Наконец, они вышли на центральную площадь к средневековому каменному зданию мэрии, на фронтоне которого были выбиты в камне слова: «Unite Indivisibilite de la Republique – Liberte, egalite, fraternite, ou la mort».
– Единство, неделимость Республики – Свобода, Равенство, Братство или смерть, – перевела Павлу на русский Мария. Он хотя и сам свободно говорил по-французски, но читал недостаточно бегло.
– Это лозунг первой французской революции, – с горделивым апломбом пояснил вышедший из мэрии пожилой служащий в строгом черном костюме и черных сатиновых нарукавниках, выдававших в нем человека много пишущего и бережливого. – Только у нас остался этот первоначальный подлинный лозунг. На всю Францию, наверное, только у нас! – Как и все в Труа, служащий мэрии был приветлив с гостями и горд своим маленьким городом.
– Спасибо, – поклонилась ему Мария, – вы очень любите свой город и очень любезны, мсье!
– Пожалуйста. Я думал, вы иностранцы, – услышав исключительно чистый парижский выговор Марии, несколько разочарованно сказал клерк и шмыгнул назад в широко раскрытые двери своего присутствия тереть нарукавниками стол, не причиняя вреда пиджаку.
– Смотри, как его жизнь отредактировала, – сказал о лозунге Павел, – осталось в памяти только: «Свобода, Равенство, Братство», а все лишние словеса растаяли как дым. Кстати о дыме. Что-то дымком попахивает.
– Я давно чую. Это по дворам палую листву жгут, по огородам ботву. Обожаю этот запах.
– Мне тоже нравится. А наша хозяйка что-то не жжет в саду.
– Боится, мы не одобрим.
Вернувшись после прогулки в гостиницу, они встретили там хозяйку. Она руководила двумя хорошенькими девушками, убиравшими в номере.
– У нас работы еще на полчаса, – сказала хозяйка. – Хотите, спустимся вниз и я угощу вас настоящим кофе Ришелье?
– С удовольствием, – согласилась Мария, – я такой никогда не пила.
– Еще бы, это только у нас! – горделиво сказала хозяйка.
– А почему Ришелье? – спросил Павел.
– О, мсье, дело в том, что, во-первых, черный кофе надо пить без сахара, а главное, лимонные дольки не надо класть в кофе, как это обычно делается, надо пить с ними вприкуску. Так, говорят, делал кардинал Ришелье, когда он останавливался в нашем доме. А жил, говорят, как и Людовик Тринадцатый, как раз в том номере, где живете теперь вы. Наверное, они приезжали на охоту. В старые времена у нас здесь была отличная псовая охота и на зверя, и на птицу.
Марии кофе понравился.
– Очень вкусно, – похвалила она, закусив глоток ароматного кофе краешком лимонной дольки. – Кардинал Ришелье знал толк не только в интригах. И часто он бывал в Труа?
– Наверное, один раз, а может быть, два, – отвечала хозяйка. – Но ведь у нас помнят об этом уже больше трехсот лет [3] . – Да, мне кофе тоже нравится, – сказал Павел, – очень бодрит. – И еще у вас такие удивительные крыши, и такие оригинальные дома, и здание мэрии такое солидное. А молодые горничные, что прибирают в номере, мне показалось, близняшки?
– Близняшки, – расплылась в счастливой улыбке хозяйка. – Это мои дочери. Но я без мужа и держу их строго. – Она подняла крепко сжатый кулак. – Они у меня во всем помощницы.
– Прелестные девочки, – сказала Мария искренне. – А трудиться им надо смолоду – это вы молодец. Простите ради Бога, как ваше имя?
– Мари, – ответила хозяйка с достоинством.
– О-о, так мы с вами тезки! Очень приятно.
– Я тоже обрадовалась, когда узнала, как вас зовут. – По всему было видно, что хозяйка счастлива поговорить со знатными и богатыми гостями, но при этом она не теряла чувства собственного достоинства ни на йоту. – Хотите, мы вечером затопим камин? Яблоневыми сучьями и ветками. Хотите?
– Конечно, – согласилась Мария. – Я дома тоже люблю топить камин фруктовыми сучьями – это очень вкусно! Такой дымок! У нас с вами общие вкусы, Мари, – с улыбкой взглянула она на хозяйку.
