В приглашении говорилось, что приходить нужно только в кимоно. Лица в иной одежде на прием допущены не будут. У меня было очень красивое красное хлопковое кимоно с белой росписью. Я купил его в Токио во время турне «The Girlie Show». В нем я и отправился.

В доме горели свечи. Сад тоже был украшен очень красиво.

Там я встретил Гвинет и остановился с ней поболтать.

Вдруг она пронзительно закричала:

— Кристофер, ты горишь!

Я оглянулся. Огонь охватил мое кимоно. Я сорвал его с себя и залил водой. Мы с Гвинет затоптали огонь.

Под кимоно на мне были черные брюки и черная рубашка. И я пришел на прием в этой одежде.

Тут появилась Мадонна. Я показал ей мое обгоревшее кимоно, в котором красовалась дыра размером с волейбольный мяч.

Она пожала плечами.

— Надевай так. На мой прием допускаются только те, кто одет в кимоно.

Она не спросила, все ли со мной в порядке, не получил ли я ожогов. Нет, ее волновали только ее гребаные правила.

Я не стал обращать на нее внимание и пошел танцевать с Гвинет.

Несмотря на мою непокорность Мадонна все же пригласила меня на генеральную репетицию нового концерта. Я приехал на студию «Сони» со смешанными чувствами. Когда я вошел, сцена была не освещена. Потом зажегся свет, и я увидел на сцене дерево. Моя идея! Только теперь дерево казалось сошедшим с экрана «Калигулы» — оно было темным, зловещим и враждебным. Таким оказалось и все шоу.

Я смотрел на сцену, и мне было грустно. Мне было больно видеть, что Мадонна поет не в полную силу. Судя по всему, она находилась в весьма мрачном состоянии духа, и это отразилось на шоу. Впрочем, я не стал ей об этом говорить. Я отлично знал, как много значит для нее турне, и хотел поддержать ее. Домой с репетиции я ехал один. Мне хотелось плакать. Я знал, что мог сделать ее шоу гораздо лучше. Я отлично знал, насколько лучше выглядит Мадонна, когда ее концерты правильно поставлены. Мне безумно хотелось, чтобы наши отношения были прежними.

Мы с сестрой редко говорили о самом сокровенном, но порой делились чувствами в письмах. В начале 2002 года по письмам сестры я понял, какие проблемы омрачают ее брак и как это сильно на нее влияет. Сестра писала, что во всем полагается на каббалу и часто видится со своим наставником.

В каждом ее слове сквозила любовь к Гаю. Несмотря на наши разногласия я понимал, что Мадонна сильно привязана к мужу. Я желал ей счастья в семейной жизни. Я послал Мадонне доброжелательное письмо, в котором принимал сторону Гая. Я изо всех сил пытался помочь сестре понять его уязвимость. Я писал, что ему приходится жить в фантастическом, невероятном мире, что у него есть собственное эго и собственное представление о себе. Возможно, я разрушал иллюзии Мадонны, но Гай явно пытался найти свой путь. В какой-то мере я писал не только о нем, но и о самом себе.

Мадонна ответила сразу же. Она писала, что в Лондоне порой бывает одиноко, но она надеется найти свой путь. Я надеялся на то же самое. Совершенно не важно, что Гай мне не нравился. Он был ее мужем, и я хотел, чтобы она была с ним счастлива.

И все же я волновался о Мадонне. Гай был на десять лет ее младше. Да, она не мешала ему заниматься собственными делами. Но они оставались очень разными людьми, совершенно по-разному относились к жизни и миру. Я не знал, смогут ли они преодолеть эти различия. Я надеялся, что каббала поможет им пережить сложные времена. Мне оставалось рассчитывать только на то, что откровенность Мадонны знаменует собой новый этап в наших отношениях. Я так мечтал, чтобы мы снова стали близки. В мае 2002 года Мадонна пригласила меня в Лондон на премьеру пьесы «Бери — не хочу» (Up for Grabs), где она играла главную роль. Я полетел вместе со своим близким другом Дэвидом Кули. 23 мая мы отправились на премьеру. Вместе с нами были Руперт и Гвинет. Пьеса была довольно странной. Мадонна играла роль арт-дилера Лорен. По сюжету у нее были интимные отношения с женщиной. В одной сцене спектакля Мадонна брала в руки черный фаллоимитатор. Впрочем, содержание пьесы от меня совершенно ускользнуло.

