И болезненно сжалось сердце при мысли о том, как далеко от всех родных нелепостей своего мира он находится. Нет, не приедут сюда киношники и не загадят банками из-под колы этот пейзаж. Одному Воронкову посчастливилось отметиться здесь. Да и посчастливилось ли.

«В гробе я видал такое счастье!» — проворчал он.

Воронок уверенно вспрыгнул на спину ближайшей к берегу каменюке, присел и зачерпнул прохладу ладонью. На всякий случай понюхал. Вода как вода. Будто бы родниковая!

Речка была просто очевидно чистой. Никакой народно-хозяйственной деятельностью ее, уж точно, не загадили. Мысленно махнув рукой, тем более, что Джой уже был здесь и вовсю лакал живительную влагу, пришелец из другого мира сначала плеснул себе в лицо, фыркнул, а затем с наслаждением сделал первый, невероятно вкусный глоток.

Есть такой зверек, со смешным названием — выхухоль… Один из самых древних грызунов, с очень суженным ареалом обитания.

Похож на маленькую меховую подушечку с лапками по углам, с головой, которая вертится на 180 градусов, и, что особенно забавно, с подвижным носом-хоботком. Так вот, это единственный из грызунов, который запасает на зиму, что бы вы думали?.. Двустворчатого речного моллюска. И эта самая выхухоль, как аристократ, питается в зимнее время исключительно этими самыми устрицами. Каково?!

Воронкова всегда восхищал этот изыск эволюции. Не зерно, как хомяк запасает, не двадцать кубометров дров, как бобровая семья, а живых устриц! Чтоб я так зимовал!

Про эту зверушку и вспомнил Воронков, когда разглядел на дне, среди темных голышей, огромную, сантиметров в тридцать длиной ракушку. Ракушка, высунув ногу-язык лилового «прикушенного», цвета, деловито отталкиваясь от песчаного меж камнями дна, методично толкала себя вперед, против течения. Видимо, дела у нее там были, в верховьях.

Почему-то подумалось, что там внутри непременно должна быть жемчужина соответствующих размеров. С кулак где-то.

Воронков потянулся за моллюском, рискуя потерять равновесие, но, как и следовало ожидать, глубина была реально больше, чем казалась на взгляд, и не дотянулся.

Чувство опасности было внезапным, острым и до крайности определенным…

Если бы не обретенное недавно чутье, Сашка, вернее всего, тут и погиб на радость вражинам поганым, знакомым и неизвестным.

Однако он еще не вполне освоился со способностью переживать чужие эмоции, воспринимать опасность физически.

Поэтому пережил шок, к великой удаче не вогнавший его в ступор, а напротив — побудивший к действию.

Кожу на спине и затылке мгновенно стянуло от ледяного ощущения стремительно приближающейся прямой и явной угрозы.

Сашку буквально обдало волной чужого кровожадного предвкушения.

— Хозяин, берегись! — отчаянно залился лаем Джой.

Воронок резко дернул головой, бросил взгляд через плечо. Оттуда, сзади и сверху на него неслось, съедая небесную синь, что-то черное, хищное и смертельно опасное.

Сашка сделал единственное, на что у него еще оставалось время, вперед головой нырнул в реку.

Бултых!

Куртка, вздувшись пузырем на спине, замедлила погружение.

Но, по счастью, нефатально.

Возможно, благодаря этому Сашка не врезался головой в гигантскую ракушку, немедленно, как он успел заметить, спрятавшую свой лиловый язык и закрывшую створки до лучших, более спокойных времен.

Вода показалась обжигающе ледяной, что никак не могло соответствовать действительности. А немедленно набухшая одежда сделалась свинцовой и сковывающей движения.

В спину ему ударил злобный визг, с которым крупная сильная тварь, чиркнув по опустевшему камню, в густом облаке брызг обрушилась в воду. В воде крик твари отдавался как стрекот высокооборотного лодочного мотора.

Она не собиралась так быстро отпускать добычу. Отскочивший в сторону Джой ее не интересовал.

Уйти в глубину Воронок не пытался. Не было ее тут — глубины. Он просто сделал несколько бешеных гребков, пережигая в мышцах зашкаливший адреналин и чувствуя сзади крайнее недовольство и раздражение промахнувшегося, но не отказавшегося от своих намерений хищника.

