На душе стало тоскливо. Расклад стал более-менее понятен, но лучше мне от этого не стало. Может позвонить мужикам и заказать эту суперплоскую «Беретту»? Заманчиво, ой, как заманчиво, но лучше не искушать судьбу. Все предметы лишь двойного назначения. Твержу я себе как заклинание. А «Беретта»? Можно, конечно, использовать как молоток, но не поверят. Ни духи не поверят, ни бывшие друзья-коллеги. Сам бы тоже не поверил.

Буду мирным журналистом. Как их там называют? «Стингерами»? Нет это штатовский переносной зенитно-ракетный комплекс. «Стрингер»? Вроде бы. Хотя суть вроде одна — «торпеда» одноразового действия. Презерватив. Ладно буду этим… Военным журналистом по найму.

Остальное время я посвятил подготовке. Как физической, так и морально-психологической. Должен быть готов к вопросам.

Прорабатывал сам с собой «легенду». Пару десятков вопросов зазубрил, какие, на мой взгляд, надо задавать «мирным» чеченским жителям, если меня все-таки занесет на территорию независимой Ичкерии. И много чего еще.

Теперь я журналист, который интересуется поведением федеральных войск на чеченской территории в годы первой военной кампании.

Раньше приходилось готовить и внедрять агентов в различные организации, маршрутировать их, но все равно, одно дело готовить агента, другое — самому влезать в его шкуру.

И главное, что посоветоваться не с кем, никто не послушает легенду, не укажет на ее слабые стороны. Поэтому я садился перед зеркалом в ванной, другого зеркала дома не было, и сам себе задавал шепотом вопросы, потом сам на них отвечал. Смотрел при этом в зеркало, вырабатывал мимику, тембр голоса, положение тела, рук. Тяжело это. Общаться со вчерашним противником и улыбаться ему. Тяжело. И убить же нельзя!

Во время ответа ни в коем случае, пусть даже нос, глаза чешутся, нельзя трогать их! Это закон! Руки не прятать, не скрещивать, ничего не теребить. Смотреть в глаза и уметь сочувствовать! Я должен научится сочувствовать собеседнику.

И так много раз. Перерыв на кофе и снова к зеркалу! Чтобы на заданный вопрос отвечать не задумываясь.

Ключи решил отдать своему соседу капитану Никольскому. Он частенько брал у меня ключи — приводил дам сердца, а у него было их много.

Жил тот на площадку выше, нарушал заповедь, что нельзя гулять там, где живешь, но, видимо, ему это доставляло удовольствие. У него было два своих комплекта постельного белья, они лежали в моей прикроватной тумбочке.

Сказал ему, что нашел работу и уезжаю в командировку, и чтобы он присмотрел за квартирой. У Димки Никольского глаза вспыхнули безумной радостью. Я тут же предупредил его, чтобы диван не разломал, и мое белье не смел трогать. Тот лишь промычал что-то невразумительное, очень смахивающее на брачное хрюканье бабуина, долго тряс мою руку и заверял меня, что все будет тип-топ.

Интересно, а мои бывшие коллеги снимут аппаратуру, или так и будут развлекаться слушая и просматривая оргии Никольского?

Была мысль предупредить Диму, но передумал. Просто представил, как на стол начальника ложатся сводки с расшифровкой аудио — и видеозаписей похождений соседа сверху в моей квартире.

Эх, жаль, буду лишен этого удовольствия лицезреть подобную картину!

Но, зная неуемный пыл Никольского, даже предупрежденный Дима старался бы показать всю технику и свою энергию в полную силу, и вот тогда он точно бы разломал бы мой старенький диванчик.

И снова к зеркалу, мимика, легенда. Пишу на бумаге легенду, откладываю в сторону. Курю, думаю. Потом перечитываю, правлю, запоминаю. В ванной сжигаю, пепел смываю в раковину. Попрыгайте, ребята. Понервничайте, что я же там пишу! Подергайтесь! Все как в боевиках. И курю, курю много, сигарету не выпускаю изо рта. И думаю. И боюсь. Потею от страха. Заглушаю страх отжиманием от пола. И гантелями до третьего пота, до изнеможения. Все, устал.

И вот он настал. День «Х» и час «Ч».

Я собрался. Сел, закурил. На дорожку полагается посидеть. Сердце защемило. Страх перед неизвестностью. Перекрестился, трижды сплюнул через левое плечо. Снизу просигналила машина. Пора.

