Дверь с табличкой «Центр занятости» вообще была распахнута настежь. Игорь замедлил шаг, потом остановился посмотреть — самому интересно стало.
За стандартным офисным столом сидел молодой человек в строгом костюме со скучающим выражением лица. Напротив него сгорбилась на стуле бледная, плохо одетая женщина неопределенного возраста. Поминутно вытирая глаза платком, она говорила сквозь слезы:
— Как у меня мужик в прошлом годе помер, совсем тяжело стало. Я сама-то воспитательницей в детском саду работаю, зарплата — копейки. Из квартиры выселить грозятся за неуплату… Детей двое, куда я с ними пойду? В барак? И так кормить нечем, все зеленые ходят. А теперь еще выселя-ают…
Женщина не выдержала и зарыдала в голос. Молодой человек подал ей коробку с бумажными носовыми платками, налил стакан воды из пузатого графина и так же равнодушно уткнулся в компьютер. Видно было, что к таким сценам он уже давным-давно привык. Женшина все плакала, а он деловито пробежался пальцами по клавишам, подумал немного и сказал:
— Значит, так, Татьяна Максимовна. Вакансий для воспитателей сейчас нет. Поварихой на автобазу работать пойдете? Зарплата — полторы тысячи, и пятьсот долларов — доплата от фонда.
Баба поспешно закивала, будто боялась, что он.передумает. Даже плакать перестала.
— Пойду, пойду! Я вообще-то хорошо готовлю.
Ничего ж себе! Раньше такого вроде не было. Игорь осторожно прикрыл дверь и спросил:
— А что, теперь и правда из квартиры могут выселить?
Гоша хмыкнул:
— А то! Ты что, с луны упал? Еще в прошлом году закон приняли, чтобы коммуналку в полном объеме платить. Не знаю уж, как считали, но получается — будь здоров! Долларов по двести в месяц с однушки. Три месяца не заплатишь — выметайся. И никого не волнует, какая у тебя зарплата.
— Даже с детьми? На улицу?
— Ну, ты февральский! Бараков настроили в области, где раньше свалка была. Ну, там — ужас! Воды нет, холодина, удобства на улице… Кстати! — Гоша спохватился, будто вспомнил что-то важное. — Чуть не забыл. Программист у нас новый. Представляешь — пацан молодой, всего восемнадцать лет ему, да к тому же еще и инвалид! Парализованный совсем, перекореженный какой-то. Страх глядеть. И чего говорит — не разберешь без привычки. Так, мычание одно… Зато, черт его дери, гений! Любые коды щелкает как орехи. Вчера от нефиг делать в эфэсбэшную базу данных залез. Хочешь посмотреть?
Игорь покачал головой. Смотреть на парализованного гения ему совсем не хотелось.
— Почему здесь?
Гоша виновато развел руками:
— Ну, не в бараке же его было оставлять! Их-то с матерью давно выселили. Пока здесь поживут, а там придумаем что-нибудь.
— А как нашли?
— Да сам письмо послал, по электронной почте. Мать его до последнего держалась, чтобы компьютер не продавать. А тут, видать, приперло… Он и решил попытаться напоследок.
Из-за другой двери Игорь услышал звуки музыки. Он осторожно заглянул внутрь — и увидел большой, тщательно оборудованный танцевальный зал с золотистым паркетом и зеркалами на стенах. Молодые девчонки — человек двадцать — одетые в одинаковые черные трико и длинные юбки, разучивали испанский танец. Они старательно отбивали ритм каблуками, руки летали в воздухе, лица были сосредоточенны и строги. В их слаженных движениях было что-то завораживающее, торжественное.
— А это что за народное творчество? Гоша коротко ответил:
— Фламенко. Анна Петровна придумала. Психологическая реабилитация через пластику… А что, красиво!
Действительно, красиво. Игорь стоял и смотрел на девушек. Особенно выделялась одна — тоненькая брюнетка с огромными темно-карими глазами. Ну просто Кармен!
Гоша перехватил его взгляд:
— Юлька-то, а? Прямо королева стала!
