Но этого было Мещеринову мало. Казни и убийства сопровождались кощунственным разграблением монастырских святынь (предвосхищение будущего «изъятия церковных ценностей»). Он «экспроприировал» не только собранные за много веков пожертвования и казну, но и бесценные монастырские святыни, в том числе церковную утварь и иконы. И лишь когда обитель была полностью разорена, Мещеринов посылает к царю гонца, возвещая о «победе».
Однако царю уже не суждено было об этом узнать: на следующий же день после взятия Соловецкого монастыря, 23 января 1676 года, он внезапно заболел, а неделю спустя, в ночь с 29 на 30 января, в день воспоминания Страшного Суда Божия, умер. В сочинении «Возвещение от сына духовного ко отцу духовному» неизвестный автор, близкий к царскому двору, сообщал своему духовному отцу протопопу Аввакуму тщательно скрывавшиеся властями подробности последних дней Тишайшего:
«Царя у нас Алексея в животе не стало февраля [74] в 29 день числа, в нощи 4-го часа, на тридесятое число в суботу против воскресения. А по Триоди тот день Страшного суда. А скорбь- та ево взяла того же февраля назад в 23-м числе. А как в болезни той был, так говорил: “Трепещет де, и ужасается душа моя сего часа, что по Триоди Судной день именуется”. И спешили всяко со тщанием, как бы чем хоть мало помощь сотворить: лекарствами и волшебными хитростьми, и ничто же успели. Так уже схваталися за ризу Господню, однако смертнаго часа не отстояли. Да как преставился, тот же час из него и пошло: и ртом, и носом, и ушьми всякая смрадная скверна, не могли хлопчатой бумаги напасти, затыкая. Да тот же час и погребению предали, скоро-скоро, в воскресение то поутру, с обеднею вместе.
А до болезни той, как схватило его, тешился всяко, различными утешении и играми. Поделаны были такие игры, что во ум человеку невместно; от создания света и до потопа, и по потопе до Христа, и по Христе житии что творилося чюдотворение его, или знамение кое, — и то все против писма в ыграх было учинено: и распятие Христово, и погребение, и во ад сошествие, и воскресение, и на небеса вознесение. И таким играм иноверцы удивляяся говорят: “Есть, де, в наших странах такие игры, комидиями их зовут, толко не во многих верах”. “Иные, де, у нас боятся и слышати сего, что во образ Христов да мужика ко кресту будто пригвождать, и главу тернием венчать, и пузырь подделав с кровию под пазуху, будто в ребра прободать. И вместо лица Богородицы — панье-женке простерши власы, рыдать, и вместо Иоанна Богослова — голоусово детину сыном нарицать и ему ее предавать. Избави, де, Боже и слышати сего, что у вас в Руси затияли”. Таково красно, что всех иноземцов всем перещапили. Первое — платьем да ухищрением, чинами, потом уже и верою-тою всех земель иноверцов перехвастали. Да топерь уже то все улеглось, еще не до игрушек. Воспоминая прежнее веселие, слезами обливаются все».
Царь умирал тяжело. «А цар-ет до смерти-тое за день — за другой крепко тосковал, четверг-от и пятницу-ту, да без зазору кричал сице: “О господие мои, помилуйте мя, умилитеся ко мне, дайте мне мало время, да ся покаюсь!” Предстоящии же ему вопрошают его со слезами: “Царь-государь, к кому ты сия глаголы вещаеш?” Он же рече им: “Приходят ко мне старцы соловецкие и пилами трут кости моя, и всяким оружием раздробляют составы моя. Прикажите свободить монастырь их”. И после того суботу ту уже не говорил ничего, лише тосковал, и пены изо рта пущал. Да сидя в креслах и умер. А до мучения тово, что ему было, видение видял страшно зело. Да одной царице сказал и заповедал никому не сказывать. И о том несть слуху подлинно. А по ево приказу послали было отступить велеть от Соловков-тех. Да на дороге вестник стретил, что уже и тех в животе несть. Ин и ево не стало».
