Наша жизнь текла по строго определенному распорядку, который нарушали лишь редкие необычные события, вроде стычки Мадонны с байкершей.
Сборы в школу всегда проходили в страшной суете. Мы вечно опаздывали, повсюду разбрасывали свою одежду. Джоан выходила из себя. Ее любимыми фразами были: «Твоя комната словно после кораблекрушения «Гесперуса»!» и «Можно подумать, что через твою комнату прошла русская армия!» Конечно, мы понятия не имели, о чем она говорит.
Джоан вздыхала и отправлялась готовить нам школьные завтраки: сэндвичи из крекеров (два соленых крекера, смазанных майонезом). Мы эти сэндвичи ненавидели. Потом мы бегом неслись на автобусную остановку, которая находилась через два дома от нас. Мы поскальзывались и старались не упасть. Нам нужно было успеть на желтый школьный автобус, и обычно мы успевали, но не всегда. Если же мы опаздывали, то приходилось идти пешком три мили до школы.
Приезжая домой из школы, мы вытягивали шеи, чтобы увидеть, стоит ли перед домом машина Джоан. Если машины не было, то нас ждал замечательный день. Никакой мачехи, а значит, никто не будет кричать на нас, гоняться за нами с деревянной ложкой или давать пощечины тем, кто не слушается.
Джоан строго блюла дисциплину. А вот отец никогда не обращал на это внимания. Он был человеком действия. Отец всегда четко формулировал свои требования и не терпел двусмысленности. Он ясно давал нам понять, что недоволен нами, и так же ясно, если был доволен. Консервативный католик, он каждое воскресенье ходил в церковь и исполнял обязанности дьякона. Если мы поминали имя Господне всуе или сквернословили, отец тащил нас в ванную и заставлял высовывать язык. Там он брал мыло, как следует намыливал наши языки и только потом позволял прополоскать рот. После такого мы не скоро решались повторить эту ошибку.
Если отец и Джоан решали, что мы вели себя достаточно хорошо, то вечером нам позволялось посмотреть с ними телевизор в гостиной. Больше всего мы любили передачи «Мой любимый марсианин», «Мистер Эд», «Три бездельника» («The Three Stooges») и «Я мечтаю о Джинни».
Часто смотреть телевизор нам не разрешали, но и не запрещали. Впрочем, Мадонна вообще не позволяет Лоле и Рокко смотреть телевизор. Хотя когда я в последний раз был в ее доме на бульваре Сансет, то поразился тому, что телевизоры там повсюду.
Со временем между отцом и Джоан сложились теплые, любовные отношения. Они не проявляли своих эмоций открыто — это также не свойственно ни мне, ни Мадонне. Мадонна не проявляла своих чувств ни в браке с Шоном Пенном, ни во время романа с Уорреном Битти.
Хотя мы католики и всегда празднуем Рождество и Пасху, наш отец является членом Движения христианских семейств, которое выступает за терпимость в отношениях между христианами и евреями. Поэтому каждый год мы все вместе празднуем и Песах. Я часто думаю, что знакомство Мадонны с этим священным еврейским праздником и с иудаизмом в целом повлияло не только на ее увлечение каббалой, но и помогло в начале карьеры сблизиться с влиятельными музыкальными продюсерами, многие из которых были евреями. В детстве я был уверен, что Песах является частью праздника Пасхи. Только став взрослым, я понял разницу.
На Рождество мы всегда отправлялись на полуночную мессу в церковь Святого Фридриха или Святого Андрея. Это яркое событие можно считать нашим первым знакомством с театром. Во время поста отец заставлял нас каждое утро перед школой ходить в церковь. Наша семья была такой большой, что мы просто не могли позволить себе каждое Рождество покупать девять подарков. Вместо этого примерно за две недели до Рождества отец ставил на обеденный стол большой бумажный пакет. Мы писали свои имена на листочках бумаги и опускали их в пакет.
Отец тряс пакет, а потом каждый из нас доставал одну бумажку и готовил подарок тому члену семьи, чье имя было на ней написано.