Игорь вспомнил Юльку. Всего два месяца назад, когда ее привезли после очередной облавы на проституток, выглядела она совсем по-другому — тощая, взъерошенная и дикая, как бездомный котенок. Нелепая коротенькая юбчонка, волосы, падающие на лицо, вульгарный яркий макияж, затравленные глаза… Зато теперь — какая красота какая удивительная грация и достоинство в каждом движении.
Когда Игорь зашел в свой рабочий кабинет, все, что в нем было, — деревянные панели на стенах, стол, заваленный бумагами, мягкий ковер, календарь на стене — вызвало у него удивительное и приятное чувство, как будто сейчас он наконец-то и вправду дома. Ну, если и не дома, то на своем месте. Игорь уселся в удобное рабочее кресло, откинулся на спинку и весело сказал:
— Ладно, где там эта журналистка? Давай ее сюда.
Пишущую особу он почему-то представлял себе пышной брюнеткой лет сорока с сединой волосах, умной, прокуренной и циничной. Но в кабинет вошла светленькая девушка чуть за двадцать в черном свитере под горло и голубых джинсах. Держится надменно, но видно, что нервничает. Слишком уж дрожали тонкие пальчики, когда девочка демонстративно включала свой диктофон. И начала с места в карьер, будто в холодную воду бухнулась:
— Игорь Анатольевич, ваш фонд считается благотворительной организацией, но в то же время вас называют самой сильной группировкой в Москве. Что вы можете сказать по этому поводу?
— Я? — Игорь пожал плечами. — Ничего. Кто называет, тот пусть и говорит.
— И все-таки?
Игорь вздохнул. Экая настырная! Да еще и глуповатая какая-то. Кто ж тебе скажет, милая: «Да, я бандит.» Ну, или там — взяточник… Терпеливо, как учитель первокласснице, он принялся объяснять:
— Все зависит от того, что именно считать группировкой. Если это люди, которые работают вместе, то моя команда одна из самых сильных. Но тогда придется считать группировкой любую организацию — от овощной базы до администрации президента. А если вы имеете в виду преступное сообщество, то нет, законов мы не нарушаем.
— Вы хотите сказать, что занимаетесь только благотворительностью? Помогаете обездоленным? — Девушка иронично улыбнулась. Видно было, что ни на грош она ему не верит. Мели, мол, Емеля…
— Не совсем так. Знаете, я твердо верю, что бесполезных людей не бывает. А вот когда человек не находит себе применения, он скатывается в пьянство, наркотики, суицид… Или просто теряет самоуважение и достоинство. Накормить голодного можно один раз, но если не решать проблему в принципе, то человек навсегда остается иждивенцем. Научить работать и зарабатывать — это посложнее, чем раздавать продуктовые заказы и поношенные шмотки. Так что, — он чуть улыбнулся, — фигурально выражаясь, моя задача — дать не рыбу, а удочку.
— Значит, вы используете людей, которые обращаются к вам за помощью? — уточнила девушка.
— В каком-то смысле да. Люди работают и получают оплату за свой труд. Достойную оплату, кстати. Насильно здесь никто никого не держит.
— А как вы поддерживаете дисциплину?
— Словом. Исключительно словом. — Игорь широко улыбнулся.
— А ходят слухи, что провинившихся вы можете жестоко наказать… — протянула девушка.
Игорь почувствовал, что начинает злиться.
— Да, могу! Выгнать могу. И тогда человеку придется снова иметь дело с налоговой инспекцией, милицией, военкоматом, собесом, ЖЭКом, поликлиникой, — словом, с той системой, где каждый, кто имеет власти хоть на копейку, может унижать его в полное свое удовольствие. И никто не вступится. Так что, — он развел руками, — как видите, наказание суровое.
Девушка замолчала. Потом подумала немного — и снова кинулась в бой:
— Правда ли, что вы контролируете всю московскую проституцию?
Игорь чуть не выругался. Почему-то в этот момент он вспомнил Юльку… И еще многих других. Откуда знать этой самоуверенной и самовлюбленной соплюшке про одиночество и отчаяние, глупость и доверчивость своих менее удачливых сверстниц, которым не повезло родиться москвичками в обеспеченной семье, окончить институт и устроиться на престижную работу?
— Нет, не контролирую. На то есть другие… специалисты. И некоторые, между прочим, погоны носят.
— Но у меня есть информация о том, что ваши люди увозят девушек и больше они не возвращаются!
