Однако тяжёлые сомнения время от времени продолжали терзать его душу: проповедовать ли дальше старую веру или скрыться? Больше всего он переживал за свою семью. Он не хотел, чтобы все те ужасы, которые выпали на долю его родных во время Даурской экспедиции, повторились вновь. Но в столь тяжёлую минуту Аввакум находит поддержку в своей жене, Анастасии Марковне, мужественно разделявшей с ним все его лишения. «Жена, что сотворю? — в сомнении спрашивает он. — Зима еретическая на дворе: говорить мне или молчать? Связали вы меня». На это его верная спутница отвечала: «Господи помилуй! что ты, Петрович, говоришь? Слыхала я, — ты же читал, — апостольскую речь: “привязался еси жене, не ищи разрешения; егда отрешишися, тогда не ищи жены”. Аз тя и с детьми благословляю: дерзай проповедати Слово Божие по-прежнему, а о нас не тужи; дондеже Бог изволит, живем вместе; а егда разлучат, тогда нас в молитвах своих не забывай; силен Христос и нас не покинут! Поди, поди в церковь, Петрович, — обличай блудню еретическую!» Ободрённый верною женою, Аввакум ревностно продолжает обличать «никониянскую ересь». Лишним доказательством правильности выбранного им пути стало чудо, произошедшее в Тобольске 6 августа 1663 года.
«Летом, в Преображениев день, — вспоминает протопоп в челобитной царю, — чюдо преславно и ужасу достойно в Тобольске показал Бог: в соборной большой церкви служил литоргию ключарь тоя церкви Иван, Михаилов сын, с протодьяконом Мефодием, и егда возгласиша: “двери, двери мудростию вонмем”, тогда у священника со главы взяся воздух и повергло на землю; и егда исповедание веры начали говорить, и в то время звезда на дискосе над агнцем на все четыре поставления преступала и до возглашения “Победныя песни”; и егда приспе время протодьякону к дискосу притыкати, приподнялася мало и стала на своем месте на дискосе просто. А служба у них в церкви по новым служебникам, по приказу архиепископлю. И мне, государь, мнится, яко и тварь рыдает, своего Владыку видя бесчестна, яко неистинна глаголют Духа Святаго быти и Христа, Сына Божия, на небеси не царя быти во исповедании своея веры».
В конце зимы 1664 года семейство Аввакума выехало из Тобольска. Миновав Тюмень, Туринский острог, прибыли в Верхотурье, считавшееся в то время границей Сибири. Во время восстания 1663 года город оказался в самом его центре, и верхотурский воевода Иван Богданович Камынин, давний друг Аввакума, только удивлялся: «Как ты, протопоп, проехал?» А тот отвечал: «Христос меня пронес, и пречистая Богородица провела; я не боюсь никово; одново боюсь Христа».
Наконец Сибирь осталась позади. За время одиннадцатилетней ссылки Аввакуму и его семейству пришлось вытерпеть немало мучений, пережить смерть двоих сыновей. Но в Сибири родилась и слава протопопа как исповедника и мученика за старую веру, в Сибири развился его дар проповедника и апостола, в Сибири осталось немало его учеников и последователей…
Любопытны легенды и предания об Аввакуме, которые спустя века бытовали в Забайкалье среди местных жителей. Вот одно из таких преданий:
«Раньше тут все старики говорили, что протопоп Аввакум шибко в старой вере толк знал. Он самый первейший молитвенник был. Он мог всяко заговорить: он и от зверя заговор знал, он и от молнии людей сохранял и все болести лечил. Вот ежли на тронутого он посмотрит и молитву прочитает, обязательно у того человека мозги просветлеют. Верно, мёртвых он не воскрешал, но живым жить помогал».
Другое предание частично отражает события, связанные с сибирской ссылкой протопопа и его мытарствами:
«Долго мучители мучили бедного Аввакума, а замучить не могли. Его хотели сжечь, а он в огне не горел. Пошто так было? Да просто. Аввакум такие молитвы знал, что он ими себя завораживал. Вот я слыхал от одного старовера про то, как Аввакума царь с Никоном в Сибирь отправили, чтобы он тут потоп. Везли его казаки по всей Сибири, на каждой реке они Богу молились, чтобы Аввакум утоп, а его никакая река не брала. Прошепчет он про себя молитву и пускается по реке. Кругом казаки тонут, а он не токмо сам не тонет, но и других спасает. Плавать-то он не умел, значит, Бог его для людей праведных берёг. Вот все сибирские реки он переплыл и целёхонек к нам добрался, а потом, на обратном пути, говорит, много потопло, а он снова выжил. Вот всю жизнь так заворожённым протопоп и прожил. Долго он жил, и пока не пришла божеская смерть, он всё жил».
