Она поднялась до плеч, спустилась по левой руке до ладони, облизала каждый палец, перешла к пальцам на правой ладони, поднялась по правой руке до плеча и стала опять спускаться к начальной точке. Граф не позволил. Осталась еще одна часть тела, которой она по каким-то причинам не уделила внимания — его рот, а между тем, он жутко хотел поцеловать ее — поцеловать ее как следует, чтобы у нее губы горели от его поцелуев. И он притянул ее за волосы к себе. Он никак не мог насытиться этим поцелуем, и отчаянно желал, чтобы Джоанна получила хоть какое-то удовольствие от того, что он делает с ней, что она делает с ним.

Она отвечала на его поцелуй, позволяла его языку хозяйничать в глубине ее рта, но он абсолютно не понимал, что она чувствует.

Он отпустил ее голову, и Джоанна выпрямилась над ним.

— Желаете ли вы… — начала она, но граф не слушал. Он приподнял ее бедра и вошел в нее снизу. Он двигался быстро, резко, сильными руками буквально насаживая женщину на себя. Когда его страсть наконец нашла свой естественный выход, это было так хорошо, что даже больно.

И он опять забыл про «конверт».

Несколько минут он пытался отдышаться, сердце стучало в ушах. Наконец он открыл глаза и посмотрел на Джоанну, все еще сидевшую на нем сверху, в ее глаза, не замутненные страстью и вообще какими бы то ни было эмоциями. К испытанному им наслаждению явно подмешалась тонкая черная нить в виде разочарования. Не это он хотел бы видеть сейчас в ее глазах.

— Чего я желаю? — он предпочел вспомнить ее последний вопрос, вместо того, чтобы предаваться разочарованию.

— Желаете ли вы перевернуться?

От одной мысли, что именно она могла бы поцеловать, если бы он перевернулся на живот, он испытал новый прилив возбуждения. Кровь прилила к его члену, все еще находившемуся внутри ее тела, и Джоанна растерянно вздрогнула и закусила губу, почувствовав внутри себя какое-то движение. Он поймал ее мимолетный вопросительный взгляд.

Эта растерянность была в любом случае лучше, чем полная бесстрастность, и граф специально напрягся, чтобы она вновь почувствовала то, что находится внутри нее. Джоанна на мгновение прикрыла глаза и вздохнула. В ее вздохе он не услышал обреченной покорности или печали. Скорее, напряженное ожидание. И это было хорошо. Его устраивали такие эмоции с ее стороны.

Он приподнял ее, снимая с себя.

— В другой раз, — ответил она на ее последний вопрос. Кажется, он заснул быстрее, чем она вышла из его спальни.

Джоанна подхватила рубашку и осторожно взглянула на графа. Кажется, он уже заснул. Тогда она осмелела и остановила свой взгляд на нем на несколько секунд.

Она делала подобное для своего мужа, да и графа уже не раз ласкала ртом, и сейчас благодарила бога за одно существенное различие между этими мужчинами: граф мылся в несколько раз чаще, чем ее покойный муж. Тот принимал ванну дай бог раз в месяц. Ну или если вдруг спьяну свалится в грязную канаву. Правда, последнее вовсе не гарантировало, что он вымоется сам. Иногда он заставлял Джоанну «отмывать» его таким вот образом. И это было гадко. Граф же всегда был чистым, и потому проделывать подобное для него Джоанне не составляло труда. В чем-то это было даже приятно: чувствовать, какое мощное впечатление на него производят ее ласки.

Завтрак, как обычно, проходил в молчании. Вдруг граф сказал:

— Развлеки меня.

— Как, милорд? — Джоанне даже в голову не пришло отказаться.

— Сними панталоны.

Любая другая женщина на ее месте как минимум спросила бы: «Прямо здесь?» Или же глупо захихикала и засмущалась бы. Леди Лэнгфорд же просто отодвинулась подальше от стола, подняла юбки до пояса и сняла панталоны, оставив их валяться на полу. Она посмотрела на графа в ожидании дальнейших указаний.

— Продолжай завтракать, — произнес он, чувствуя себя полностью удовлетворенным. Когда Джоанна подвинула свой стул обратно к столу, он добавил:

— Раздвинь ноги пошире.

