Я медленно вышла из дома и ещё медленнее подошла к скорченному на земле телу. Смотреть на мёртвую женщину было мучительно, и я перевела взгляд на землю, пробежала глазами по опрокинутым пакетикам с семенами, по выровненному аккуратной Нонной проходу между грядками и замерла, глядя на предмет, втоптанный в землю и почти скрытый под ногой моей подруги. По-видимому, его уронил убийца, когда наносил своей жертве удар по голове, и не заметил, потому что Нонна скользнула ногой по этому предмету.

Я не выдержала и осторожно, с опаской потянулась за ним. В моей руке оказался ключ. Чей он и от какой двери, я не знала, но почему-то сразу заподозрила, что горбун ищет сейчас этот самый ключ и гадает, где он мог его оставить, с отчаянием вспоминая, не мог ли он обронить его здесь, возле мёртвого тела.

Я уже думала, не положить ли ключ обратно, под туфлю моей мёртвой подруги, но тут подъехали машины, и я рефлекторным движением сунула его в карман.

Среди приехавших Хансена не было. Мне пришлось отойти в сторону и издали смотреть, как фотографируют тело и место происшествия, проводят замеры, кладут Нонну на носилки и относят в машину. Затем ко мне подошёл пожилой полицейский в штатском и стал задавать вопросы по-английски, так быстро выговаривая слова и так безбожно глотая окончания, что я не позавидовала бы даже коренному англичанину, которому довелось бы его слушать.

— Not so quickly, — взмолилась я. — I cannot understand you.

Полицейский смилостивился и дал мне возможность кое-что уловить, а на остальное ответить невпопад или вовсе не ответить. Мне он не очень понравился, но, может быть, я слишком ревниво сравнивала его с Хансеном. Однако, когда отчаявшийся полицейский, ломая язык, медленно попросил меня по порядку рассказать, что здесь произошло, дело пошло на лад, и я кое-как объяснила, кто, когда и почему приходил утром, когда Нонна привела гостей, и чью одежду она надела, оставшись одна.

Все силы уходили на подбор слов, употребление нужных времён и оборотов, поэтому я объяснялась спокойнее, чем если бы говорила по-русски и могла свободно предаваться ужасу перед случившемся.

Полицейский слушал внимательно, что-то записывал, кивал, а потом спросил, не заметила ли я чего-нибудь странного. Моя рука опустилась в карман и крепко сжала ключ. Я хотела сказать «да», но произнесла «нет».

— Nothing.

"Nothing but this key", — поправилась я про себя, но не вслух.

Суховатый полицейский кивнул и закрыл блокнот. Он предупредил меня, что Хансен зайдёт сюда, как только освободится, и ушёл, оставив у входа своего подчинённого, что было с его стороны большой любезностью, но и неудобством для меня, потому что было крайне неловко смотреть на безучастную фигуру, расхаживающую перед домом. Этот младший чин так равнодушно скользил взглядом мимо меня, что мне было стыдно за своё присутствие, и я даже постеснялась предложить ему войти в дом, так что тихо проскользнула мимо него и пришла в себя только в гостиной, с тем, чтобы тут же погрузиться в такую беспросветную тоску, что рухнула в кресло, прижавшись щекой к спинке. Всё было чудовищно несправедливо и, если рассуждать здраво, виновата была прежде всего я. Хотели убить Иру или не хотели, но цепь убийств и покушений потянулась с моего приезда, именно я не чувствовала никакой угрозы со стороны горбуна, именно я помогала ему своим поведением, именно я, вопреки убеждениям Иры, Ларса и Нонны, допустила, чтобы он почувствовал себя хозяином в этом доме и приходил сюда когда хотел, и именно из-за меня, из-за моих тщеславных забот о причёске, из-за моей злополучной косынки, скрывшей стрижку Нонны, убили добрую, славную женщину, никому не причинившую зла, не сказавшую ни о ком плохого слова. А теперь мне предстоит не только самой пережить ужасный период после неожиданной гибели подруги, но и принести страшную весть мужу. Когда я представляла, как исказится от ужаса и отчаяния лицо Ларса, у меня замирало сердце.

Я думала, что Ларс заедет сюда, но телефонного звонка не ожидала и, когда он прогремел, неестественно громко и резко, я сильно вздрогнула. Мне уже представлялось, как я буду объясняться с овдовевшим датчанином, но в ответ на моё испуганное «да» в трубке прозвучал голос Дружинина.

— Жанна?! — Он воскликнул это с тревогой или, может, даже со страхом. — Жанна, это вы? Что случилось?