Итак, воодушевлённый надеждой на восстановление старой веры, Аввакум едет в Москву. На всём протяжении своего пути в столицу выступал он с горячей проповедью против Никоновых новин: «Едучи, по градом Слово Божие проповедовал, обличая никониянство, римскую блядь, пестрообразную прелесть». Его страстная речь, имевшая огромное влияние на народ, раздавалась в городах и сёлах, в церквах и на торжищах. «Аввакум всегда и всем проповедовал о гибели православия на Руси вследствие церковной реформы Никона, о необходимости всем истинно верующим стать за родную святую старину, ни под каким видом не принимать никонианских новшеств, а во всём твёрдо и неуклонно держаться старого благочестия, если потребуется, то и пострадать за него, так как только оно одно может вести человека ко спасению, тогда как новое — никонианское ведёт к неминуемой вечной гибели. Эта проповедь святого страдальца и мученика за правую веру и истинное благочестие везде имела успех, везде Аввакум находил себе многочисленных учеников и последователей, которые всюду разносили молву о великом страдальце и крепком поборнике истинного благочестия» (Каптерев).
Вместе с тем по мере приближения к столице всё чаще бросалось в глаза, насколько за это десятилетие изменилась Церковь. Со времён Никона в неё вошла «роскошь непристойная»: архиереи, словно цари, ездили на раззолоченных и расписных каретах под колокольный звон, в церквах мало того что служили по новым книгам — пели «согласием арганным» и «приплясными стихами», даже в честных обителях вместо келий заведены были «светлицы».
Да и в самих иноках всё менее заметно было «иного». О таких мнимых иноках Аввакум писал: «А то малое ли дело: Богом преданное скидали с голов, и волосы расчесали, чтобы бабы блудницы любили их; выставя рожу свою да подпояшется по титькам, воздевши на себя широкий жюпан! Так-то святыя предали смирения образ носить? Почти-тко, никониян, как Василий Великий научает. Не ведаешь? А где тебе ведать. Всегда пиян и блуден, — прости, не то тебе на ум идет, как душу спасти. Василий Великий иноку повелевает мало и на небо глядеть, но всегда землю зри. А егда за трапезою с братиею ясти сядешь, тогда и паче клобуком лице свое накрой, да же не видят друг друга, како ядят… Подобает истинному иноку делы Христу подобитися, а не словесы глумными, и так творить, якоже святии. Помнишь ли? Иван Предотеча подпоясывался по чреслам, а не по титькам, поясом усменным, сиречь кожанным: чресла глаголются под пупом опоясатися крепко, даже брюхо-то не толстеет. А ты что чреватая жонка, не извредить бы в брюхе робенка, подпоясываесе по титькам! Чему быть! И в твоем брюхе том не меньше робенка бабья накладено беды тоя, — ягод миндальных, и ренсково, и романеи, и водок различных с вином процеженных налил: как и подпоясать. Невозможное дело, ядомое извредить в нем! А сей ремень на тобе долог! Бедные, бедные! Так-то Христос приказал жить и святии научиша? Увы, погибе благоговейный от земля и несть исправляющаго в человецех».
Не позднее мая 1664 года Аввакум с семейством прибыл в Москву. Вместе с протопопом приехали его духовная дочь Анна-кумычка и его новый последователь, присоединившийся в Великом Устюге, — Феодор юродивый. Ко времени встречи с Аввакумом он уже пять лет ходил в одной рубахе босиком. Узнав, что у Феодора юродивого есть новопечатная Псалтырь, Аввакум разъяснил ему «подробну» все особенности никоновских искажений, и тот, «схватив книгу, тотчас и в печь кинул, да и проклял всю новизну». Впоследствии Феодору будет суждено сыграть немаловажную роль в жизни огнепального протопопа.