Кажется, тому и в воде было совсем неплохо. Про себя бы Сашка такого не сказал. Он сейчас испытывал настоятельную потребность обрести почву под ногами и, конечно, видеть эту сволочную тварь. Нормально видеть — глазами.

Еще несколько заполненных отчаянными усилиями мгновений, и Воронок зацепил кроссовкой что-то твердое, рванулся вперед и, утвердив себя по пояс в воде, развернулся лицом к преследователю.

Вовремя!

Взбивая пену толстым чешуйчатым хвостом, тварь неслась на него как глиссер, вздымая над водой мощное щетинистое тело с какими-то кожистыми складками по бокам.

Ее ярко оранжевые, с вертикальным зрачком глаза горели лютым огнем. Кроме этих глаз Сашка в тот краткий миг сумел с поразительной ясностью разглядеть и запомнить две длинные, выброшенные вперед в хищном порыве дотянуться и рвать, рвать мягкую добычу жилистые лапы, на четыре пятисантиметровых когтя каждая…

Та часть внутреннего «Я» Сашки, что отвечала за вечно скептический внутренний голос, прекрасно понимала в этот миг, что убежать не удастся, и готова была запаниковать. Но другая его часть, окрепшая в столкновениях с непонятными и требующими немедленных, активных действий опасностями, собрала воедино всю волю, решимость загнанного в угол биться до последнего и неожиданно вспыхнувшую ярость и швырнула все это твари прямо в морду.

В треугольную, бронированную, забранную от голого загривка, через лоб до костяного рыла крупными пластинками панциря… В это рыло, больше похожее на нацеленный на жертву бивень.

И время будто бы растянулось. И этот клюв-бивень, неожиданно украшенный клыками в большой палец, неотвратимый и грозящий смертью в следующий миг, запечатлелся, как на стоп-кадре в сознании.

Уже потом чудом уцелевший Воронков домыслил, что это не клыки, а два мощных костяных или роговых выроста, составлявшие с рылом единое целое, как у какой-нибудь хищной черепахи. Есть такие. Впрочем, с клыками разницы никакой. Как бы не хуже…

Но монстру не было дела до ярости жертвы. До воли бороться до конца. Его добыча всегда боролась до конца. Пыталась бороться. И конец наступал быстро.

И Воронкову зверь — заведомый победитель — отпустил какие-то секунды, но неизбежность мрачного исхода поломал Джой. Воду верный пес всегда недолюбливал, но сейчас, без малейших колебаний с остервенелым лаем бросился в поток и схватил мерзкую тварь за хвост. Вцепился изо всех молодых собачьих сил, не давая врагу добраться до любимого хозяина.

Тварь от неожиданности зарылась в воду. Ее еще не хватали за хвост в момент решительной атаки! Но тут же вынырнула и с оглушительным свистящим шипением развернулась. Для этого она с поразительной стремительностью, как-то по-рептильному сложилась пополам через правую сторону.

Однако совсем еще недавняя схватка в тумане кое-чему научила Джоя. Рванув противника клыками, он не повис на нем мертвой хваткой, а сразу отпустил и отпрянул, чем счастливо избежал жестокого удара когтистой лапы. Реши зверюга его достать, это бы ему не помогло, но…

Хищник продемонстрировал упорство и сфокусированность на одной цели. Не дотянувшись сразу, он не стал гнаться за колли, а, подняв еще один веер брызг, сложился снова и опять рванулся вперед.

Но Сашка за время этой столь малой и столь спасительной паузы успел сделать полтора шага назад и уцепить в кармане несерьезный двуствольный пистолетик.

Доверять незнакомому оружию свою жизнь — не что иное, как преступный по отношению к этой самой жизни авантюризм, чреватый леденящими кровь последствиями. Вплоть до фатальных.

Но выбора-то у Сашки не было.

Он заставил себя замереть на месте, выбросил вперед руку и дважды нажал на спуск…

Он нажал бы и больше, вот только обоснованно догадывался насколько это бесполезно.

Два выстрела прозвучали как два хлопка в ладоши.

Не слишком серьезно и совсем не обнадеживающе.