Тогда после нескольких месяцев, ну – года некоторой турбулентности – вполне можно было вывести государственный корабль с минного поля на безопасный и ведущий в сторону благоденствия и процветания фарватер. С огромной выгодой для всех, а не катастрофическими потерями.

Сейчас будет, с одной стороны, потруднее, ибо слом намечается не слабее того, двадцать лет назад случившегося, но и легче тоже – страну придётся подгонять под уже существующий и эффективно действующий шаблон с помощью умелых и знающих людей. И подушек безопасности теперь больше, чем в люксовом «Майбахе».

Но, кажется, чем чёрт не шутит, наклёвывается вариант не хуже.

Судя по словам Герты, нужно совсем мало – заставить Фёста убедить Секонда, потом вдвоём – неизвестного пока Леониду, но, видимо, весьма серьёзного человека Тарханова. Тут, конечно, им все карты в руки. Сумеют – и реформы можно будет начать проводить в самых благоприятных условиях, не спеша, просчитывая каждый следующий шаг и не опасаясь больше никакой оппозиции. Хотя при чём тут оппозиция?

Непонимание, чудовищная умственная ограниченность собственной президентской якобы команды, помноженные на шляхетский гонор и неспособность «верхов» прийти к согласию по любому мало-мальски серьёзному вопросу, если при этом задеваются местнические и финансовые интересы каждого из «кланов» и «центров силы», – вот в чём беда. Ей-богу, Леонид Ефимович никогда не был упёртым коммунистом, сталинистом тем более, но моментами накатывала такая ярость, причём – бессильная, что сталинская кадровая политика казалась единственным выходом.

Расстрелы и гулаговская каторга – это в большинстве случаев, конечно, лишнее, но тотальная чистка, с полным отстранением вороватых, не умеющих и не желающих работать чиновников любого ранга от всех видов государственной деятельности, а при необходимости и конфискация «до нитки», до шести квадратных метров жилья на человека, одного комплекта зимней и двух – летней одежды, и зарплата на уровне прожиточного минимума – это как раз то, что нужно!

«Стоп, стоп, парень, – тут же сказал сам себе генерал, – это тебя понесло! Сначала хотя бы первый шаг сделать надо. Ликвидировать мятеж, организаторов, исполнителей, пособников, и закрепить своё положение, используя в качестве надёжного и беспристрастного инструментов этих самых «печенегов». Это только вообразить – тысяча человек «личной гвардии», и все – такие как Герта с Людмилой…»

Тут, очень вовремя, на кухне появилась Вяземская, сообщить, что стол для ужина она уже сервировала и можно начинать носить закуски и прочее. Отмахнувшись, Герта торопливо изложила подруге свой план. Мятлев, незаметно для девушек опрокинувший большую рюмку коньяка, закурил, отойдя к окну. Теперь какое-то время от него ничего не зависит. Можно спокойно полюбоваться панорамой «другой Москвы». Солнце уже село, от западного горизонта почти до зенита по тускнеющей голубизне разлилось алое, через ряд оттенков переходящее в малиновое, сияние. Разбросанные по небу отдельные кучевые облака, тоже изощрённо подкрашенные и подсвеченные разными оттенками фиолетового, синего и серого, придавали картине совершенно сюрреалистический вид. Наверняка вся эта давяще-тревожная красота намекала на предстоящие события, судьбоносные и кровавые. Так как там у Салтыкова-Щедрина? «Дорога из Глупова в Умнов лежит через Буянов, а не через манную кашу».

«Хотя, – подумал Мятлев, – происходить-то события будут совсем не здесь, а там, у нас, так к чему же эта иллюминация?»

И тут же сам себе ответил: «Но происходить-то они будут именно с тобой, вот тебе знак и подаётся…»

Чёрт знает, какие глупости лезут в голову по причине сильного душевного волнения.

