Если честно, меня очень обеспокоил тот факт, что реакция публики на мое сексуальное преступление оказалась весьма и весьма вялой — мягко говоря. Но впрочем, что я знаю о причудах публичного вкуса? Конечно, если бы я ожидал паники в масштабе страны (а я не ожидал), то был бы очень разочарован. Продажи вязальных крючков ничуть не упали.
Да, я был уязвлен, но не собирался останавливаться на достигнутом. Я намеревался потрясти мир так же основательно, как Второе Пришествие Джина Винсента [57]. Широкие массы должны были уяснить, что игнорирование Пронзателя опасно для жизни. Или для жизни их близких. Гррр.
Не знаю, случалось ли вам убивать. Нет, думаю, не случалось. В любом случае, вы сидите в самолете и летите в другую страну, на несколько часов опережая закон. Казалось бы, ерунда, но ведь забавно — если задуматься. Вы не находите? Не то чтобы я собирался сразить вас эрудицией, но, даже если и так, — что с того? Человек имеет гордость (во всяком случае, мы, нарциссисты, ее имеем) и не любит, когда над ним насмехаются. И смеяться сам над собой он тоже не слишком любит. Так вот обстоят дела, но — я ведь предупреждал вас, что это звучит глупо, разве нет? — со шлюхами все гораздо проще. Они легко продаются. Я ведь что хочу сказать: шлюхи сами предлагают. Да, я это сказал. Извините, если что не так, но факт остается фактом. Потаскушки продаются. Они умоляют вас взять себя. Торгуют своим телом, будто шматами мяса. И чем же они, скажите на милость, отличаются от кусков говядины с прилавка мясника? Вот и все. И ничего более. Вернее сказать, более чем ничего!
Готов поклясться, я слышу, как вы говорите: мир — это рынок. Однако согласитесь, что все эти леди продают более или менее идентичный товар, — так почему же они заламывают разные цены? Что вы говорите? Все дело в упаковке? Пожалуй, вы правы.
Мой первый психиатр, Мальком X (нет, разумеется, фамилия того парня была не X, а Стюарт, но я обещал ему анонимность), спросил меня, почему я избрал путь убийств. Интересный вопрос — и повод задуматься. Если б вы оказались здесь, в моей камере, то увидели бы морщины на моем лбу… «Честно говоря, X, — ответил я ему, — понятия не имею. Возможно, потому, что у меня были — как это обычно говорится в детективных фильмах — мотив и средства. И время, конечно же. Много-много времени. Безработный — тот же дьявол, а праздность — страшная штука. И как сказал классик, время — это яд в наручных часах».
Послушайте меня: убивать проституток — все равно что забираться на гору Эверест. В мире найдется не так уж много людей, совершивших подобное хотя бы раз в своей жизни, однако те, кто это сделал, мечтают вернуться и повторить процедуру. Ибо в мире нет ничего похожего на Эверест, но это невозможно осознать, пока не окажешься на вершине.
Скажу вам еще кое-что: убийство сродни наркотику. Если вы убили единожды, овладев этой великой, богоподобной властью над жизнью и смертью, вам требуется убивать снова. Убийство становится вашей навязчивой идеей. Вы хоть раз видели человека, которому удалось единовременно наступить только на одного муравья?
Боже упаси вас подумать, что я здесь искажаю факты, дабы вызвать симпатию публики. Однако, до того как меня заперли в этом красивом месте в устье реки Тей, я никогда не вел активной общественной жизни. Я не принадлежал ни к каким клубам и сообществам, не являлся членом политической партии (хотя недавно я получил приглашение присоединиться к Партии Безумных Монстров — забавная шутка какого-то почтового клерка, очевидно). Даже Свидетели Иеговы остались равнодушными к моему существованию.
Трудно впечатлить женщину, если у тебя нет работы и ты гол как сокол. Услуги прачечной стоят денег — и твой костюм начинает лосниться. У тебя нет машины, ты не в состоянии оплатить ужин в ресторане. Ты, может, и хотел бы выглядеть прилично, но у тебя нет средств для покупки бритвы. В Шотландии внешняя неопрятность не рассматривается как дизайнерская находка для создания имиджа. Скорее всего, люди спросят, не являешься ли ты фанатом Ясира Арафата.
