— Жаль, что ты не хочешь поехать ко мне, — сказал он, — Муж?
— Он приедет, как всегда, под утро, и все равно пьяный, — сказала она безразлично и бросила, открыв замок брелком, пакет с платьями к себе в багажник.
Как же скоро они становятся профессионалками, подумал Мурат Исмаилович.
— Слушай, — сказал он, — я объездил весь мир, я уже все видел. Но такие, как ты, бывают, наверное, только в Алма-Ате. Хочешь, мы полетим в Алма-Ату?
— Алма-Ата… — сказал она вдруг совершенно зачарованно.
— Дня на три, я отложу дело, а у тебя сейчас перерыв…
Он вышел из машины, чтобы ее обнять, но она проворно уклонилась.
— Хочешь, сыграем сейчас пару геймов на корте?
— Но я же в лаковых ботинках.
— Ну и что? — сказала Ри.
Она скинула туфли, бросив их прямо возле машины, и, не обернувшись, босиком пошла к дверям, которые сами по себе разъехались перед ней. Мурат Исмаилович так же молча пошел следом. Знакомая ночная дежурная, узнав его, едва заметно подмигнула, но ничего не сказала ни ему, ни Ри. Ри вяла первую попавшуюся ракетку, прихватила две банки мячиков, упакованных туда, как печенье, и пошла в сторону корта, на ходу включая ослепительный сиреневый, железнодорожный какой-то свет. Она встала на линии, а он застыл у сетки, не в состоянии оторвать глаз от ее фигуры, как будто нарисованной светом на фоне зеленой тренировочной стенки. Она примерилась, взметнулась на цыпочки, отчего короткая юбка задралась до самого бедра, а босые ноги вытянулись в струнку, грудь обозначилась под облегающей майкой круглая и маленькая, как этот желтый мячик, который уже летел вместе с ее тяжелым выдохом пулей в противоположный угол корта. Раз! Два!
— Ну что ты застрял там? Иди подавай мячики!..
Словно загипнотизированный, совсем не юный и южный человек послушно пошел к зеленой стенке на другой стороне корта, от которой отскакивали и откатывались желтые мячики, стал собирать их и кидать через сетку. Ри собрала их в подол за отсутствием на юбке карманов, выложила рядком, взлетела на цыпочки и махнула ракеткой.
«Вжик!» — мячик пронесся мимо самой его головы, как снаряд, и со звоном отскочил от стены. «Вжик-вжик!» Она расстреливала его двенадцатью желтыми мячиками у зеленой стенки методично и 1молча, он еле успевал уворачиваться — предпоследний мячик все-таки больно ударил его в плечо, а последний — в грудь. Расстреляв все мячики, Ри пошла в сторону раздевалки, не оборачиваясь и на ходу выключив свет.
— Постой! — закричал он уже в темноте. — Я не могу больше, поедем ко мне!
— Можно, но деньги вперед, — засмеялась она из темноты, где уже только угадывалась ее удаляющаяся фигура, — А то Алма-Ата!..
И гравий опять зашуршал под ее босыми ногами.
Суббота, 15 июля, 0.15
Когда Мурат Исмаилович торопливо вышел на площадку перед клубом, ее машина уже отъезжала, красные габаритные огни быстро удалялись по шоссе — там, в двухстах метрах, фонарей уже не было. Он повернулся, вернулся в клуб и подошел к стойке.
— Опять телефон? — понимающе спросила дежурная в маечке, оставлявшей открытыми руки, но закрывавшей горло и подчеркивающей грудь. Он кивнул. — И кофе?
Она улыбнулась мягкими большими губами и пошла, покачивая бедрами, куда-то в глубину помещения, а он набрал номер и довольно долго ждал соединения.
— Виктория Эммануиловна? Вот только сейчас освободился и смог позвонить. Ну как, вы довольны?
— А вы? — вежливо спросила Лисичка на том конце провода.
— Только наполовину, — сказал он, — Я еще не все получил и не у всех.
— Но зато это лучшая половина из того, что вам причитается, — сказала она.
— Перестаньте шутить, дело есть дело.
— Но ведь это тоже не сто рублей. Надо немного подождать.
— Я могу взять и акциями, — сказал он, — Но ждать я не могу. Я обещал Марине кое-куда ее свозить, и мне нужны средства. За свой счет я готов ее свозить только на Британские Вирджинские острова. Может быть, там нам кто-нибудь и заплатит, когда мы объясним в банке, какие функции она выполняет в суде.