Я уже не раз слышала этот вопрос, но никогда он не вызывал во мне такого отвращения, как сейчас. Проклятый горбун понял, что вновь потерпел неудачу, но сумел справиться со своими чувствами и сейчас будет исподволь выпытывать имя случайной жертвы.

— Вам что-нибудь нужно?

Мне не нравился мой голос, напряжённый, нервный.

Дружинин не сразу заговорил, а, казалось, обдумывал свои слова.

— Как вы провели день? — наконец спросил он

Я молчала, потому что даже ему назло не могла произнести в ответ, что день был чудесный. Моя подруга была убиты, возможно, в тот самый момент, когда Петер делал мне предложение. Мне чудилось, что я сплю и мне предстоит проснуться и убедиться, что жизнь продолжается по-прежнему, никаких изменений в ней нет и остаётся лишь забыть свой кошмар. Однако я ощущала трубку в вялой, словно лишённой мускулов руке, чувствовала, как она прижимается к уху и завитые волосы щекочут кожу.

— У вас неприятности? — спросил Дружинин.

Неприятности? Насколько это слово не отражало смысл случившегося! У меня не было неприятностей. У меня было горе.

— Что вы хотели?

— Во-первых, хотел узнать, не скучно ли вам с Петером…

Выходило, что мистер Чарльз уже рассказал своему племяннику о нашей встрече, и для Дружинина не было неожиданностью известие, что я жива.

— Не скучно. Петер — очень приятный человек, — произнесли мои губы.

— Рад за вас.

Мне хотелось крикнуть, что горбун напрасно пытается устыдить меня, что я больше не заблуждаюсь на его счёт, и ему нужно подумать над своей безопасностью, потому что возмездие приближается, но вместо этого я трусливо подумала, что Дружинин наверняка знает телефон Петера, а датчанин мог бы помочь мне и взять на себя разговор с Ларсом.

— Вы не знаете телефон Петера? — спросила я.

— Разве он уже ушёл? — удивился горбун.

— Мы погуляли и разошлись. Так он у вас есть?

— Зачем вам телефон Петера?

У меня не было сил с ним объясняться.

— Есть или нет?

— Конечно, нет.

Пора было прекратить этот разговор.

— А почему вы позвонили?

Этот вопрос дался мне с трудом.

— Я позвонил, чтобы… — голос горбуна вызвал растерянность. — Я хотел спросить, не выронил ли я ключ где-нибудь у вас?

У меня лицо передёрнулось от судороги, а рука опустилась в карман и сжала ключ. Права я была, когда решила, что ключ потерял именно горбун.

— Нет. Какой ключ?

— It does not matter. I have got another key.

У него был другой ключ, а при необходимости он мог сменить замок, но на свете не было другой Нонны и заменить её никто не сможет.

— Жанна, вы плачете? — раздался встревоженный голос горбуна. — Что произошло?

Если у него оставалась хоть крупица совести, то его должно ужаснуть известие, что он убил добрую, ласковую, чуткую женщину.

— У меня, правда, нет телефона Петера. — Голос горбуна стал мягче. — Если хотите, я узнаю. У Ларса или Нонны…

— Нонну убили.

Я сказала это её убийце и не могла слушать, как он будет сейчас с поддельным ужасом расспрашивать меня о её смерти, поэтому тихо опустила трубку на место и отошла от телефона. Как я и ожидала, он затрезвонил опять, но трубку я не подняла, потому что, во-первых, не хотела говорить с преступником, а во-вторых, не смогла бы ничего сказать из-за слёз, так долго сдерживаемых и, наконец, хлынувших из глаз. Мне хотелось сохранить выдержку и постараться говорить с Ларсом, Ирой и Хансеном спокойно, так что я употребила все силы на то, чтобы взять себя в руки, но почему-то мысли упорно возвращались к телу на грядках, ключу под ногой убитой и к голосу Дружинина, то насмешливому, то встревоженному. Пока я так сидела, полностью отключившись от внешнего мира, у входной двери послышались голоса, а потом — шаги в прихожей. Я могла догадаться, что это пришёл горбун, потому что оставлять невыясненным такое происшествие, как смерть Нонны, означало бы признать свою виновность. Страха я не почувствовала, потому что у двери дежурил полицейский, но чувство, с которым я ждала его появления, было от этого не менее мучительным. Однако в прихожую вошёл не один человек, а, как минимум, два. Это могли быть Ира с Ларсом, а если так, то полицейский у входа не сообщил им о случившемся, потому что признаков растерянности, горя и волнения у тех, кто шёл ко мне, я не улавливала.