Своими поучениями царский духовник старался действовать не только на царя, но и на его окружение — «и боляр увещеваше со слезами непрестанно, да имут суд правый без мзды, и не на лица зряще да судят, яко да не внийдет от некоторых обиденных и до конца разорившихся вопль и плачь во уши Господа Саваофа». Став человеком влиятельным у царя и его окружения, Стефан Внифантьев сблизился с другим известным ревнителем благочестия и просвещения — любимцем и доверенным лицом царя, постельничим, а впоследствии дворецким и воспитателем (дядькой) старшего царевича Алексея Фёдором Михайловичем Ртищевым (1626–1673), который «во многия нощи в доме его (Стефана) приходя, беседовал с ним». «Во время этих бесед оба ревнителя благочестия обратили своё особенное внимание на различные пороки и недостатки, господствовавшие тогда в народе и в самом духовенстве, на различные беспорядки в церковной жизни, на отсутствие у нас церковной проповеди и под., и решились изыскать средства возвысить религиозно-нравственную жизнь народа и уничтожить наличные церковные беспорядки» (Каптерев). Одним из таких средств, предлагаемых Стефаном Внифантьевым и Фёдором Ртищевым, было привлечение киевских учёных. Ртищев устроил близ Москвы, на Воробьёвых горах, Андреевский монастырь и заселил его специально вызванными для этой цели южнорусскими монахами. С благословения царского духовника Ртищевым в 1649–1650 годах были вызваны в Москву «для справки Библии греческие на славянскую речь» известные учёные киевляне Арсений Сатановский, Дамаскин Птицкий и Епифаний Славинецкий [14]. В 1652 году Ртищев приглашает из Киева 11 певчих для внедрения в Москве партесного пения на украинско-польский манер.
Вызов южнорусских справщиков по-своему показателен. После восстановления в 1620 году православной иерархии на Украине там произошёл ряд существенных изменений, связанных с реформаторской деятельностью киевского митрополита Петра Могилы. Прежде всего резко изменился сам характер южнорусского православия. «Молдаванин Пётр Могила становится митрополитом на смену Иову Борецкому. Он православен по вероисповеданию, но по культуре — скорее католик. Сношения с Москвой прекращаются. Создаются хорошие школы, но — западного образца, с польским и латинским языком. Богословие начинают изучать по католическим богословским книгам. Система школ была практически скопирована с иезуитских школ в Польше. Студенты ездили учиться туда, для этого переходили в католичество, потом, возвращаясь, обращались снова в православие. Это было своеобразное православие: православное по догме, но католическое по культуре, по стилю, по духу. Под этими влияниями западнорусское дворянство утрачивает свой православный дух и ополячивается» (Глинчикова). Таких-то вот учителей и справщиков приглашали в Москву Стефан Внифантьев и Фёдор Ртищев. И недаром по Москве поползли слухи: «Учится у киевлян Федор Ртищев греческой грамоте, а в той грамоте и еретичество есть».
Сближала обоих ревнителей благочестия и их ярко выраженная грекофильская ориентация. Ртищев учился «греческой грамоте» у киевских «недобрых старцев», изучал греческий язык и протопоп Стефан, который являлся убеждённым грекофилом. В этом он был единодушен со своим венценосным духовным сыном. Оба они считали необходимым тесное единение Русской Церкви с Греческой, признавая, что греческие патриархи и современные греки строго православны, что у них церковный чин и обряд сохранился в его древнем неискажённом виде и что если он в чём-то несходен с современным русским церковным чином и обрядом, то это лишь потому, что русские церковные книги, чины и обряды подверглись порче и изменению. «Но особенно ярко грекофильство Стефана Вонифатьевича сказалось в той деятельности, какую он и его духовный сын — царь Алексей Михайлович проявили под конец патриаршества Иосифа, а также в избрании и поставлении в патриархи Никона и в деятельной поддержке его грекофильской реформы…» — пишет Н.Ф. Каптерев.
Протопоп Стефан Внифантьев отличался особой преданностью царю, поддерживая его в самые тяжёлые минуты жизни. Во время Соляного бунта 1648 года не столько патриарх и митрополиты, сколько царский духовник вёл с Лобного места переговоры с восставшими. Именно он был тем «калугером», который, по сообщению парижской газеты «La Gazette» от 8 октября 1648 года, «укротил ярость народа своими убеждениями». Со Стефаном советовался царь перед выдачей народу «головою» Плещеева. По свидетельству Жития Иоанна Неронова, Стефан Внифантьев «зело пекийся о спасении души благочестивого царя, млада суща, да не совратится ум его в некая злая», и в то же время «со слезами непрестанно» увещевал бояр-мздоимцев, обличал иерархов на церковном соборе 1649 года, пользовался политическим авторитетом в правительстве. «Поучения и назидания кроткого и миролюбивого царского духовника не только никого не раздражали и не возбуждали против него, но царь и бояре “в сладость послушаше его и любяше всею душею, яко истаго си отца”. Протопоп Аввакум в одном случае замечает, что при царском духовнике Стефане “вся быша тихо и немятежно ради его слез и рыдания и негордаго учения”».
