– …Это просто невозможно! Кончай нести хрень!

– Наверно, так. Если бы это был не Кадзуки, я, наверно, не могла бы их различать. Но в случае Кадзуки это возможно.

– Но почему?!

И тогда она заявила…

–   П о т о м у   ч т о   я   б ы л а   в м е с т е   с   К а д з у к и   д о л ь ш е,   ч е м   к т о - л и б о   в   м и р е.

Эти слова я уже слышал… где-то, когда-то…

– А…

Мой голос прервался. Я положил руку ей на плечо. Она удивленно обернулась.

Увидев это, Миядзава-кун нахмурился и спросил:

– В чем дело, Хосино? Надеюсь, ты не собираешься снять с нее наручники всего лишь из-за такой банальщины и фигни? Ты ведь знаешь, что будет с твоей сестрой, если ты это сделаешь, правда?

Эта угроза на меня больше не действовала, сам не знаю почему.

– Эмм, Отонаси-сан.

Если я это произнесу, пути назад уже не будет. Но я уже решился, хоть и не без колебаний.

–   Д а й   м н е   п р и к о с н у т ь с я   к   т в о е й   «ш к а т у л к е».

Изумление с ее лица пропало.

– Ты можешь даже и не спрашивать. Я бы не смогла тебе помешать, даже если б хотела – из-за наручников.

Так она сказала, несмотря на то, что только что, не боясь ножа, колотила кулаками в стенку.

Затем, улыбнувшись чуть смущенно, продолжила:

– …Можешь прикоснуться, когда пожелаешь.

С этими прямыми словами – разрешение было получено.

Я чуть кивнул и прижал открытую ладонь к ее груди.

– …Ах.

Меня швырнуло на морское дно. Второй раз уже я вижу дно моря. Неменяющаяся сцена, где все счастливы на вид. Однако то, что все здесь могут быть счастливы, – не более чем ложь. Кто-то плачет посреди толпы. Кто-то, кто знает, что это блаженство – лишь иллюзия, и не может присоединиться к остальным. Я уже слышал раньше этот плач.

Это ужасно.

Здесь нет кислорода, так что мне нельзя оставаться тут вечно.

Поэтому мне здесь так плохо?

Или потому, что я знаю – я не могу исцелить ее боль?

Потому, что я знаю – я никак не могу исцелить ее абсолютное одиночество?

Я ощутил слезы на своих щеках. Точно так же, как в некоей «шкатулке» когда-то прежде.

– …Прости меня.

Я вспомнил о ней все.

Как я только мог подумать, что она использует меня просто как приманку для «0»? Как я мог только подумать, что ей безразлична моя повседневная жизнь?

Просто не могла она так поступать – она, кто ставит всех других превыше себя.

Она верила, что я даже в одиночку смогу сражаться против «Недели в трясине». Потому и не искала встречи со мной, когда я ее отверг.

Но я не смог поверить в нее и… предал ее.

– Прости меня, – снова произнес я. Она отвела глаза, ей, похоже, было немного неловко.

– …Нет, это я, видимо, недостаточно все продумала. Я слишком надеялась на тебя, не приняв во внимание, что ты забыл все, что произошло в «Комнате отмены»… наверно. …Эммм, я только сейчас это поняла, так что это ты меня прости, пожалуйста.

Она взглянула на меня искоса. Я покачал головой.

– Я должна сказать тебе кое-что, что не сказала раньше – я думала, ты поймешь сам. Кадзуки, твоя прежняя повседневная жизнь не вернется. Однако…

Она снова посмотрела на меня прямо, уголки ее губ чуть расслабились.

–   …м ы   м о ж е м   п о с т р о и т ь   т в о ю   п о в с е д н е в н у ю   ж и з н ь   з а н о в о.

Аах…

После этих лишь слов я никогда больше не ошибусь с определением своего места в жизни.

Я… это я.

Я –   К а д з у к и   Х о с и н о.

Я извлек ключи из кармана. Вставил их в замок наручников.

– …Что ты делаешь, Хосино?! Ты бросаешь жизнь собственной сестры, чтобы тебя приласкала твоя подружка?! Ты правда отвратителен…

– Нет. Я решил твердо. Но это неправда, что я бросил сестрицу.

– И что? Если ты не будешь подчиняться, Рюка Хосино будет убита!

– Не будет.