— Элегантно, — согласилась Виктория Эммануиловна, — Отдаю вам должное, вы умеете разговаривать элегантно, но все равно это шантаж. Даже на этих диких островах, где мы с вами так славно проводили время, вас бы сразу же арестовали.
— Это не шантаж, — сказал он, — Будем считать, что вы должны мне за знакомство с девочкой, ведь хорошая девочка, правда?
Не дожидаясь ответа, он повесил трубку; он был уверен, что она все поняла.
Как только он кончил говорить, дежурная появилась с чашкой кофе в руках. Все-таки она тоже была ничего, хотя, конечно, и не Ри.
— Опять кофе? — сказал Мурат Исмаилович, подражая ее тону.
— Как в прошлый раз? — тем же тоном ответила дежурная, улыбаясь.
— А если кто-нибудь приедет, у вас же круглосуточно? — с интересом спросил он.
— Ну ничего, позвонят, — сказала она, нажимая за стойкой кнопку, блокирующую дверь, и Мурат уже понял, что там, в темноте предбанника, снимая с нее эту чертову маечку, он будет представлять себе все-таки восхитительную грудь Ри.
Вторник, 18 июля, 16.00
Хинди получила пропуск на киностудию, предъявила его на проходной и ступила на территорию. Ничего особенно интересного, вопреки ее ожиданиям, тут не происходило, деловито сновали туда-сюда какие-то невыразительные люди, растекались по корпусам; знаменитостей среди них не было. Она тоже вошла в корпус и отправилась, сама не зная куда, по бесконечным коридорам, по наитию, потому что расспрашивать она не решалась, боялась, что ее и тут все примут за школьницу. Наконец она попала в высокий и пустой коридор, напоминающий скорее пролет железнодорожного депо, и здесь встала, озиралась, пытаясь понять, куда идти дальше, но тут ее нагнал какой-то очередной деловитый человек в бейсболке и спросил, что она ищет.
— Мне пятый павильон, где фильм «Амнистия».
— И что там?
— Мне нужна Елена Викторовна Звездина, она там играет.
— Понятно, — сказал человек, ходивший по темным коридорам в бейсболке. — Идите за мной.
Они свернули в коридор чуть поуже, но там почти сразу слева обнаружилась ангарная дверь, которую ее провожатый сначала только чуть приоткрыл, сделав Хинди знак рукой оставаться на месте. Спустя мгновение, появившись снова из-за двери, человек в бейсболке сказал:
— Можете войти. Стойте пока здесь, а то в коридоре дует. Только тихо.
На некотором возвышении в противоположном углу огромного и темного с ее стороны павильона был устроен зал судебного заседания, только без двух стен и потолка. Там все было ярко освещено и издали довольно похоже: и клетка с подсудимым, но не стеклянная, а из проволоки, и прокурор в кителе, и адвокат с томом дела в руках, и даже высокое кресло судьи с висящим над ним гербом. Но все это было понарошку, в деле была напихана резаная бумага, герб картонный, настоящим было только окно на дальней стене, да и то за окном настоящего суда никогда не могло бы быть чего-то такого же буйно и вольно зеленеющего. Над декорацией плыла на кране кинокамера, и актриса Звездина, одетая в настоящую судейскую мантию, стоя, заканчивала произносить:
— …в ходатайстве об изменении меры пресечения отказать. — И села.
— Пойдет! — крикнул, по-видимому, режиссер, тоже в бейсболке, — Теперь подсудимый. Подсудимый! Ты помнишь текст? Он у тебя тут длинный…
— Порепетировать надо разок, — сказал «подсудимый» из-за своих бутафорских прутьев, и первый в бейсболке сделал Хинди знак, что теперь можно приблизиться.
Затем он громко крикнул в ту сторону:
— Лена! Это тебя тут!
Актриса вгляделась в полутьму павильона и всплеснула руками намного более театрально и выразительно, чем только что наговаривала текст:
— Хинди! Доверенность! О боже! Я забыла заверить ее в отделе кадров. Петр Андреевич, можно я сбегаю в отдел кадров, пока вы подсудимого будете снимать?
— Ну куда же, Звездина, ну съемка же! — недовольно сказал режиссер в бейсболке.
