Ирка, правда, чуть было не нанесла Ларочке ответный удар, уволив ее. Ларочка такой подлости не ожидала. Уволить собственную подругу?! Оставить без средств к существованию человека, на чьей шее глыбой висит престарелая мать?! Ишь, чего удумала! И за что – за правду?!

Но Ларочкина растерянность длилась каких-то пару часов. Едва собрав вещички и покинув приёмную, она тут же направилась к юристу. Суд Ларочку в должности восстановил, да еще и обязал трест оплатить ей вынужденные прогулы. Спасибо нашему самому гуманному в мире суду. Его стараниями Ларочка не только не потеряла работу, но и приобрела мотивацию и возможность отомстить начальнице и по совместительству подруге (хвала Богу – бывшей!).

В мыслях она выстроила умопомрачительный план мести. Пора, наконец, с умом распорядится должностью секретаря-референта. Она ведь не только обязана помогать Ирине, но и имеет доступ к важнейшим финансовым документам треста. А это мало того что прекрасная возможность отомстить за собственное увольнение и в ответ как минимум уволить обидчицу, как максимум и вовсе засадить ее за решетку. Это еще и прекрасная возможность собственного карьерного роста. Должен же кто-то заниматься финансами треста, когда Ирина отправится в места не столь отдаленные. У Ларочки, правда, не совсем подходящее для этого образование, но она ведь девушка весьма сообразительная, она сумеет. Отсутствие профильного образование – это же не приговор, это всего лишь небольшая преграда на пути к цели. Кто видит цель – не видит препятствий! В конце концов, ей ведь удалось уволить Ирину из семьи. Дело за малым – уволить ее с работы и прочно водрузить собственную личность в обеих Ириных ипостасях.

Сладкие мысли о мести грели Ларочкину душу, и она уже не замечала, что давно думает вслух. Поняла, только когда услышала слабый вздох из-под горы одеял:

– Ох, доченька, разве я тебя такому учила?

Все Ларочкино воодушевление развеялась, как по мановению волшебной палочки. Вот же, грымза старая, сколько же лет она еще будет ее мучить?

– Не воняй, дерьму слова не давали. Ты мне еще советы давать будешь. Да если б ты меня учила правильно жить, разве б мне пришлось теперь дерьмо твое разгребать? Скажи, какого хрена я училась на пятерки, зубрила тысячи страниц? Что мне толку с того красного диплома, о котором ты так мечтала? Да лучше б я не мозгами крутила, а жопой – глядишь, и получше устроилась бы в этой жизни. Это ж тебе мои хахали не нравились – мордой, видите ли, не вышли. Или фамилией. Из-за тебя теперь одна кукую. Ирка вон, не слишком-то в морды заглядывала, да ноженьки свои на замке не держала – не стеснялась, в отличие от меня, дуры скромной, раздвигать их перед каждым встречным-поперечным. Теперь и при муже, и при должности. Впрочем, муж уже в прошлом…

– Ларочка, опомнись, что ты говоришь? Ирочка же всегда была такая славная девочка, как ты можешь…

– Ха, нашла славную девочку! Это я у тебя славная, забыла, что ли? А как, ты думаешь, эта славная девочка таких высот добилась? Она же училась на одни тройки, она же дура набитая! А как еще дуру могут взять на такую должность? В то время, когда я науки наизусть заучивала, эта сучка из чужих постелей не вылезала. Вот и доскакалась на простынях до должности заместителя генерального. А я, пай-девочка, у нее в секретарях прозябаю. И это с моим-то красным дипломом! Так кто из нас двоих славная девочка? Я вот тебя, калеку, пару дней забуду покормить, да жопу твою обосранную помыть – тут же вспомнишь, что это дочь твоя хорошая, а не та сука!

Софья Витальевна тяжко вздохнула и зарылась поглубже в одеяла. Не в ее положении спорить с единственной кормилицей…

– То-то, – довольно осклабилась Ларочка. – Ничё, мать, потерпи чуток. Ты еще на моей свадьбе отпляшешь. Ты еще Сережку сыночком назовешь…

Николай нашел панацею от фригидности супруги. Правда, к этому лекарству старался прибегать как можно реже, только когда уже было совсем невмоготу. На шампанское не тратился, обходился водочкой: и дешевле, и экономия продукта. Как показала практика, шампанского Паулине нужно было не меньше трех фужеров, да и то эффект был не слишком силен – дула его, как лимонад, только и подавай. А водочки хватало одной рюмашки. Попробовал однажды увеличить дозу – сам не рад был такому эксперименту: разошлась Паулина так, что насилу угомонил. Сам-то с возросшими требованиями едва справлялся, отвязная супруга все рвалась на улицу – одного мужика ей было явно недостаточно. А потому на будущее Николай строго ограничивал дозу «лекарства от фригидности» одной рюмкой водки.