Когда мне было четырнадцать лет, я вытащил листок с именем Мадонны. Но у меня не было денег на подарок. Отец поехал в «К-март», чтобы купить запчасти для автомобиля. Мы с Марти увязались за ним. В магазине было множество народу, громко играла музыка, повсюду сверкали праздничные гирлянды. Я бродил между полками, гадая, что бы подарить Мадонне. Когда отец и Марти отвернулись, я украл маленький флакончик духов «Zen». Я сунул его в карман и бросился к выходу из магазина. И вдруг кто-то схватил меня за плечо. Меня привели в кабинет управляющего и приказали вывернуть карманы. Флакончик выпал. Меня поймали на краже. Но гнева отца я боялся больше любого наказания.
Помню, как по громкой связи объявили: «Мистер Чикконе, зайдите в кабинет управляющего!» Через минуту отец уже был в кабинете. Он посмотрел на меня, выругался и выволок меня из магазина.
В машине отец не сказал ни слова, но я знал, что у меня серьезные неприятности. Я был изумлен, когда отец меня не наказал. Наверное, он понял, что я украл не для себя, а чтобы сделать рождественский подарок Мадонне.
Я чувствовал, что отец растает, если я скажу, что украл духи для сестры, потому что очень ее люблю. Но это было бы неправдой. Тогда я не любил Мадонну. Я ее почти не знал. Я чувствовал себя чужим в собственной семье. Я не был ни плохим, ни хорошим ребенком. Я был тихоней. Я просто наблюдал, всегда наблюдал.
В 1972 году мы всей семьей отправились в путешествие по Америке на нашем темно-зеленом мини-вэне. Мадонна вечно норовила устроиться на переднем сиденье между отцом и Джоан, практически втискивая мачеху в дверцу.
Каждому из нас позволили взять с собой все, что поместится в картонную коробку из-под пива «Rolling Rock» — дед его просто обожал. На каждой коробке было написано имя. Девочки нарисовали на своих коробках цветы, а я раскрасил свою красными, белыми и синими полосками.
По ночам отец и Джоан спали в автомобиле, а мы, дети, — в темно-зеленой армейской палатке, пропахшей гнилью и плесенью. Мы провели очень много времени в дороге, но поездка удалась. Мы побывали в Большом каньоне и национальном парке Черные Холмы в Южной Дакоте, увидели Гуверовскую дамбу и гору Рашмор. Были мы и в Иеллоустонском национальном парке. Когда мы добрались до Калифорнии, Джоан предложила проехать по пляжу Санта-Моники. Машина завязла в песке, мы очень устали и злились. К счастью, на помощь пришли местные серферы. Они посоветовали отцу немного спустить шины, чтобы увеличить поверхность соприкоснования с песком. Машину удалось вытащить.
Оглядываясь назад, я понимаю, что наш гран-тур по Америке был еще одним воплощением просветительских идеалов отца. Он хотел познакомить детей с родной страной. Отец верил в добродетель трудолюбия. Когда мне было двенадцать, отец открыл дверь, вытолкал меня на улицу и сказал: «Не возвращайся, если не найдешь работу!» А ведь были летние каникулы!
Я целый день бродил по Рочестеру, пока не увидел объявления о том, что местному гольф-клубу нужны мальчики, чтобы носить клюшки за игроками. Я получил эту работу. Меня обучали неделю, но после первого же дня работы я сбежал, потому что отнеслись там ко мне очень плохо.
Отец всегда возлагал на меня большие надежды. Больше всего ему хотелось, чтобы все его дети стали адвокатами, инженерами или врачами. К счастью для меня и Мадонны, он не возражал и против занятий искусством. Благодаря ему все дети Чикконе учились играть на пианино. Когда кто-то из нас говорил, что хочет заняться искусством, он, хотя и не с самой большой радостью, соглашался с нашим решением. Я был удивлен тем, что он так либерально отнесся к нашему выбору. Потом бабушка рассказала мне, что брат отца, Гвидо, талантливый художник, по настоянию жены отказался от своего призвания и пошел работать на сталелитейный завод. Всю жизнь он был очень несчастен. Отец видел, как тяжело приходится брату, и поклялся, что не причинит подобных страданий никому из своих детей.