Пожалуй, первый раз взглянула Мария на нее в упор и рассмотрела внимательно. Помимо замеченных ею сразу же трех розовых подбородков у хозяйки были яркие карие глаза, полные, красиво очерченные губы, небольшой нос правильной формы, выпуклый лоб мадонны, – в общем, очень женственное лицо и, наверняка, очаровательное в молодые годы, когда еще не было этих трех подбородков, не было и общей тучности в фигуре, сделавшейся с годами коренастой, крепко стоящей на земле.
– А девочки очень похожи на вас, такие же красивые, только совсем тростиночки, – сказала Мария.
– Да и я была в их годы худышка, – как должное принимая комплимент, сказала Мари. – Ничего, все нарастет, за этим дело не станет. Так растопить вечером камин?
– Разумеется, – подтвердила Мария. – Но тогда ужин велите подать в номер.
– Хорошо, мадам, я пришлю к вам хозяина ресторана, Эмиль примет заказ. Он остался очень доволен тем, что вы оценили его стряпню. Кстати, это мой младший брат.
– Спасибо за гостеприимство, мадам Мари, – сказал, поднимаясь, Павел. – Я выйду на улицу.
– Ладно. А мы еще поболтаем, пока девочки не прибрались, – откликнулась Мария.
– Мне так приятно с вами, – сказала хозяйка гостиницы, – как будто родню встретила. Вы графиня, а такая простая. У вас такой импозантный муж, наверное, и дети очень красивые.
– У меня нет детей.
– Да вы что?! Детей надо, вам еще не поздно. Вам ведь и сорока нет?
– Что-то в этом роде, – смешавшись, отвечала Мария.
– Ой, что я вам скажу, – переходя на шепот, склонилась к гостье хозяйка. – Даже не соображу, как начать… Короче… Нет, боюсь, вы неправильно поймете.
– Говорите, я пойму все правильно.
– Все дело в кровати, мадам Мари… Понимаете, вот вы завтра уедете, а у нас как раз время свадеб, и у меня запись. На полтора месяца все расписано. Мы осенью каждые сутки сдаем ваш номер под первую брачную ночь. У нас знаменитая кровать, не зря она такая огромная. А главное – счастливая! Столько деток родилось – и пересчитать нельзя.
– Так мы задерживаем свадьбы? Нам лучше съехать? – огорченно спросила Мария.
– Нет-нет, что вы, мадам графиня! Молодые подождут, живите, сколько хотите.
– По рукам! – засмеялась Мария.
– По рукам! – подтвердила Мари, и они звонко хлопнули ладонь о ладонь, как заговорщики.
– К вечеру разжигайте камин, а к вашему брату ресторатору мы сейчас пройдемся сами, закажем хороший ужин.
– Я обещаю со свечами, – сказала Мари вслед уходящей Марии.
Ужин при свечах удался на славу. Яблоневые сучья и ветки в огромном камине горели ровно и источали тонкий аромат древесного дыма. А за открытым настежь окном номера стоял еще живой яблоневый и абрикосовый сад, слегка подернутый синеватым туманом.
– А ты любишь хорошие стихи? – Встав с кресла у камина, Мария подошла к раскрытому окну.
– Возможно. Но вообще-то я по технике…
– О счастье мы всегда лишь вспоминаем,
А счастье всюду. Может быть, оно -
Вот этот сад осенний за сараем
И чистый воздух, льющийся в окно, -
продекламировала Мария.
– Красиво. Кто написал?
– Бунин. Он живет где-то на юге Франции.
– Много приличных людей уехало из России, – Павел вздохнул, – много. Хотя, когда у французов была их Великая революция, они ведь бежали спасаться к нам. И не просто спаслись, а послужили России верой и правдой. Взять хотя бы праправнука того же кардинала Ришелье. Этот Ришелье-младший и во взятии Измаила участвовал, и градоначальником Одессы был, ему даже там памятник есть от благодарных жителей. Он ведь и генерал-губернатором Новороссийского края был. А потом, после победы над Бонапартом, дважды возглавлял кабинет министров Франции. Так что толковый у кардинала был праправнук, и, говорят, при этом еще и бессребреник. Такие бывают на свете чудеса: при должностях, при монарших милостях, воруй, сколько унесешь, а он бессребреник. Бриллианты из русских орденов выковыривал и продавал, чтобы кормиться в отставке.
