— Мой господин, я думала, ты спишь, — с трудом выдавила она, переводя взгляд на огонь, чтобы унять дрожь. — Не хотелось тебя беспокоить, ворочаясь в постели.

Конал издал горловой смешок, опустился на одно колено рядом с ней и запустил руку в волосы, притягивая за голову, чтобы страстно поцеловать ее, тогда как другая рука проскользнула ей под халат.

— Ну, тогда давай поворочаемся вместе, любовь моя, — прошептал он, прерывая поцелуй, а затем опуская ее на шкуры перед очагом. — Это наша брачная ночь. Первый раз был для моего удовольствия. Второй будет для твоего. Ляг, Росана, и дай мне показать, что может сделать король для своей королевы.

На фоне огня он виднелся лишь силуэтом, черные волосы спутались, ореолом окружая лицо. Росана могла почти поверить, что это — тот самый король, которого она оплакивает, и позволила себе снова уйти в свои грезы. Ее тело верило в ложь, даже если в это не верило сердце, и телу еще больше понравилось то, что Конал делал с ним на сей раз, в конце концов приведя ее к пику наслаждения и забытью.

Сексуальное напряжение в ремутской спальне эхом отдалось в пещере, расположенной в недрах горы, далеко на северо-востоке. Там Келсон беспокойно грезил, погрузившись в бессознательное состояние от долгого вдыхания испарений.

За прошедшие часы он растратил много ментальных и душевных сил, общаясь с призраком святого Камбера. Но теперь его тело, лишь недавно обретшее физическое здоровье после долгих недель слабости и недомогания, пало жертвой самых изначальных потребностей.

Он мечтал о Росане. Он видел ее такой, какой запомнил с той ночи в саду, перед отъездом из Ремута.

Это воспоминание усиливалось теперешним желанием. Келсон видел, как какой-то священнослужитель в черной рясе благословил их союз, а затем ушел. Король снова упивался ее поцелуями и снова чувствовал желание, которое Росана возбуждала в его крови.

Только на этот раз он не дал ей вырваться из объятий, когда развязал платье спереди и спрятал лицо между ее грудей. И на этот раз она не пыталась остановить его.

Лежа на спине в приятно пахнущей траве, теплой и возбуждающей, он ощутил затвердение в паху. Дело происходило не сейчас, ранней весной, а летом.

Почти в благоговении он наблюдал за тем, как Росана стоит над ним, с распущенными волосами, поблескивающими в лунном свете, медленно развязывая свой лиф. Потом ее одеяние упало серебристо-голубой массой вокруг ее ног. Лунный свет за спиной выделял ее стройный силуэт, небольшие смотрящие вверх твердые груди, которые отчетливо выпирали под нижней рубашкой, когда она потянула за тесемку у шеи, а затем позволила ей соскользнуть с плеч. И та с шелестом опустилась на платье у ног.

Он вздохнул, видя, как она, обнаженная, сделала шаг, оставив позади снятую одежду. Ее красота заставила его почувствовать боль желания. Она встала на колени рядом с ним, легкий ветерок приподнял ее волосы и часть черных прядей упала ему на грудь и живот. Его зрение помутилось, когда она вела его к экстазу. Наслаждение взорвалось каскадом огня и пламени, и сила его не уменьшалась, а росла, по мере того как он переходил на все более высокие уровни удовольствия. Росана двигалась вместе с ним и уводила его все выше и выше. Он застонал, когда она привела его к освобождению, сила которого едва не заставила его потерять сознание.

Затем она склонилась вперед, лежа у него на груди, и поцеловала его, нежно и глубоко, ее темные волосы окутывали его лицо, нежные теплые пальчики мягко прижимались к его шее. Он погружался в сон, подобный забытью.

Когда Келсон снова пришел в сознание, то понял, не открывая глаз, что ночь миновала. Во сне он подтянул к себе побольше шкур, а когда открыл тяжелые веки, то увидел, что факелы практически выгорели до основания в своих подставках, пары из бассейна снова уходят вверх через открытое вентиляционное отверстие. Он покраснел, кровь прилила к щекам при воспоминании о грезах, в которых присутствовала Росана. А грезы эти, как он обнаружил, были достаточно реальны, если судить по реакции тела — и он неловко поднялся, чтобы омыться в бассейне.

