Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Успешно сдав экзамен по церковному чтению и пению, кандидат в священники отправлялся к своему духовному отцу для исповеди. Согласно правилам Владимирского собора 1273 года, кроме поручительства духовного отца требовалось поручительство ещё семи других священников, а с XV века в число поручителей входили шесть священников и духовный отец поставляемого.

Право рукоположения в священный сан принадлежало исключительно местному епископу. Нижегородская земля до конца XVII века входила в состав Патриаршей области [7], так что, возможно, как в диаконы, так и в священники Аввакума рукополагал сам патриарх Иосиф. Рукоположение совершалось в торжественной обстановке — во время литургии, в соборе, в присутствии духовного отца поставляемого и иных поручителей. «При этой инвеституре, — пишет Олеарий, — ему надевают священнические ризы, которые не особенно отличаются от светского костюма; волосы вверху на голове у него состригаются и надевается шапочка, именуемая “скуфьею” (подобно нашей калотте, она держит плотно на коже), вокруг которой остальные волосы длинно свисают на плечи, как у женщины. Эту шапочку они в течение дня никогда не снимают, разве чтобы дать себе постричь голову».

После рукоположения новопоставленный священник или диакон должен был приобрести необходимые богослужебные навыки — на практике освоить все тонкости ведения церковной службы в соборной церкви под руководством опытного священника или диакона. Срок обучения ограничивался шестью неделями, причём обучение было платным. По окончании установленного срока наставник докладывал епископу о том, что «новопоставленный весь ряд церковный и священническое действо гораздо умеет». Затем молодой священник служил в течение целого года в какой-либо церкви под началом более опытного священника и сдавал второй экзамен епископу. По результатам этого экзамена епископ принимал окончательное решение о готовности священника к служению и только тогда вручал ему ставленую грамоту за собственной подписью.

*

Итак, в 1644 году двадцатитрёхлетний Аввакум стал священником при храме Рождества Христова в Лопатищах. В этом же году у них с Анастасией Марковной родился старший сын Иван. В 1645 году родилась дочь Агриппина. Видимо, тяжёлые жизненные обстоятельства подтолкнули Аввакума к тому, что он едва не последовал по накатанному пути своего покойного отца — об этом вскользь говорится в Прянишниковском списке его «Жития». Однако всё та же «память смертная», перевернувшая его сознание в детстве, заставила его вовремя одуматься. «И воспомянух день смертный, престал от виннаго пития и начах книги почитати и люди учити к пути спасения».

Вступив на путь служения Богу, Аввакум очень ответственно относится к своим пастырским обязанностям и к строгому соблюдению церковного благочиния. Впоследствии в «Книге бесед» он ёмко и афористично сформулирует своё жизненное кредо: «Коли же кто изволил Богу служить, о себе ему не подобает тужить. Не токмо за имение святых книг, но и за мирскую правду подобает ему душа своя положить, якоже Златоуст за вдову и за Феогностов сад, а на Москве за опришлину Филипп (то есть за опричнину московский митрополит Филипп. — К.К.). Кольми же за церковной изврат, — всяк правоверный много не рассуждай, пойди в огонь. Бог благословит, и наше благословение да есть с тобою во веки!»

Аввакум служит в лопатищинской церкви, активно проповедует Слово Божие, поучает свою паству. Его голос звучит властно, но понятно и проникает в сердца простых людей. Аввакум не просто жил Словом Божиим. Он буквально дышал им. Для него это было действительно Слово Божие, голос Самого Бога. В «Книге о вере» говорилось: «Богу бо воистину беседуем во время молитвы, якоже святыи Исидор глаголет; Аще кто хощет всегда с Господем быти на всяк час да молится и чтет. Да егда молимся, с Господем беседуем. А егда чтем, Господь к нам беседует». Все произведения Аввакума пронизаны образами, аллюзиями и цитатами из Библии и творений святых отцов. Это знание, подпитывавшее его веру и, в свою очередь, подпитываемое ею, давало ему силы для выживания в тех нечеловеческих условиях, в которых нередко оказывался он — в сибирской ссылке и в Пустозёрье, в монастырских тюрьмах и дворцовых застенках, среди «немирных» иноземцев и диких зверей. «Аз есмь ни ритор, ни философ, дидаскалства и логофетства неискусен, простец человек и зело исполнен неведения. Сказать ли, кому я подобен? Подобен я нищему человеку, ходящу по улицам града и по окошкам милостыню просящу. День той скончав и препитав домашних своих, на утро паки поволокся. Тако и аз… У богатова человека, царя Христа, из Евангелия ломоть хлеба выпрошу; у Павла апостола, у богатова гостя, из полатей его хлеба крому выпрошу, у Златоуста, у торговова человека, кусок словес его получю; у Давыда царя и у Исаии пророков, у посадцких людей, по четвертине хлеба выпросил. Набрав кошел, да и вам даю, жителям в дому Бога моего. Ну, ешьте на здоровье, питайтеся, не мрите с голоду. Я опять побреду сбирать по окошкам, еще мне надают, добры до меня люди те, — помогают моей нищете. А я и паки вам, бедненьким, поделюсь, сколько Бог дает».