25 декабря 1651 года царским указом протопопу Стефану была дарована «властелинская шапка», по-видимому, наподобие архиерейской, которую в дониконовской Руси имели право носить только епископы. Однако после восшествия Никона на патриарший престол царский духовник сходит с политической сцены. Шведский резидент Иоганн де Родес сообщал своему правительству, что между Стефаном и патриархом произошло серьёзное столкновение. Тем не менее после 1653 года Стефан Внифантьев ни разу не выступил против инициированных царём реформ Церкви, хотя и сожалел о расхождении со старыми друзьями, с которыми по возможности продолжал поддерживать отношения. В 1653 году он основал Зосимо-Савватиевскую пустынь в Москве у Красного холма, где постригся под именем Савватия. По другим сведениям, он постригся в Покровском монастыре «на убогих домех» в Москве, который построил в 1655 году на средства царя. Именно там Стефан Внифантьев был погребён после смерти, которая произошла в основанном Никоном Иверском монастыре на Валдае 11 ноября 1656 года.
*
Настоящим вдохновителем кружка ревнителей благочестия был отец Иоанн Неронов, выходец из района знаменитых заволжских старцев. В его жизни мы встретим немало общего с жизнью протопопа Аввакума. Иоанн (в крещении Гавриил) родился в 1591 году в семье священника отца Мирона (в просторечии Нерона), и детство его пришлось на Смутное время. Отчий дом был разграблен и сожжён, и тогда молодой Иоанн в сопровождении некоего отрока Евфимия ушёл в Вологду, где начал свою проповедническую деятельность. Уже в те годы Неронов исповедовал идею «оцерковления» человека и стал обличать вологодского архиерея, пригласившего во время святок в свой дом ряженых и скоморохов. За что и был «бит немилостиво».
Из Вологды Иоанн перебрался в Устюг. Там он приобщился к книжному чтению, которое поначалу давалось ему нелегко. «Учашеся зело медленно, яко един букварь учаше лето и месяцев шесть». Затем он оказался в Никольском, пригородном селе Юрьевца-Повольского, и женился здесь на дочери местного священника Евдокии. Живя в Никольском и будучи церковным чтецом, Неронов неоднократно наблюдал «развращённое житие» здешнего духовенства. Обличаемые им попы написали на него ложный донос самому патриарху Филарету, так что молодому чтецу пришлось тайно, ночью бежать в Троице-Сергиев монастырь, где Неронов нашёл покровителя в лице просвещённого архимандрита монастыря Дионисия Зобниновского, много заботившегося о его просвещении. Когда обнаружилось, что донос на Неронова является откровенной клеветой, то по просьбе Дионисия патриарх рукоположил Иоанна сначала в диаконы, а через год — в иереи.
Молодой боголюбец, поставленный в священники, возвращается в село Никольское, но здесь его ожидают лишь новые распри с местным духовенством. Тогда он уезжает учиться в нижегородскую деревню Лысково у пользовавшегося в то время широкой известностью священника Анании, который «зело искусен бе в Божественном писании», а затем переселяется в Нижний Новгород. Здесь, облюбовав ветхую, много лет пустовавшую церковь Воскресения Христова, Иоанн Неронов становится при ней священником. На новом месте он продолжает свою горячую проповедь благочестия среди клира и мирян. Именно Неронову принадлежит заслуга возрождения личной проповеди, которой уже несколько столетий не знало русское православие. При нём всегда была книга Маргарит — собрание проповедей святого Иоанна Златоустого, по которой отец Иоанн Неронов учил русских людей, «на стогнах града и на торжищах… возвещая всем путь спасения». «Егда прочитавше народу святые книги, тогда бываху от очию его слезы, яко струя, и едва в хлипании своем проглаголываше слово Божественного писания, сказоваше же всякую речь с толкованием, дабы разумно было всем христианом». Вслед за Иоанном Нероновым с устными проповедями стали выступать многие нижегородские священники, а другой представитель боголюбцев — протопоп Логин Муромский — впоследствии приобрёл своими проповедями всеобщую любовь прихожан.