Но стоило лишь шевельнуться, как события этой ночи вновь вернулись со всей отчетливостью, и Келсон застыл на месте, уставившись на статую святого Камбера. Теперь это было самое обычное изваяние, и вначале Келсон подумал, что видение Камбера ему тоже пригрезилось, но затем понял: заговоренный круг все еще на месте, и в нем зияет открытый проход.

Значит, эта часть ему не привиделась. Святой Камбер, на самом деле, приходил к нему — или, по крайней мере, Келсон верил в это достаточно сильно, чтобы рискнуть намеренно открыть вход для призрачной сущности. Он мог вспомнить каждую деталь событий: как разделились два образа, когда один вышел из другого, и призрак направился к нему, остановившись перед заговоренным кругом; существо молча попросило пропустить его; он сам согласился, совсем ничего не боясь; а затем почувствовал одновременно дикий страх, от которого по спине пробежали мурашки, и благоговение, когда сущность внезапно оказалась внутри круга и протянула руки, чтобы до него дотронуться.

Но он не помнил, что случилось после этого. Он получил некие знания, Келсон был в этом уверенно не смог удержать их в сознательной памяти. Однако это было нечто важное — не просто одобрение и признание, хотя и это также имело место.

В глубокой задумчивости, Келсон снял заговоры, удивляясь тому, насколько у него прояснилось в голове, несмотря на все случившееся, затем отправился к бассейну, чтобы попить и вымыться. Он погрузил в него голову, а затем от стекавшей по спине воды кожа покрылась мурашками. Он замер, все еще стоя на коленях, и снова посмотрел на статую, пытаясь вновь увидеть глаза и хоть какое-то выражение в тени, где должно быть лицо.

— Надеюсь, ты простишь меня, если я пока полностью не понимаю всего, — сказал он вслух, словно у статуи были уши, чтобы услышать его, и глаза, чтобы увидеть, как он склоняется перед ней. — Думаю, ты многое поведал мне прошлой ночью, но, боюсь, я не могу это вспомнить. Это тоже было частью плана? И сказанное каким-то образом вернется, когда придет время, оставаясь скрытым до тех пор?

Не получив никакого ответа не пришло, Келсон вздохнул и в отчаянии уперся кулаками о бедра.

— Ну, хорошо. Я могу руководствоваться лишь своей интуицией, если ты не дашь мне никакого более осязаемого знака. Я верю в тебя, святой Камбер Кулдский, и, думаю, ты являешь собой достойный пример и источник силы для наших людей. Бог знает, им нужно что-то, чтобы помочь выжить в этом безумном, полном ненависти мире. Поэтому я намерен восстановить твой культ, как и обещал.

Он поднялся на ноги, сказав это, и его руки расслабленно повисли вдоль тела.

— Но это не все, что я собираюсь сделать. Святыни и другие места поклонения важны, но я также намерен восстановить и разрушенные здания Дерини, основать школы, чтобы обучить их всему тому, что было утрачено за последние двести лет — по мере того, как мы будем находить потерянные знания. Многое, конечно, придется создавать заново, но мы можем это сделать, в особенности с твоей помощью.

Особенно важны забытые таланты Целителей — и теперь у нас уже есть трое, кто обладает ими. Спасибо тебе за Дугала, если ты, и впрямь, каким-то образом помог ему раскрыть свои таланты.

Он вздохнул и огляделся вокруг, внезапно почувствовав себя глупо, что разговаривает со статуей. Келсон не сожалел ни о чем из пережитого этой ночью, но пришло время пожинать плоды. С чувством собственного достоинства, даже несмотря на то, что был обнажен, он в последний раз встал на одно колено, уважительно поклонившись статуе святого-Дерини.

Затем король повернулся, чтобы осторожно пройти назад по узкому коридору, касаясь кончиками пальцев стен по обеим сторонам, проявляя осторожность, чтобы не стукнуться головой. На этот раз коридор показался ему темнее, так как он уходил от света. Дверь в конце легко поддалась, а после его появления из дверного проема тут же началось пение псалмов.