При этом Аввакум начинает вести поистине подвижнический образ жизни. Вся его жизнь превращается практически в непрерывное богослужение [8]. «Не почивая, аз, грешный, прилежа во церквах, и в домех, и на распутиях, по градом и селам, еще же и в царствующем граде и во стране сибирской проповедуя и уча Слову Божию…» Перед тем как служить Божественную литургию, Аввакум почти не спал, проводя время за чтением. Когда подходило время заутрени, он шёл благовестить в колокол, а когда на звонницу прибегал проснувшийся пономарь, передавал колокол ему и сам шёл в церковь читать полунощницу. Пока читалась полунощница, в церковь сходились крылошане, и начиналась достаточно продолжительная заутреня, во время которой читались четыре поучения (а в воскресенье даже шесть) с толкованиями самого Аввакума («по данной мне благодати толкую, чтучи»). Проводимая таким образом повседневная утреня длилась обычно 4 часа, праздничная («полиелеос») — 5 часов, а всенощное бдение под воскресенье или под великий праздник — 10 часов.

Утреня сменялась правилом ко Святому причастию, которое Аввакум также вычитывал сам. Затем только начиналась литургия, или обедня. На службе Аввакум учил прихожан стоять с благоговением и до самого отпуста не выходить из храма. «А обедню… плачючи служу, всякую речь в молитвах разумно говорил, а иную молитву и дважды проговорю, не спешил из церкви бежать, — после всех волокусь». По окончании обедни ещё в течение часа читалось душеполезное поучение.

Пообедав и отдохнув два часа, Аввакум снова брался за книгу и читал до вечерни. Затем служилась вечерня, а после ужина — павечерница и ещё читались дополнительные каноны и молитвы («Четвертый канон Исусу и акафист с кондаки и икосы: “Воду прошед” и “Ангелу”, и тропари канонов и молитвы, таж “Достойно”, “Трисвятое” и “Нескверную”, и еще “Трисвятое” и “Даждь нам”, и рядом“ Боже вечный”, и все молитвы спальныя и отпуст, и “Ослаби, остави” вместо прошения, и “Ненавидящих”; таж 50 поклон за живыя и за мертвыя. Благословлю да и роспущу черемош (домочадцев. — К. К.). Паки начинаю начало правилу поклонному: “Боже, очисти мя” и молитвы; и проговоря “Верую” и огонь погасим»). С наступлением ночи, уже в потёмках Аввакум клал земные поклоны: сам делал 300 поклонов, говорил 600 молитв Исусовых и 100 молитв Богородице; супруге же, которая была такой же строгой подвижницей с юных лет, делал снисхождение: «понеже робятка у нее пищат» — 200 поклонов и 400 молитв.

Столь добросовестное и ревностное исполнение своих священнических обязанностей и строгость нравственных требований к себе и к своей пастве привлекали к Аввакуму множество людей, желавших быть его духовными чадами («духовных детей учинилося сот до седьми и больши»), причём не все они были прихожанами лопатищинской церкви Рождества Христова. В XVI–XVII веках церковный приход был далеко не единственной формой религиозного общения мирян. В постановлениях Стоглавого собора упоминаются ещё две более древние, чем приход, структуры — покаяльная семья и соборные церкви (центральные городские храмы). «Древняя Русь была одновременно сообществом семей кровных и семей “покаяльных”. Каждый, включая царя и митрополита (а потом патриарха) всея Руси, выбирал себе духовного отца. Для мирянина это был белый священник. Между духовным чадом и духовным отцом устанавливались отношения учащегося и учащего. Количество духовных детей говорило о популярности, об авторитетности пастыря» (Панченко). До печально знаменитого Большого Московского собора 1666–1667 годов, осудившего всю прежнюю древнерусскую церковную традицию, на Руси действовал принцип «покаяние вольно есть», то есть каждый мирянин волен был сам избирать себе духовного отца — не обязательно это был приходской священник. После Большого собора власти ограничили право свободного выбора мирянином своего духовного отца и попытались поставить институт покаяльной семьи под свой жёсткий контроль. Впоследствии, уже при Петре I, этот институт был окончательно ликвидирован, исповедь стала частью исключительной компетенции именно приходского священника, а духовничество превратилось в приходской институт. При этом тайну исповеди стали нарушать сперва в интересах уголовного расследования, а затем и политического, что прямо предписывалось царскими указами.

8
{"b":"163104","o":1}