– С чего такая уверенность?!

– Все просто.

Это вовсе не какой-то блеф – я всего лишь озвучил свое намерение.

– С того, что я этого не допущу.

Мне больше не нужно им подчиняться. Мне больше не нужно ограничивать себя тем выбором, который предлагают они.

Потому что теперь я не могу проиграть – теперь, когда на моей стороне она.

Я принял решение ввериться ей.

Я повернул ключ. Наручники раскрылись и упали на пол. Я схватился за ее освобожденные руки. Она глядела на меня, я глядел на нее.

– Пожалуйста, помоги мне…

Я никогда больше не спутаю.

Я никогда больше не спутаю, каким именем ее надо звать.

–   …М а р и я.

И как только я это сказал, она – нет, правда, хоть и на долю секунды –

Она улыбнулась, невинно, как нормальная девушка ее возраста.

– При одном условии.

Она вновь заговорила в своей обычной, полной достоинства манере.

– Возможно, мне необязательно говорить об этом. Я верю, что ты в любом случае выполнишь это условие. Однако я тоже тревожусь, и мне было действительно больно. Так что позволь мне все же сказать.

Я чуть кивнул, не понимая ее намерений.

– Я никогда больше не выпущу тебя из виду. Поэтому, пожалуйста. И ты тоже…

Мария отвела взгляд. Потом снова обернулась ко мне и произнесла отчетливо:

– …никогда больше не выпускай меня из виду.

Ааа… понятно.

Я не замечал до сих пор.

Я выбрал одиночество, и совершенно зазря; но страдал из-за этого не я один. Мария тоже осталась одна и страдала.

Начиная с «Комнаты отмены» Мария всегда была   [А е й   О т о н а с и].   О н а   п ы т а е т с я   б ы т ь   «ш к а т у л к о й». Настоящей ее, [Марии Отонаси], просто нет нигде.

«Меня зовут Ая Отонаси. Рада с вами познакомиться».

«Но я не сильная».

Я вспомнил ту сцену, когда она жаловалась.

Верно. Я один могу звать ее «Мария», потому что я единственный, кто видел ее первый перевод в нашу школу.

Если я забуду, [Марию Отонаси] позабудут действительно все – возможно, даже она сама, – и она исчезнет.

– Кончайте уже!

При звуках этого голоса я выпустил руки Марии.

– Что за чушь? Сговаривайтесь, не сговаривайтесь – это ничего не изменит! Кадзуки Хосино будет захвачен, а его сестра Рюка будет убита. Или вы думаете, что можете просто уйти в свой воображаемый мир?

Миядзава-кун смотрел на нас со злобной усмешкой.

– Вам не победить! Ведь [Юхэй Исихара] покончил с собой. Вы не можете найти покойника! И, разумеется, уничтожить «шкатулку» тоже не можете. Ну и как вы решите эту проблему? Давайте, поделитесь!

Он… прав.

«Владельца», младшего брата Миядзавы-куна, больше нет. И с этим мы ничего не сделаем.

– …Я уже знаю, кто такой [Юхэй Исихара] на самом деле.

При этих словах Марии Миядзава-кун широко распахнул глаза, но уже секундой позже заметил ее унылое выражение лица, и уголки его губ поползли вверх.

– И что? Ты нашла его?

– …Нет. Целый день искала, но так и не нашла.

– Хе-хе, ну что ж, это объяснимо. Покойника ведь отыскать невозможно! – триумфально воскликнул Миядзава-кун.

…О?

Что это за странное чувство? Я чувствую в восторге Миядзавы-куна что-то ужасающе неправильное. Что же?..

«Слишком поздно; дошло теперь? Я больше не могу защитить человека, которого хочу защищать».

Он так сказал. Он сказал, что помогал осуществить «Неделю в трясине», потому что это единственный способ защитить «себя». Потому что его «младшего брата», который был ему настолько дорог, больше нет.

Вот оно что.

– …Это ложь.

Стоило мне это прошептать, как Миядзава-кун обернулся в мою сторону мгновенно.

– Ты говорил, что он умер, но это была ложь. Очевидно, если вдуматься. Ты бы никогда не сделал такого и не допустил бы.

– …Чего ты там лепечешь, Хосино? Не пытайся играть словами так, как тебе приятнее!

– Он ведь был важен для тебя, верно?