— Эрнол — тоже часть его натуры.

— Так точно.

Гайону неприятна была эта тема, он с отвращением вспомнил руку Руфуса на своей шее, горячее дыхание на щеке... Его тошнило. Может быть, Эрнолу все равно, или хорошо платят за услуги.

Юдифь чувствовала неприязнь к жизни при дворе, казавшейся ей вдвое более опасной, чем пребывание в замке на границе. Яркие цвета воспринимались скорее, как предупреждение не подходить слишком близко. Они не пугали, но приводили в состояние повышенной нервозности. Если вокруг были хищники, то кто-то непременно оказывался съеденным.

Вечер продолжался. Вносили очередные блюда, казалось, смене угощений не будет конца. Холодное терпкое анжу сменилось красным французским вином. Яства свидетельствовали о богатом воображении придворного повара. Блюда из жареного мяса подавались с благовонными восточными специями и замысловаты ми подливами. Пироги были начинены фруктами и рубленым мясом, а в одном запекли крошечных живых перепелов, которые вылетели с пронзительным писком и бились о портьеры, оставляя на них жирные пятна. Король приказал впустить в зал ястребов.

Музыканты усердно выводили мелодию. Шут рассказывал анекдоты сомнительной скромности. Глотатель мечей развлекал слишком доверчивых. Жонглер, в конце концов, не справился с ножом, и его вынесли истекающим кровью. Руфус подходил то к одному, то к другому вассалу, источая радушие и гостеприимство с темпераментом холерика.

Король был человеком плотного сложения, на поминавшим бочонок, прочно державшийся на мощных коротких ногах. Лицо почти красного цвета. Ни один из сыновей Завоевателя не унаследовал высокий рост отца, хотя все были расположены к полноте.

Разодетый, как петух, которого он очень напоминал, Руфус подошел к Юдифи и взял ее за под бородок, словно она была служанкой на кухне.

— Итак, — произнес он, обнажив гнилые зубы. - Вот она какова, дочь Мориса ФитзРоджера, а?

— Мой господин, — пробормотала Юдифь, опустив глаза. Его пальцы напоминали сырые колбаски, но хватка была крепкой, ей стало больно.

— Слишком худа, не правда ли? — обратился король к Гайону, словно Юдифи здесь не было. - Никаких признаков живота?

— Я не спешу, сэр, — Гайон лениво улыбнулся. — Ровную поверхность легче пахать, чем бугристую.

Руфус звонко рассмеялся, его разноцветные - серые с карим — глаза скрылись в жирных складках щек. Он любил грубый юмор и сразу оценил ответ.

Чувствуя себя овцой на торгах, Юдифь подняла лицо, чтобы освободиться от его пальцев. Руфус удивленно уставился на нее, девушка ответила таким же пристальным взглядом, прямым и холодным.

— Видна порода! — крякнул король. — Так смотрела на меня моя бабка Арлет, когда злилась.

Уже второй раз ее сравнивали с покойной графиней Каунтевиль, что обеспокоило Юдифь.

— Возможно, вы заслуживали это.

На мгновение воцарилось молчание. Радушия поубавилось.

— У вас острый язычок, — резко заметил король.

— Но зубы еще острее, — усмехнулся Гайон, потирая ухо, и под столом пнул жену ногой.

Руфус расхохотался.

— Это я вижу. Кстати, о зубах. Хью Д'Авренчес только что сказал удачную шутку: «Если бы вы были рыцарем, вы бы этого не сделали. Если бы вы были леди, то не говорили бы с полным ртом!»

Гайон засмеялся. Юдифь не поняла, что их так рассмешило.

— Я предвидел, что, зная Алле де Клэр, вы оцените эту фразу. Встретимся завтра в Клеркенвеле, если собираетесь принять участие в охоте. Я хочу запустить нового ястреба, которого получил из Норвегии, — потрепав Гайона по плечу, Руфус направился к следующей жертве.

— Господи, Юдифь, ты хочешь, чтобы меня выслали из страны? — в отчаянии спросил Гайон.

Юдифь осушила кубок.

— Я не кусок мяса на подносе, чтобы меня хватали пальцами и делали предметом обсуждения, - отрезала она.

Гайон пожал плечами.

— Руфус со всеми такой. Это еще один шип в гниющей придворной розе.

— Его острота до меня не дошла.