– А что, – ответила, выслушав самый приблизительный абрис[4] плана Вяземская своим мелодично-обволакивающим (вне строя) голосом, – мне нравится. Особенно после всего, что сегодня было. Фёст стопроцентно на нашей стороне (попробовал бы возразить! Сейчас у девушки имелось против него неотразимое оружие, которым из двух влюблённых успешно может пользоваться тот, у кого нервы крепче и выдержки больше), Секонда мы тоже уломаем, ничего сложного. (Людмила воспринимала аналога своего Фёста как человека хотя и героического, увенчанного всеми возможными наградами, кроме того, своего прямого начальника, но при этом гораздо более слабохарактерного, чем «брат», ведомого в этой странной паре.) А вот с Тархановым им самим придётся работать, нам такая фигура не по зубам. Надо бы, конечно, ещё вызвать оттуда, где они сейчас находятся, остальных девчонок во главе с «дядькой Черномором» (Уваровым), ну и Сильвию, конечно. Без неё – никуда.

– А что Сильвия? Ей как раз сейчас здесь делать нечего. С автоматом бегать – не её уровень. Сами справимся. А аналитиков и без неё достаточно, – возразила Герта.

– Да как сказать, – Людмила смотрела на вещи глубже, – не те из нас аналитики. Сегодня мы одно дело сделаем, а что вследствие этого завтра начнётся?

– Что завтра начнётся – завтра и решим, – сказал, отворачиваясь от окна, Мятлев. Ему хотелось немедленных действий, и не только мести (хотя и её тоже), а созидательной деятельности по наведению в стране настоящего порядка. Важнее же всего – возможность в последний момент перехватить инициативу, удержать власть и впредь выступать на переговорах с Императором, как самостоятельная, независимая сила. Не изучал Леонид Ефимович как следует историю Варшавского восстания, иначе не повторял бы ошибку Бура-Комаровского[5].

– Нет, так не положено, – уже более жёстким тоном возразила Вяземская. – Одно дело, когда мы там у вас импровизировали, действовали в условиях крайней необходимости. А самостоятельно в другой стране смену государственного строя всемером устраивать… Нет, так не пойдёт. На то верховное главнокомандование имеется.

– Вдевятером, – машинально поправила Герта, – если Уварова и Фёста считать. А так ты права, пожалуй. Это я погорячилась… – Она выразительно посмотрела на Мятлева. Мол, и ты в моей горячности виноват.

– Давай сначала то, что нам непосредственно приказано, исполним. Дипломатический ужин в честь главы сопредельного государства – это тебе не офицерские посиделки. Потом отзовём Фёста и предложим. Как он скажет, так и будет.

Поужинали наскоро, аппетита не было почти ни у кого, адреналин в крови ещё присутствовал в достаточных количествах.

– Я бы предложил прогуляться по вечерней Москве, – сказал Фёст, – ничего более осмысленного мы сейчас предпринять не можем. Времени у нас неограниченно. Можем хоть месяц отдыхать, а там стрелки остановлены, как на шахматных часах. Попросим местных товарищей принять бразды правления и окружить нас заботой «согласно законов гостеприимства».

Насколько мне известно, да вот и Леонид Ефимович подтвердит – этот город, ваше высокопревосходительство, во множество раз безопаснее нашего с вами. Самодеятельной преступности здесь, считайте, нет, только профессиональная, которая уличным хулиганством не занимается, наоборот, сама бдительно следит, чтобы всякие отморозки ей лишних проблем с властями не создавали. Наркомании и наркоманов тоже нет, кокаином, гашишем и опиумом больше в великосветских салонах и на богемных сборищах балуются, как у нас до Первой мировой. Ну и постовые городовые на каждом перекрёстке стоят, в пределах зрительной и звуковой (свистком) связи…

– Прямо рай земной у них здесь, получается, – недоверчиво хмыкнул президент. – Отчего же у нас, что в России, что в США, преступность непрерывно растёт, причём становится всё более агрессивной и немотивированной?

– Ну, Георгий Адрианович, – не выдержал уже Секонд. – Вы же юрист всё-таки, неужели нужно столь очевидные вещи растолковывать? Видно, на вашем факультете чему-то не тому учили. И Маркса с Энгельсом, наверное, на семинарах игнорировали. Вы же успели эпоху тотального марксистско-ленинского образования застать?