У подъезда меня ждал микроавтобус. Коган передал мне удостоверения пары редакций газет, все они были крайне либерального толка, командировочное удостоверение, диктофон, фотоаппарат. Точно такие же удостоверения, только на Рабиновича и Коэна лежали в отдельном конверте. Пригодится, тут лишнего ничего не бывает… Номер телефона, по которому я должен был позвонить по прибытию. Также Лазарь Моисеевич познакомил меня с двумя здоровыми мужиками — моя охрана.

Ее же можно рассматривать и как конвой и как палачей — при моей попытке увести у них из-под носа миллион долларов. Будем надеяться, что они не захотят присвоить его себе, отправив меня к праотцам. Когда ставки в игре так велики, то ничего нельзя исключать и скидывать со счетов.

Ребята были лет двадцати пяти-тридцати. Лица спортсменов, только повадки не спортивные, взгляд, выправка, внешне расслабленные, но собранные как пружина. Очень уж они мне напоминали спецназовцев из Бердской бригады. С одной лишь разницей — у наших не было легкого акцента. Но с учетом того, что они почти молчали, то это и не было заметно и не бросалось в глаза.

Они представились. Тот, что постарше, был Борис, второй — Иван. Ага, я тогда Фрэнк Синатра, если они Борис и Иван. Но это меня мало интересовало. Важнее — где был миллион. Такую сумму я видел только в кино.

У обоих «спортсменов» были спортивные сумки, одеты были тоже по-спортивному, кожаные куртки. Обычный прикид «торпед» а ля начала 90-х. Бритые затылки дополняли имидж. Только не было на них ни золотых цепей, ни колец, ни перстней. А то менты на хвост сядут сами по себе, из голого энтузиазма.

— Лазарь Моисеевич, — обратился я к раввину, — я с ними не поеду.

— Почему? — удивился Лазарь, а парни набычились.

— В Моздоке их первый же мент «заметет». Морды бандитские, — парни, не обижайтесь, — одеты как спортсмены-боевики. Все полетит к черту. Документы проверят, в сумочки заглянут.

— Не переживайте, Алексей Михайлович! Их задача проста. Довезти вас в целости и сохранности, а там вы уж сами разберетесь. Деньги передадут перед высадкой, — объяснял он по дороге на вокзал.

— А где гарантия, что деньги настоящие? — любопытствовал я.

— Проверено. Мин нет! — раввин лишь усмехнулся. — Кстати, вчера был контрольный звонок. Мы сказали, что выезжаем, они от нас ждут через неделю перезвон… Мы за это время навели о вас множество справок. Только положительные отзывы. Надеюсь, что вы не попытаетесь скрыться с деньгами?

— Зачем, чтобы всю оставшуюся жизнь прятаться от «Моссада»? Разве это жизнь? У вас же длинные руки. Евреи живут по всему миру.

— Я верил, что вы разумный человек.

Чем ближе мы подъезжали к вокзалу, тем сильнее мне хотелось выпрыгнуть из машины и рвануть куда глаза глядят. Сердце колотилось, по спине тек пот. Я закурил и уставился в окно.

Спортсмены брезгливо махали руками, стараясь разогнать клубы сигаретного дыма. Ничего, парни, ничего, должны же быть у меня недостатки!

Вот и приехали. На поезде до Краснодара, потом пересадка. Итого пять дней в дороге. Не страдаю клаустрофобией, но не люблю поездов. Хотя миллион самолетом не потащишь.

Я попрощался с Лазарем. Отошел в сторону, закурил. Лазарь что-то говорил охранникам, они периодически смотрели на меня. Мальчишество, но меня так и подмывало показать им средний палец, нервы сдают, нервы.

Спокойнее, Алексей, спокойнее. Бизнес есть бизнес, кроме денег никакой заинтересованности. Затянись поглубже, задержи дым и спокойненько выпусти через ноздри. Потом посмотри на девочек, ух, какие ножки пошли! Морду поворачивай, и хоть тебе сейчас не до этой старлетки, но все должны видеть, что ты нормальный мужик, и у тебя нормальна реакция, положительная эрекция. И нервы. Нервы у тебя не ходят ходуном, а ты железобетонный. Спокойный и равнодушный как сарай.

Эх, жаль, в соседний вагон! Странно, а в наш вагон мало кто садится. Ба, так это спальный вагон! Двухместные купе. Надеюсь, что без подселения.