И еще он заметил, что Паулина не только раскрепощалась под воздействием алкоголя. Практическими опытами выяснилось, что она напрочь переставала узнавать его, принимая за случайного любовника. Именно поэтому и становилась такая бесстыдно-развязная, безбашенная, потому и исчезали все запреты и табу, потому и позволяла себе все, чего душа ни пожелает. И ночью, в пылу любовной горячки, Николай радовался, что наступит утро, и Паулина не будет помнить ничего, абсолютно ничего из того, что мастерски проделывала ночью. Утром это снова будет добропорядочная женщина, образцовая офицерская супруга, самый надежный тыл защитника отечества. Мечта любого мужика – пуританка днем, шлюха ночью. Еще и в доме приберет, и готовит вполне сносно.

Все было отлажено в их быту и сексуальной жизни. Несколько месяцев пресного, безвкусного секса, когда приемлемой считалась исключительно поза миссионера. Паулина при этом лежала, скривившись, с открытыми глазами, заведя за голову руки, и с нетерпением ждала, когда кончится очередной сеанс выполнения ею супружеских обязанностей. Теперь ее демонстративная отстраненность не раздражала Николая. Напротив, эта игра стала доставлять ему истинное наслаждение. Еще слаще было осознание того, что в эту игру он играет один, что только от его желания зависит, с кем спать: с ледяной ли супругой или с отъявленной шлюхой, готовой на любые крайности и эксперименты.

Он был единственным и полновластным повелителем этой женщины. И потому в моменты холодной близости получал едва ли не большее удовольствие, чем в отвязные ночи. Ему нравился контраст холодная-горячая, скромница-шлюха. Терзая фригидное тело жены, он представлял на ее месте школьницу-шестиклассницу, впервые предоставившую юное свое тело в пользование мужчине, да не такому же школьнику-сопляку, а зрелому, многоопытному гиганту секса. Иногда он представлял себя учителем юной кокотки, плохо написавшей годовую контрольную по алгебре и таким вот бесхитростным способом отрабатывающей желанную пятерку. По его представлению, именно так, практически замерев под учителем, должна вести себя школьница в ночь своей сексуальной премьеры.

В другой раз он представлял Паулину одноклассницей Вадима, зашедшей узнать домашнее задание по географии, но вместо Вадима заставшей его изголодавшегося по женской ласке отца. И малышка лежит под ним, боясь противиться грозному дяденьке, предоставив ему в беспрекословное пользование свое неумелое, неготовое еще к плотским утехам тельце. А когда дяденька отпустит ее, молча оденется и уйдет. Она не скажет ни слова ни маме, ни папе. А потом она придет на день рождения к Вадиму и будет стыдливо отводить глаза от жадно-насмешливого взгляда его отца. И, услышав тихо-приказное: «Приходи завтра утром», кивнет послушно и испуганно. И утром, когда все дети будут в школе, она снова придет к нему, молча разденется и покорно ляжет в постель, и уже не будет стыдливо прикрываться одеялом, а лишь посмотрит выжидательно на своего хозяина: «Что дальше, господин?»

Еще он любил представлять на месте неласковой супруги молоденькую невесту новобранца, приехавшую просить командира о краткосрочном отпуске солдатику для срочного бракосочетания. Животик у девицы скоро полезет на нос, а потому со свадьбой тянуть нельзя: «Не могли бы вы, товарищ командир, отпустить моего Костика, то есть рядового Фесенко, хотя бы на три дня?» «Так не положено, гражданочка. Ваш жених нынче принадлежит государству в моем лице, и от одного меня зависит – состоится ваша свадьба или нет, появится ли дитя на свет законным или нагулянным байстрюком». «А может, как-нибудь возможно решить эту проблему, товарищ командир?» «Да не как-нибудь, а только всем известным способом, милочка, через постель». «Ну что вы, как можно? Я же верная жена, я не могу…». «Ну что ты, милая, какая же ты жена? Ты пока что бесправная шлюшка, нагулявшая ребенка без мужа. И что значит «не могу»? Как минимум один раз ты уже смогла, значит, и сейчас можешь. Хочешь мужа себе и отца ребенку? Тогда выполнишь свой гражданский долг и доставишь удовольствие командиру жениха. Впрочем, я не принуждаю – на нет и суда нет. Но по закону отпуск рядовому Фесенко будет положен не ранее, чем через десять месяцев. Да и тот от меня будет зависеть: если захочу, миллион причин найду, чтобы жениха твоего, заморыша Фесенко, в отпуск не отпустить». «Хорошо, товарищ командир, согласная я. Только уж вы поаккуратнее, а то ж я беременная, вы уж слишком не усердствуйте…»