На полу валялись груды панковской одежды. Белые оштукатуренные стены потрескались. В комнате Мадонны не было никаких картин или украшений — только драный постер Сида Оишеза, приклеенный клейкой лентой.

Мадонна дала мне выгоревшее старое одеяло и подушку, отвела в гостиную и оставила в одиночестве. Я постелил одеяло на пол, но оно, к моему удивлению, куда-то поползло. Я поднял одеяло и понял, что слова сестры меня настолько обескуражили, что я не заметил, что компанию мне составляют примерно пять миллионов тараканов, кишащих на полу.

Впрочем, я настолько устал и отчаялся, что не обратил на них внимание. Я снова постелил одеяло и попытался заснуть. А тараканы тем временем штурмовали мое тело.

Если насекомые спать мне не мешали, то о людях, которые всю ночь приходили и уходили, я этого сказать не могу. Мадонна выглянула узнать, как у меня дела, и быстро исчезла. Что я тут делаю?

Я был шокирован и зол. Казалось, что сестра решила позаботиться обо мне и пригласила поселиться с ней на Манхэттене. Теперь же было ясно, что я ей совершенно не нужен. Мне было больно и обидно — добрая ведьма Глинда оказалась злой.

На следующее утро я постучал в дверь спальни Мадонны.

Через несколько минут она открыла. Глаза у нее были совершенно заспанные.

— Я не могу там ночевать из-за тараканов, Мадонна, — сказал я. — Ты должна мне помочь. Мне же некуда идти.

На секунду она задумалась, а потом взяла трубку телефона.

— Привет, Дженис! — сказала она. — Моему младшему брату Кристоферу негде остановиться. Может он пожить у тебя пару недель?

Я с замиранием сердца ждал ответа.

— Нет, здесь он остаться не может, — добавила сестра. — Я думала, что ему можно будет здесь поселиться, но об этом узнал парень, которому принадлежит квартира, и запретил кого-нибудь пускать.

Наконец-то я понял, почему Мадонна изменила свое решение.

И все же мне было довольно обидно, что она не удосужилась объяснить мне это сразу же. Я с облегчением понял, что она не собирается просто вышвыривать меня на улицу. А жить с Дженис Гэллоуэй, танцовщицей из Мичигана, которая училась в колледже вместе с Мадонной, оказалось очень весело. К тому же в ее двухкомнатной квартире на шестом этаже на углу Первой и Девятой совершенно не было тараканов.

Мы с Дженис питались консервированным тунцом и крекерами. По вечерам мы в наших танцевальных костюмах направлялись в гей-бар, который находился напротив, а днем исполненные надежд носились с одного просмотра на другой.

Я прожил в квартире Дженис около трех месяцев. В это время мы много общались с Мадонной. Вместе мы ходили на спектакли труппы Марты Грэм. Хотя Мадонна полностью забросила танцевальную карьеру и решила стать поп-звездой, хорошие спектакли ей по-прежнему нравились. Я любил проводить время с ней, но мне нужно было заботиться о собственном выживании. Самым важным для меня стал поиск работы в танцевальной труппе.

Наконец-то мне предложили работу в труппе «Le Group de La Place Royal» в Оттаве. Я позвонил Мадонне и сообщил ей новость.

— Ты правда думаешь, что тебе нужна эта работа? — спросила она. — Я имею в виду, это же не Нью-Йорк. Если ты хочешь стать танцовщиком, тебе не нужно туда ехать.

Копируя ее резкую манеру, которая со временем стала присуща и мне, я ответил, что она мне совсем не помогает, что у меня нет денег, что в Оттаве мне предложили 300 долларов в неделю — вдвое больше, чем получает большинство танцовщиков в Нью-Йорке.

Мадонна вздохнула, сказала: «Что ж, хорошо», и повесила трубку.

Брат испарился.