Безработный имеет вид безработного и отдает себе в этом отчет. Я знаю, о чем говорю. Иначе никто не пытался бы продать мне «Биг Ишью» [58]. Вы ведь понимаете, о чем я толкую? Безработные никуда не спешат. Они сутулятся. Они плохо пахнут, не замечая этого. Всем своим внешним видом они говорят: «Бесплатная столовая, я иду к тебе! Армия спасения, прибереги для меня местечко!» Скамейка в парке… картонная коробка… шагай вперед своей дорогой… все дни похожи друг на друга, и недели сливаются в месяцы. Быть нищим в Данди — это значит просить милостыню на улице, нападать на пожилых леди, чтобы отобрать их пенсию, портить свои сточенные зубы заплесневелыми крошками из канавы и драться с кошками за рыбьи головы из помойных контейнеров. Жрать чаячье дерьмо… А население Африки полагает, что им тяжело живется!
Нет, это отнюдь не простое дело — прожить на жалкие гроши. Думаю, вы и сами понимаете. Благотворительность не защищает от инфляции и, на самом-то деле, не приносит блага. Благотворительность придумали церковники — думаю, комментарии излишни. Возьмем, к примеру, меня, человека, который стал в буквальном смысле преуспевающим убийцей. И вот я один. Невоспетый, неоцененный. Никому не пришло в голову воздвигнуть памятник в мою честь. Трудные времена? Да что, черт возьми, все они в этом понимают?
Как бы там ни было, Пронзатель восстанет вновь. Возродится. Вы можете пнуть феникса на склоне его жизни, но он не вечно будет согбенным старичком. Общество рассердило Пронзателя, и теперь этому самому обществу лучше почаще оглядываться по сторонам. Я сам содрогался от ужаса, лелея свои злодейские планы, а меня трудно назвать человеком пугливым — уж поверьте.
Отчасти проблема в том, что вообще-то я неплохой, скромный парень. Я не ору на каждом углу о своих добродетелях, но точно знаю, что склонен ко злу в гораздо меньшей степени, нежели большинство моих соплеменников. И что же? Именно я, тем не менее, и оказался тем козлом отпущения, на которого повалятся все шишки. А меж тем я — добрейшее существо. Я перевязал бы лапку лягушки, если б нашел ее пойманной в лягушачью ловушку. Черт возьми! В хорошем расположении духа я бы даже перевязал поврежденную конечность проклятому лягушатнику-французу!
Видите ли, Анушка была отклонением от нормы. Думаю, вы и сами уже это поняли. Я прав? Мы знаем, как она смеялась надо мной, и принуждала меня к грязному соитию, и пыталась похитить мою бессмертную душу, вытягивая сперму из ее естественного месторасположения внутри моего тела. Животворящая жидкость, исполненная ужаса, протекает сквозь мерзкие врата демонического влагалища и низвергается в матку, в лоно — матрицу для будущей дьяволицы. Помните, как Макбет умолял свою жену рожать только мальчиков? Он знал, о чем говорит, старина Макбет. В свое время он встречал нескольких настоящих ведьм; никто рожденный от женщины не мог обмануть его.
(На самом деле, зря Шекспир разделался с лордом. Макбет был хорошим королем, и трон пристал ему гораздо больше, чем этому узурпатору Дункану. После нескольких бутылок Уильям обычно уже и сам не мог толком разобраться в своих рукописях.)
Во французской литературе есть один парень… не спрашивайте меня, кто именно, но сказанные им слова выгравированы на моем сердце. Или, вернее, похожие слова — поскольку те, что в моем сердце, само собой, выгравированы по-английски. Я не думаю, что нарушу какие-нибудь законы копирайта или директивы ЕС, если процитирую написанное им. И в любом случае, как говаривал мой старый преподаватель-француз, шедевров долбаной французской так называемой литературы не хватит и на то, чтобы сложить хороший костер. (Кажется, он не очень-то любил свою работу.) Нет, в самом деле, я действительно попытался процитировать реплику как можно ближе к оригиналу, хотя, разумеется, вы никак не можете это проверить.
Также, поскольку это мой собственный перевод работ этого-как-его-там, я не думаю, что вы имеете право подать иск Ее Величеству. Посему нам не грозит официальное судебное разбирательство. Пускай все эти юристы отправляются со своими тяжбами в другое место и желательно куда подальше!
