– А как поживает Баз? – спросил Себастьян.

Она улыбнулась и расслабила плечи. Казалось, что отсутствующий Баз разрядил напряженную атмосферу.

– Да примерно все так же, – сказала она. – Ходит в Лондоне на акупунктуру, утыкивают его иголками. Каждый день пьет травяной чай, настоянный на всяких малоаппетитных штуках. Можешь мне поверить, что пахнет не слишком приятно. На заваривание требуется два часа, а у База в отеле нет плиты. Такое вот неудобство с четырехзвездочными отелями.

– Пожалуйста, пусть он стряпает у меня.

– Отлично!

Она взглянула на него и улыбнулась. Он опустил глаза.

– А что случилось с Базом?

Юлианна пожала плечами:

– Никто не знает. В один прекрасный день вдруг начались боли. Сначала в руках. Потом перешли дальше. Какая-то необъяснимая боль, то есть объяснений хоть отбавляй, но он не знает, кому верить.

– Он поправится?

– Не знаю.

Юлианна повертела часы на запястье. Она открыла новую пачку и вынула сигарету.

– А ты? – спросил он.

– Что – я?

– Ты же ушла из его программы. Что-то переменилось?

Она опустила глаза. Чуть-чуть наклонила сигарету:

– Никто больше не пялится. От этого как будто становишься немного свободнее.

Он кивнул:

– Надолго ты в Италию?

– На Новый год двинусь дальше в Венецию и Триест.

– Так что будешь неподалеку?

– Какое-то время.

Ее рука лежала на столе. Пальцы немного поджаты в кулачок. Один палец выставился наружу. Себастьян слегка дотронулся до него. Этого было достаточно. Коснулся и немного согрелся.

Потом он, влившись в поток рождественских покупателей, двинулся домой. Он шел и поглядывал на выставленные в витринах вещи, которые скоро будут завернуты в пакеты и перейдут как подарки из рук в руки. Себастьян уже отоварился подарками и большую часть даже отправил по назначению. Всем, кроме нее. Ее подарок вот уже несколько дней лежит в кухонном шкафу, он собирался вручить его ей за обедом в сардинском ресторане. Но только не при Базе; подарок был слишком интимным; его нужно вручать, оставшись наедине. Например, в базилике во время рождественской мессы? Нет, только не в церкви! Может, и вообще не вручать? Этот подарок ее испугает. Отпугнет ее так, что она еще больше отдалится.

Отчего так получается? Почему эти встречи всякий раз оставляют его разочарованным? Он задумался о том, какую тональность приняла сегодняшняя встреча, как они оба мучительно подбирали слова, избегая смотреть друг на друга. Может, в этом виноваты письма. Им больше нечего друг другу сказать, нечего выяснять. Себастьян и без того знал, что Юлианна подстриглась, что ей не хотелось продолжать работу на телевидении, что она снова работает на отца и двести дней в году проводит в разъездах. Но тут, когда они оказались за столиком лицом к лицу, письма канули, словно их никогда не бывало, словно они не доверяли друг другу свои секреты. Может ли дружба питаться заочными доверительными посланиями? Или для поддержания дружбы нужно общение? Слова выветриваются. Взгляд в глаза все скрепляет. Себастьян всунул ключ в замочную скважину и открыл дверь. Он бросил взгляд на почтовый ящик и вздохнул. Чего он боится?

Смеха. Молчания. Дистанции.

Юлианна пришла на следующее утро, а с ней – мучимый хронической болезнью пекарь. Себастьян спустился на улицу, чтобы их встретить. Он вышел не сразу, и когда отворил дверь, она стояла к нему спиной. Волосы аккуратно спадают на плечи. Плащ завязан на поясок. Она обернулась, и уголки губ тронула улыбка. Рядом с ней стоял Баз. В руках у него было два пакета, один от Гуччи, другой от Джорджо Армани. За четверть часа Баз потратил тысячу евро. Он был счастлив.

– Говорят, ты хочешь попользоваться моей плитой, – сказал Себастьян.

Баз кивнул и помахал перед его глазами серым мешочком.

– Травы, – объяснил Баз. – Их надо варить два часа. Пахнут не очень приятно.

– Не беда, – сказал Себастьян.