В Канаде было спокойно, холодно и правильно. Работа в танцевальной труппе походила на любую другую работу. С понедельника по пятницу с девяти до пяти мы занимались и репетировали. Это было не совсем то, на что я рассчитывал, но я многому научился и стал танцевать гораздо лучше.

В отпуск я вернулся в Мичиган. Мадонны дома не было, но все остальные родственники были изумлены тем, что я действительно стал танцовщиком и мне платят за это деньги.

Вместе с труппой я отправился на гастроли в Европу — в Уэльс и Италию. Но, сколь бы гламурной ни казалась моя жизнь, мне хотелось чего-то большего. Естественно, что, когда я снова услышал зов сирены, призывающей меня вернуться в город Большого Яблока, я не стал ему противиться.

Возвращайся на Манхэттен, — сказала Мадонна. — У меня есть собственный менеджер. Я написала популярную песню. У меня есть контракт. Я записываю песню «Everybody». И это я ее написала. Здорово, правда?

Здорово, Мадонна. Я знаю, - что ты всегда этого хотела. Я рад за тебя.

Я изо всех сил старался говорить не покровительственным тоном, но чувствовал, что мне это не удается.

Мне нужны танцовщики на подтанцовку, — быстро сказала она. — Ты как? На подтанцовку? Ну да, в клубах по всему городу. Пара сотен за выступление. Они проигрывают мою запись, я пою, и мы все — ты, я и еще один танцовщик — танцуем.

Я помедлил долю секунды. Печальный опыт первой поездки в Нью-Йорк все еще был жив в моей памяти.

И ты сможешь жить со мной, — продолжала Мадонна, словно читая мои мысли. Действительно смогу? Точно! Знаешь, Крис, ты — лучший! Помнишь, как здорово мы с тобой танцевали? А как здорово смотрелись? Ты мне нужен.

Я нужен своей сестре.

Я вылетел в Нью-Йорк ближайшим самолетом.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Какая бы ни была пора,

Самый верный друг на свете — сестра.

Кристина Россетти

«Базар гномов»

(пер. Е. Полонской)

За два месяца до начала турне «Like a Virgin» я переехал в Лос-Анджелес и поселился с Мадонной и Шоном в его доме на Карбон-Меса-роуд в Малибу. Это была одноэтажная белая гасиенда с черепичной крышей, построенная в сухом, безжизненном каньоне.

Первое, что бросилось мне в глаза, — это высокая стена, увенчанная острыми пиками, которая окружала небольшой участок. Подходя к дому через двор с неработающим фонтаном в центре, я увидел, что дверь открыта, и вошел. Гостиная была обставлена неуклюжей, расписанной вручную и украшенной резьбой мексиканской мебелью. Ничего особенного, никакого стиля. Очень типично для владельца дома. Шон Пени, мой будущий зять, никогда не интересовался интерьерами и всячески давал это понять. Мадонна находилась на встрече в Бербанке, но Шон постарался сделать так, чтобы я почувствовал себя комфортно.

Сначала было крепкое рукопожатие. Чисто мужское. Совсем не такое, как у второго мужа Мадонны, Гая Ричи. Ричи пожимает руку довольно неуверенно. Кроме этого, мужья но мер один и номер два имеют нечто общее. Гай и Шон — мальчики из среднего класса. Они выросли в хороших домах, но очень стараются произвести впечатление крутых уличных парней. По-моему, моя сестра тоже всегда играет в эту игру. В конце концов, она — девушка из среднего класса, которая постоянно твердит всем вокруг, что приехала на Таймс-сквер с парой балетных туфель и 35 долларами в кармане. Может быть, поэтому ее сразу же потянуло к Шону и Гаю. К тому же они обожают оружие.

В отличие от Гая Шон изо всех сил старался мне понравиться. Он вел себя по-братски. Пиццу? Пива? Глоток текилы? Я выбрал текилу. В тот момент мне больше всего хотелось быть настоящим мужчиной. Не то чтобы Шон был гомофобом. Впрочем, если и так, то он, как хороший актер, умело маскировал свои чувства.