На премьере присутствовал и Гай, но мы не общались. На следующий день Мадонна пригласила меня на обед в свой дом на Мэрилебон. Судя по всему, кризис их брака прошел, и я вздохнул с облегчением.

Мадонна жила в отреставрированном георгианском доме с террасой, недалеко от Гайд-парка. В доме была великолепная лестница, пять жилых комнат, большая библиотека, восемь спален и огромная гостиная с высоченными потолками. Но то, как Дэвид Коллинз оформил дом, мне не понравилось. Впрочем, кабинет Мадонны выглядел точно так же, как в нью-йоркской квартире, где его оформлял я.

Мы вышли прогуляться. Неожиданно Мадонна сказала:

Гай говорил мне про этот паб. Давай зайдем.

Но ты же никогда не пила пива, Мадонна, — удивился я.

Теперь пью.

Мы вошли в паб. Мадонна заказала пинту темного. Я следил за ней, когда она пригубила. Мадонна притворялась, что любит пиво, но по выражению ее лица я понял, что это не так.

— Мой муж пьет пиво, и я хочу испытать то же, что и он, — объяснила она.

Я понял, что брак Мадонны и Гая спасет не только каббала. Мадонна изо всех сил старалась угодить мужу, и, судя по всему, ей всегда это удавалось.

Вернувшись в Лос-Анджелес, я продолжал работать в ресторане «Сентрал» на Сансет-Плаза. Я все еще был стеснен в средствах, но деньги мог получить только после открытия ресторана. Мадонна вложила в это дело 45 тысяч долларов, что было очень мило с ее стороны. Я надеялся на то, что наши отношения снова окрепнут.

В июне журнал «Форбс» поставил Мадонну на четвертое место в списке самых высокооплачиваемых артистов 2002 года. Ее доход оценивался в 43 миллиона долларов. Вскоре после этого она начала сниматься в фильме «Умри, но не сейчас» в небольшой роли инструктора по фехтованию. Для этой же картины она записала песню «Die Another Day».

Я посмотрел фильм и сразу же вспомнил свои детские мечты. Когда я учился фехтованию, то мечтал стать Эрролом Флинном. Мадонна, как всегда, реализовала свои мечты быстрее, чем я!

Параллельно с длинной, выматывающей и совершенно неприбыльной работой в ресторане «Сентрал» я продолжал писать статьи для журналов «Интервью», «Инстинкт», «Айкон», «Жанр». Поскольку приближалась премьера «Унесенных» (Swept Away), я готовил интервью с Мадонной. Мне бы хотелось думать, что она позволила взять это интервью, потому что хотела помочь мне. Впрочем, у меня нет сомнений, что основным ее мотивом, конечно же, была реклама нового фильма.

Я приехал к ней домой на Роксбери. Мне впервые со дня рождения племянницы удалось провести какое-то время с Лолой. Я посадил ее на трехколесный велосипед, который подарил, когда она родилась, и стал катать по саду. Лола хохотала. Ей явно нравилось кататься. Она учила французский и испанский, и мы немного поговорили с ней на обоих языках. Мы оба были совершенно счастливы.

Лола во многом напоминала мне Мадонну: большие глаза, внимание ко всему, что происходит вокруг нее, стремление участвовать во всем. Сейчас ей было столько же лет, сколько было Мадонне, когда она и мы все потеряли мать. Я смотрел на Лолу, и мне очень хотелось, чтобы наша мама была жива и увидела свою внучку. Мне стало жаль девочку. Впрочем, кроме бабушки по материнской линии, у Лолы было всё.