И хотя он не мог видеть, он прекрасно знал, что и это Джоанна сделает не колеблясь. Никто никогда не переоценивал удовольствие, которое человек получает от власти.

Вечером граф должен был посетить один бал: не для танцев, а для того, чтобы застать одного человека, к которому у него был один разговор.

Он не очень любил балы из-за того неприкрытого любопытства и страха, что всегда сопровождали его появление в обществе. Но сегодня, он точно знал, мистер Фитцджеральд появится на балу леди Прескотт. Впрочем, не столько на балу, сколько в комнате для игры в карты. У леди Прескотт частенько играли по-крупному.

В ожидании Фитцджеральда он сыграл несколько партий, намеренно игнорируя вопросы по поводу своей невесты, а вернее, ее отсутствия на балу. Вскоре игра ему наскучила, и он направился в бальный зал. Окинул взглядом танцующих, не особо, впрочем, надеясь, обнаружить того, кого искал. Вдруг поймал себя на желании пригласить на танец Джоанну. Но Джоанны здесь не было…

К нему подошла хозяйка бала.

— Милорд, — склонила она голову с легкой усмешкой.

— Леди Прескотт, — он поцеловал ей руку.

— Что привело вас сюда? — спросила она.

— Разве не вы прислали мне приглашение?

— О да. Я присылаю вам приглашение каждую неделю, но это первый прием за осень, на который вы соизволили явиться. Боюсь, этот бал объявят теперь самым лучшим в сезоне.

Граф холодно улыбнулся в ответ на эту шутку.

— Сомневаюсь, что это сможет вас испугать, леди Прескотт, — вежливо ответил он.

С леди Прескотт граф Гримстон был знаком давно: они были помолвлены, что называется, с колыбели. Она была младше него на пять лет. Когда ей исполнилось восемнадцать, должна была состояться их свадьба. Но к тому времени граф уже познал все темные стороны своей натуры. После официального оглашения помолвки, в ожидании свадьбы, он провел несколько недель, общаясь со своей невестой. И понял, что она его не возбуждает. Делать с ней то, что бы его возбудило, он бы не смог. Он не стал обманывать себя, что изменится после свадьбы. Девушка заслуживала лучшего. И он разорвал помолвку. И правильно сделал, несмотря на то, что несколько лет вынужден был провести на континенте. За это время его невеста вышла замуж по любви. Когда он вернулся в Англию, она была первой, кто прислал ему приглашение, благодарная за то, что он освободил ее от помолвки.

Несмотря на то, что вскоре до нее дошли слухи о вкусах ее бывшего жениха, и она, в силу своего замужнего положения, была теперь в силах их понять, она не отвернулась от него, лишь еще больше преисполнилась благодарности за то, что он не женился на ней.

Кое-кто, видя ее теплое расположение к мрачному графу, называл их любовниками, но это была полнейшая чепуха. Леди Прескотт умерла бы от унижения и страха, доведись ей оказаться в его постели хотя бы на полчаса. Тем не менее, она регулярно присылала ему приглашения на все свои вечера.

— Так что же привело вас сюда одного? Или, может быть, ваша невеста где-то здесь?

— Нет.

— Она действительно ваша невеста?

Граф холодно посмотрел на женщину.

— Вы полагаете, я должен был говорить в театре «познакомьтесь с моей любовницей»?

Леди Прескотт посмотрела на графа с некоторой долей страха, не очень представляя, какая женщина и почему захочет — и, главное, СМОЖЕТ — стать любовницей этого мужчины. Она сделала вид, что не слышала последней реплики графа.

— В следующий раз, вы должны знать, мое приглашение распространяется и на нее. Она действительно леди?

— Да.

— В таком случае, окажите мне любезность, приходите вместе со своей невестой и сделайте меня хозяйкой сезона.

— Боюсь, выдержать любопытство всего бомонда не по силам даже мне, не говоря уж о моей невесте.

Как ни странно, сейчас граф говорил чистую правду: ему не хотелось подвергать Джоанну такому жестокому испытанию, как общение с членами высшего общества. Леди Прескотт же восприняла его слова как ложь, призванную скрыть его нежелание выводить любовницу в свет. В конце концов, это было неприлично. Даже для него.