Они прошли мимо почтовых ящиков в подъезде. Юлианна пробежала по ним глазами, возможно высматривая там его фамилию. Может быть, она хотела знать, куда попадают ее письма. Подъезд был запущенный и обшарпанный. Лифт немногим лучше; он медленно пополз наверх. Едва впустив их в квартиру, Себастьян помог им раздеться и повесил вещи на вешалку. Затем провел гостей в комнату.

– Хорошенькая елочка! – сказал Баз.

– Очень хорошенькая! – поддержала Юлианна. Себастьян посмотрел на елку. Нет, хорошенькой она не была. Она была смешная. То есть, наверно, не елка, а то окружение, в котором она стояла. На голых стенах красовались как попало приклеенные скотчем открытки. На окне висели покосившиеся жалюзи. На продавленной диван-кровати посередине видна была отчетливая впадина. А посредине комнаты возвышалась елка. Он оплел ее несколькими рядами канители, и получилось, будто он держит елку связанной, как заложницу. «Да, да!» – мысленно сказал себе Себастьян. Разве что свечки несколько спасали положение.

Себастьян проводил База вниз на кухню. Баз замер на секунду, словно подумал, что не туда забрел. Светло-зеленая плитка меняла оттенки цвета в зависимости от того, куда падали солнечные лучи. Кухонные стулья были обтянуты искусственной кожей, обивка кое-где полопалась, и из нее торчали клочья пенопласта. Баз покачал головой и усмехнулся.

– Господи боже мой, Оливар! – только и сказал он. – Решил пожить по-простому?

– Я прекрасно понимаю, что это не похоже на твою мансарду на Клеркенвелл-роуд.

– Да уж, действительно! Это похоже на кухню моего детства, – добродушно захохотал Баз. – А. холодильник, какого он года выпуска? Ей-богу, дома у нас был точно такой же!

Он высыпал содержимое принесенного с собой мешочка. Там оказались не только травы, но еще и кора, корешки и другие неразличимые вещи.

– Что это у тебя? Змеиная кожа? – спросил Себастьян.

Баз кивнул и налил в чайник воды.

– А это?

– Личинки.

– Неужели живые?

– Ну что ты!

Себастьян уселся на кухонный стул и оттуда наблюдал, как Баз высыпает в воду целую пригоршню лесного мусора. Баз скинул куртку и закатал рукава. От пара в кухне потеплело.

– Ну теперь начинается самая противная часть, – сказал он, садясь. – Ожидание.

– Двухчасовое.

– Да, как ни грустно.

Себастьян взглянул на голые руки База. В тех местах, куда ему вкалывали иголки, остались красные точки. Карта его мучений.

– На самом деле не так страшно, как выглядит, – сказал Баз. – А может, и нет! Может, это только так говорится.

– Сейчас болит?

– А как же! Боль всегда при мне. Но я к ней привык. Оказывается, достаточно полугода, чтобы то, что казалось невыносимым, стало довольно сносным. – Баз пододвинулся ближе вместе со стулом. – Я представляю себе, что боль – это песок, а я – песочные часы. Боль стекает из головы вниз, пересыпается в грудь и утекает в пальцы. Ощущение такое, как будто сердце бьется в кончиках пальцев. А иногда я думаю: ну кому нужна такая жизнь? Сколько еще я буду это терпеть?

Себастьян заглянул в лицо кондитеру. Два обнаженных глаза. Стиснутый рот.

– Ты выздоровеешь? – спросил Себастьян.

– Я не знаю, – сказал Баз. – Но надо верить, что так будет. Иначе я останусь один на один с моим немощным телом.

Он бледно улыбнулся и отвернулся к стеклянной двери, ведущей на веранду. Стекло почти сплошь запотело. За ним тянулась голая бельевая веревка. Отцветший розовый куст скрючился на снегу.

Юлианна устроилась в комнате с журналом, сбросив на пол сапоги и подтянув ноги на диван. Себастьян смотрел на нее, стоя на пороге. Она не услышала, как он вошел. Он разглядывал ее руки. Шею. Мочки ушей и затылок. Подстриженные волосы изменили ее. Наверное, ему надо заново с ней знакомиться.

– Попить хочешь? – спросил он.

Она кивнула:

– Славная у тебя квартирка.

– Не моя.

– Все равно. В ней есть свое особенное настроение. Пахнет чем-то приятным.