В мае два имама из мечети в Риджентс-парке, которые были на встрече в «Паддингтон-Грин», заявили, что он не настоящий мусульманин, потому что отказался изъять свою книгу из продажи. Другие «лидеры» выразили «разочарование»: мол, «мы вернулись к исходной точке». Он написал и опубликовал в «Индепендент» резкую отповедь. После чего почувствовал себя куда лучше. Он на пару дюймов оторвался от дна, и с этого началось его долгое возвращение к самому себе.
Организация «Статья 19» начала задаваться вопросом, имеет ли смысл продолжать финансировать Международный комитет защиты Рушди. Но Фрэнсис и Кармел твердо намерены работать дальше и готовы, если на то пошло, вывести кампанию на новый, более публичный уровень. Поскольку британское правительство скатывалось к апатии в этом вопросе и его позицию склонны были брать за образец европейские партнеры Великобритании, борьбу пришлось возглавить организаторам общественной защитной кампании. Фрэнсис в сопровождении Гарольда Пинера, Антонии Фрейзер и Ронни Харвуда[128] отправилась в министерство иностранных дел на встречу с Дугласом Хердом, и тот сообщил им, что министр из кабинета тори Линда Чокер, побывавшая в апреле в Иране, ни разу не подняла там вопроса о фетве. Подними она его, сказал Херд, «не факт, что это принесло бы пользу мистеру Рушди». Слухи, что в страну, чтобы разделаться с мистером Рушди, проникла «группа боевиков», уже начали просачиваться в прессу — и тем не менее мистер Херд был преисполнен суровой решимости приносить пользу, держа язык за зубами. Дуглас Хогг, заменивший Уильяма Уолдгрейва на посту заместителя Херда, тоже сказал, что британское правительство, подняв шум по поводу фетвы, совершило бы ошибку и затруднило бы освобождение британских заложников, остававшихся в Ливане.
Провал этого квиетистского подхода стал очевиден месяц спустя. Домой к Этторе Каприоло, итальянскому переводчику «Шайтанских аятов», пришел некий «иранец» — по словам Гиллона, он договорился с переводчиком о встрече, чтобы обсудить «литературные дела». Войдя в жилище Каприоло, он потребовал «адрес Салмана Рушди»; не получив адреса, он яростно набросился на переводчика, нанес ему удары и колотые раны, а затем убежал, оставив истекающего кровью Каприоло на полу. К великому счастью, переводчик остался жив.
Услышав об этом от Гиллона, он не мог отделаться ль ощущения, что нападение произошло по его вине. Его враги так преуспели в перекладывании вины на его плечи, что теперь он и сам этому поверил. Он написал синьору Каприоло, выразил сожаление и надежду, что переводчик быстро и полностью поправится. Ответа не получил. Позднее он услышал от своих итальянских издателей, что Каприоло проникся к нему неприязнью и отказывается работать над его последующими книгами.
То были дни, когда фетва ближе всего подошла к своей цели. Поразив Этторе Каприоло, черная стрела полетела в Японию. Восемь дней спустя в университете Цукуба к северо-востоку от Токио японский переводчик «Шайтанских аятов» Хитоси Игараси был найден убитым в лифте недалеко от своего рабочего кабинета. Профессор Игараси был арабистом и знатоком персидской культуры, принявшим мусульманство, но это его не спасло. Многочисленные колотые раны на лице и руках. Убийца арестован не был. Немало слухов о нем достигло Англии. Он был иранцем, незадолго до случившегося приехавшим в Японию. На цветочной клумбе обнаружили след обуви, и оказалось, что такую носят только в материковом Китае. Имена тех, кто прибыл в Японию из китайских портов, сопоставили со списком имен и известных фальшивых имен исламских террористов, и нашлось совпадение — так ему сказали, — но имя не было обнародовано. Япония, не имеющая своих запасов топлива, импортировала немалую часть сырой нефти из Ирана. Японское правительство пыталось в свое время воспрепятствовать публикации в стране «Шайтанских аятов», оно просило ведущие издательства не выпускать японский перевод. И оно не хотело, чтобы убийство Игараси осложнило его отношения с иранцами. Дело было замято. Обвинений никому не предъявили. Хороший человек лежал мертвый, но его смерти не позволили стать причиной затруднений.
Ассоциация пакистанцев, живущих в Японии, не промолчала. Она возрадовалась. «Сегодня мы поздравляли друг друга, — говорилось в ее заявлении. — По воле Аллаха Игараси понес заслуженную кару. Все были поистине счастливы».
Он написал вдове Хитоси Игараси мучительное письмо с извинениями. Ответа не последовало.
По всему миру убийцы-террористы приводили свои замыслы в исполнение. В Индии, в южном городе Шриперумбудуре, во время предвыборной кампании был убит Раджив Ганди. Выборы 1989 года, считал он, ему не удалось выиграть отчасти потому, что мощная охрана вокруг него создавала отчужденный образ политика, далекого от народа. На этот раз он решил быть ближе к людям. В результате террористка-самоубийца Дхану из группировки «Тамильские тигры» сумела подойти к нему вплотную и привела в действие пояс смертницы. Погиб и фотограф, стоявший рядом с Радживом, но фотоаппарат остался цел, и на пленке запечатлелись кадры убийства. Собрать останки бывшего премьер-министра для кремации оказалось нелегкой задачей.
В Лондоне он пытался наладить мало-мальски сносную жизнь. Горевал по Хитоси Игараси, каждый день справлялся, нет ли новостей о здоровье Этторе Каприоло, и надеялся, что, если придет его очередь, он не заберет никого с собой только потому, что тот человек будет стоять слишком близко.
Покуда не помрешь — жить надо, Джозеф Антон.
Визиты к рекомендованному школой консультанту Клер Чаппел помогли Зафару. Он стал лучше учиться и испытывал гордость, видя, как радуют учителей его успехи. Но теперь возник новый повод для беспокойства — благополучие Элизабет. Они как могли старались держать свои отношения в секрете, старались, чтобы о них не знал никто, кроме ближайших друзей, но тайное все равно становилось явным. «У меня на работе об этом знают все, — сказала она. — Меня весь день трясло от ужаса». В издательстве «Блумсбери», конечно, работало не так уж много исламских террористов — и все-таки она решила уволиться. Она будет с ним все время, будет писать стихи, и ей не надо будет беспокоиться из-за любителей почесать языком. Она постаралась не показывать, что приносит жертву, но он знал: жертва есть, и большая, и, убеждая его, что она хочет этого, по-настоящему хочет, у него не должно быть из-за этого никаких угрызений совести, она в очередной раз доказывала щедрость своей души. Она ушла из «Блумсбери» без малейших колебаний, и ни в едином ее слове не прозвучало обвинения или сожаления. Британские таблоиды начали печатать полнейшую ложь о том, во что обходится стране «новая любовь Рушди», намекать, будто из-за Элизабет стоимость охраны возросла на сотни тысяч фунтов. После того как правительство принялось замалчивать «дело Рушди», внимание прессы стало переходить на цену забот о его безопасности. Он, мол, стоил стране целого состояния и конечно же проявил себя как человек заносчивый и неблагодарный. А теперь стране приходится платить и за его подружку.
Элизабет знала, что не стоит стране ни пенса, и ее презрение к сфабрикованным историям вызывало восхищение.
Бóльшую часть времени обстановка в доме 30 по Хэмпстед-лейн была спокойная, и преобладало ощущение постоянства. Надежности. Он не нервничал по полдня из-за того, что убежище может быть «раскрыто» и придется вновь и в спешном порядке переезжать. Спокойствия не нарушал даже приход работников. Там хватало места, чтобы он мог продолжать писать, пока садовник стрижет газон, или работает водопроводчик, или чинят какое-нибудь кухонное оборудование. Владельцы — семья Бульсара — оказались людьми не особенно любопытными. Фиц говорил с ними очень убедительно, представил своего начальника как международного издателя высокого полета, который часто находится в разъездах; иными словами, как нечто похожее на подлинного Рэя Хедермана, правда подлинный Рэй никогда бы не снял дом с восемью спальнями на Хэмпстед-лейн. Фиц начал обсуждать с ними возможность покупки дома, но миссис Бульсара заломила неслыханную цену. «Я пытался уговорить ее сбавить, сэр, — сказал Фиц, — но у нее жадность на лице написана».
