Премьер Борзых удивился, очень он удивился, так удивился, что даже не сказал ни слова, только посмотрел на Илью Ильича таким изумленным взглядом – сверху вниз, – будто какая-то муха, ползавшая по его рукаву, вдруг произнесла цитату из Гегеля.

– Может, вам позволено сшибать людей в кулисах, – сказал Илья Ильич, близкий к истерике, – но люди все равны; здесь есть очередь, это в конце концов возмутительно и… и…

Но очередь молчала, а буфетчица взяла у премьера рубль, не замечая отчаянно протянутой руки Ильи Ильича. Премьер получил виноградный сок, бутерброд, не взял сдачи и ушел, забыв об Илье Ильиче.

Все, кто стоял в очереди, продолжали молчать. Илья Ильич по этому молчанию понял, что его выходка не поддержана, но скорее осуждена. Если до сих пор никто об этом не заикался, может, так нужно, так должно и естественно? А тот, кто заикается, прикасается к тому, к чему не следует, так же нелеп, как если бы публично развесил по стульям исподнее.

Получив кружку пива, он с горя затиснулся в самый темный угол. Там за колченогим столиком допивал черный кофе такой же старый, как он, неудачник – гобоист Паша Платонов из оркестра.

Илью Ильича уже не мучила жажда, ему не хотелось пива – ему захотелось поскорее умереть. Жизнь показалась ему совершенно безразличной. Он почувствовал, как, наконец, от нее устал.

– Валторна в третьем акте такую киксу дала, – сказал Платонов, с омерзением сплевывая попавшую в рот гущу. – Шеф аж закачался. Слышал?

– Нет, – сказал Илья Ильич.

– Да что ты, я думал, на улице было слышно! Этот тунеядец Чертков. Шеф его шуганет, готов пари держать… Плюнь, не переживай. И какого лешего ты с ним, сопляком, беседовал? Пущай! Они – премьеры. Они живут в высоких сферах искусства, и указанное искусство зависит от их левой ноги, так до того ли им, чтобы толкаться в очередях, сам посуди.

– У нас все равны! – возмущенно сказал Илья Ильич.

– Равны-то равны. Но скажи на милость, сколько ты получаешь и сколько получает он?

– Какое это имеет значение?

– Такое. Ты поедешь домой в трамвае – он в собственной машине. Потому что он делает шестнадцать антраша – и зал рыдает. Ты же этого не делаешь. Ты разнес свои бокалы на подносе – и до свидания. Чего же ты лезешь в амбицию?

– Он сегодня сбил меня с ног, – сообщил Илья Ильич.

Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru