо всех сил старалась удержаться и не подхлестнуть девчонку хорошим шлепком.
— И о чем они говорили потом?
Оставив лапу в покое, Тиффани вынула изо рта жвачку, внимательно осмотрела непривлекательный комок и снова сунула в рот, явно наслаждаясь моим вниманием.
— Ну-у, — наконец ответила она, — я слышала, как Матиас сказал папе, что школа искусств существует почти целиком на частные пожертвования и что если папа сделает то, что обещает, школа перестанет существовать.
Тиффани сделала паузу и посмотрела на меня:
— Угадайте с трех раз, что ответил папа?
На этот раз мне захотелось не просто ее шлепнуть, но и придушить.
— Что, Тиффани? — осведомилась я ровным тоном.
Она ухмыльнулась во весь рот и громко чмокнула жвачкой.
— Папа послал его ко всем чертям.
У меня запершило в горле. Не накаркал ли Кросс беды?
Неудивительно, что, по словам Тиффани, Матиас принялся кричать еще громче.
— Да уж! Больше не надо было торчать у двери. Наверное, и во дворе было слышно, как орал Матиас!
Мне пришлось откашляться, прежде чем я смогла задать следующий вопрос:
— И что же именно Матиас орал?
Тиффани снова ухмыльнулась.