Гайон скатал хлебный шарик, криво усмехнулся — страх Юдифи перед нормальным половым актом между мужчиной и женщиной был так силен, что он не решился объяснить, какие бывают отклонения от норм.

— Это к лучшему. Шутка была слишком грубой.

Юдифь прищурилась. Она выпила слишком много вина, ей трудно было контролировать движения и припоминать слова, чтобы убедить Гайона объяснить или догадаться самой.

— Руфус все еще неравнодушен к тебе? — спросила она, растягивая слова.

— Ему ничего не светит, — Гайон нахмурился. Юдифь была почти пьяна. Обычно она не пила за вечерней трапезой больше двух чаш вина и часто разводила его водой. Сегодня он устал подсчитывать количество выпитых ею кубков.

Гайон подумал, что, возможно, Юдифь чувствовала себя неловко, потому и пила. Она не привыкла к большим сборищам, ее нервы были на пределе, хотя раньше она не искала успокоения в вине. У него вдруг возникло подозрение, что виною ее настроения была злополучная кровать в спальне дома на Холборнроуз. Юдифь просто боялась предстоящей ночи и потому воспользовалась советом, который матери часто дают дочерям перед первой брачной ночью — напиться до бесчувствия.

Гайон вспомнил, как она начала отвечать на его ласки сегодня днем, как маленькая искра чувства готова была перерасти в пламя перед тем, как их прервали. Он и не мечтал вызвать ответное желание, зная — оно глубоко спрятано под толстым слоем страха и отвращения. Ему было неведомо, удастся ли пробиться через этот заслон и вызвать хотя бы чувство удовольствия.

— Хватит пить, — сказал он, видя очередной бокал.

— Почему? Мне нра-а-авится. Сначала не-е нра-а-авилось, а теперь нра-а-авится. К этому... привыкаешь, не так ли?

— Когда совсем пьянеешь, — в его голосе звучал упрек.

— Кто пьян? — Юдифь говорила слишком громко. Несколько гостей повернулись к ним. К счастью, в этот момент король вышел из зала, гости стали подниматься с мест, и Гайону удалось утихомирить готовую разбушеваться жену. Но передышка длилась недолго. Вскоре Юдифь почувствовала себя плохо, ее тошнило. Гайон поставил жену на ноги и потащил на свежий воздух, заставив зажать рот рукой, чтобы не вырвало при всех. Едва они вышли, ее стошнило.

— Пусти... — просила она еле слышно.

— Какого черта ты это сделала? — в сердцах спросил он, предвидя ответ.

Когда, наконец, рвота стихла, он прижал Юдифь к себе, как больного ребенка, поднял на руки и отнес к коновязи, где ждали Эрик с Раддемом и Аурайд. Юдифь была почти в бессознательном состоянии.

— Утром она не сможет соображать, милорд, - присвистнул Эрик. Эту фамильярность он мог себе позволить, потому что помнил Гайона еще несмышленым комочком на руках леди Кристины.

— Она уже сейчас не может.

— Бедняжка, — посочувствовал Эрик, вспоминая себя в юности. — Значит, вам не понадобится ее лошадь.

— Нет, — пока Эрик поддерживал Юдифь, Гайон сел в седло, посадил жену перед собой, стараясь устроить так, чтоб не затекла рука. — Глядя на нее, не скажешь, что она такая тяжелая. Кожа и кости, в чем только душа держится!

Юдифь застонала и прижалась к мужу. Хельгунд распахнула дверь и испуганно вскрикнула, увидев позеленевшее лицо Юдифи.

— Слишком много выпила, — объяснил Гайон, внес Юдифь и положил на вульгарную кровать, накрытую красным покрывалом.

Хельгунд, кудахча, как наседка, склонилась над госпожой. Юдифь лежала с закрытыми глазами. Из-за занавески показалось любопытное лицо другой служанки, но тут же исчезло.

— Я останусь спать с сэром Уолтером, — сказал Гайон, хотя ему почему-то не хотелось уходить. Юдифь выглядела такой беспомощной, руки с длинными белыми пальцами безжизненно лежали поверх покрывала, профиль, серьезный и чистый, был неподвижен. Он представил, как она смеется, забавно морща нос, и показывая поломанный в детстве зуб. Ему была знакома ее стройная тонкая талия и мягкая округлая грудь, белая и нежная, как у голубки. А сегодня она намеренно напилась до бесчувствия, предпочтя это состояние интимной близости с мужем.