Ранняя смерть царя была воспринята на Руси как Божия кара за гонения и отступничество от древлего православия. Предание говорит о позднем раскаянии царя Алексея Михайловича: заболев, он счёл свою болезнь Божьей карой и решил снять осаду с монастыря, послав своего гонца с вестью об этом. И как раз в день смерти царя у реки Вологды оба гонца встретились: один с радостной вестью о прощении обители, а другой — о её разорении…
Промыслительным образом были наказаны и святотатцы, разорившие Соловецкую обитель. Новый царь, Феодор Алексеевич, расследовав обстоятельства штурма и разграбление монастырских богатств, велел наказать Мещеринова за превышение полномочий и заточить его на тех же Соловках. Предатель же Феоктист, посланный после взятия монастыря приказным старцем в Вологду, повредился умом и ударился в блудную страсть, после чего заболел неизлечимой болезнью и сгнил заживо.
Несбывшиеся надежды
Итак, в ночь на 30 января 1676 года наступило «умертвие» царя Алексея Михайловича, так и не надевшего на своё чело византийского венца, ради которого было пролито столько крови неповинных русских людей. Весьма показательно, что официальная традиция называет днём смерти самодержца не 30-е (как в летописцах XVII века), а 29 января и связывает это событие с днём памяти святого Игнатия Богоносца, а не с воспоминанием Страшного Суда.
Умирая, царь в своём духовном завещании просил прощения у бывшего патриарха Никона: «От отца моего духовного, великого господина, святейшего Никона, иерарха и блаженного пастыря, аще и не есть на престоле своем, Богу тако изволившу, прощения прошу и разрешения» и даже высказывал желание, чтобы тому был возвращён патриарший сан. Характерно, что, узнав о смерти царя, Никон прослезился, но письменного прощения так и не дал. «Воля Господня да будет, — говорил Никон. — Если государь здесь на земле перед смертью не успел получить прощения, то мы будем судиться с ним во Второе Страшное Пришествие Господне. По заповеди Христовой я его прощаю, и Бог его простит. А на письме прощения не дам, потому что он при жизни своей не освободил нас из заключения».
Получив известие о смерти царя, Никон «во всю Четыредесятницу (Великий пост. — К.К.) пил до пьяна и, напився, монастырских всяких чинов людей мучил безвинно». Он понимал, что теперь все его амбициозные планы потерпели окончательный крах. Вскоре положение его ухудшилось. На соборе в мае 1676 года патриарх Иоаким при поддержке других архиереев поднял вопрос о недостойном поведении Никона. Ему предъявлялись следующие обвинения: 1) Никон продолжал называть себя патриархом; 2) бьёт слуг и монахов; 3) редко ходит в церковь; 4) не молится за царя и патриарха; 5) уже четыре года, как не имеет отца духовного; 6) живёт не по-монашески: во всю Четыредесятницу после смерти царя Алексея пил допьяна; 7) морил людей своими лекарствами; 8) стрелял в птицу, которая у него таскала рыбу. В результате бывшего патриарха перевели в Кириллов монастырь.
Стоит сказать о том, что судьба осуждённых Собором 1666–1667 годов была различной. Если сторонников старой веры изувечили и сослали за полярный круг, где они были заживо погребены в земляных срубах и в течение многих лет испытывали всевозможные лишения, то судьба Никона была совсем иной. Фактически его отправили в почётную ссылку. После соборного осуждения он жил в Ферапонтовом монастыре, ни в чем не испытывая недостатка — не так роскошно, как в свою бытность патриархом, но и отнюдь не по-монашески.
Сохранились бумаги приказа Тайных дел, отражающие реальную жизнь бывшего патриарха в Ферапонтовом монастыре. «На содержание Никона шло: из Кириллова монастыря сена 20 возов, дров 15 сажен; из Спасокаменного — сена 12 копен, дров 8 сажен да служка с лошадью для посылок; из Спасоприлуцкого — сена 15 копен, дров 8 сажен да повар. Из Корнильева — сена 8 копен, дров 7 сажен, один приспешник. Из Павлова — сена 8 копен, дров 7 сажен, один портной; Троицкой Устьшекснинского — сена 12 копен, дров 10 сажен, служка с лошадью; Кириллова Новоезерского — сена 10 копен, дров 10 сажен, один псаломщик; Никитского и Благовещенского — сена 5 копен, дров 5 сажен, 1 келейник. У Никона было 11 лошадей, 36 коров. Пристав Шайсупов писал, что Никон держит у себя на рыбных ловлях и по другим службам 22 человека» (Соловьёв). При этом «великий подвижник» писал царю: «Помираем с голоду, наги и босы ходим».
