Но Игорь в тюрьму садиться не собирался — надолго, во всяком случае. Оказавшись в одной из камер Бутырки, доверху набитой человеческим материалом, который общество отторгло от себя, как материал бракованный, а быстро уничтожить почему-то постеснялось, Игорь, конечно, сразу себя поставил так, как нужно, в авторитете. Чтобы и шконка нижняя, и доля с передач, и почет с уважением от сокамерников. Но думал он о другом — как отсюда выбраться? Пожалуй, в первый раз в жизни оказался он в состоянии вынужденного бездействия, а потому и думать начал. Оказалось, и это тоже работа! Поначалу даже уставал с непривычки. Потом — ничего, привык, втянулся… Иногда просто не замечал, как день проходит.

Когда в камеру привели Сашу Мошанского — испуганного, туповатого парня, попавшего под следствие за кражу трех метров кабеля на заводе, Игорь сразу же обратил внимание на его удивительное внешнее сходство с самим собой. Ну прямо одно лицо! Будто братья родные. Вначале его это позабавило, потом навело на интересные мысли. А что, если… Срок-то парню светит совсем небольшой! А скорее всего, условный, потому что судимость первая и кража копеечная.

И он начал действовать — потихонечку, исподволь, благо времени было навалом и на допросы его вызывали нечасто. Сначала благородно «прикрыл» Сашу — защитил от наездов молодых и наглых уголовников. Потом начал вести с ним долгие беседы «за жизнь». Через пару дней он уже знал все про его немудрящую и непутевую жизнь — где живет, в какой школе учился, про отца-алкоголика, маму-уборщицу и соседскую девчонку Ирку. А главное — еще больше укрепился в своей уверенности, что ему повезло, невероятно повезло. Можно сказать, Сашу ему сам бог послал. Они еще долго разговаривали о чем-то шепотом, но о чем — никто не слышал.

В то утро, когда Сашу вызвали на суд, он так и не поднялся со своей койки. (Потом оправдывался: спал, не слышал, ничего не знаю.) Зато Игорь вышел вместо него. Ссутулившись, шаркая ногами (зря, что ли, целый месяц тренировался копировать походку, речь и выражение лица своего сокамерника!), он вышел в коридор. Сонный контролер-надзиратель скользнул по нему равнодушным взглядом — и не заметил подмены!

В суде тоже все прошло гладко. Как Игорь и рассчитывал, никто из Сашиных друзей и родственников не пришел «поболеть» за него, а значит, и узнать его было некому. Он даже не волновался почти. Только в окно смотрел, на улицу. Смотрел и не мог оторваться, слишком уж отвык за долгие месяцы, проведенные взаперти. Там падал снег — легкий, пушистый декабрьский снежок, что скрывает осеннюю грязь белым сверкающе-чистым покрывалом.

А внутри все было так скучно, казенно и обыденно, будто здесь дровами торгуют, а не решают человеческие судьбы. На миг только екнуло сердце, когда судья, монотонно зачитывая приговор по бумажке, произнесла:

— …И приговорить к двум годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии общего режима.

Неужели?

— В соответствии со статьей 176 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, наказание считать условным.

Фу-у! Пронесло. Кто бы знал, чего ему стоило тогда остаться спокойным, дождаться, пока невыносимо медлительная секретарша отдаст ему паспорт и выпишет справку об освобождении! Он тогда сумел не запаниковать, не побежать, спокойно выйти из зала суда…

Да толку-то. Всего три недели и пришлось погулять на воле. Его взяли в банке, где в сейфовой ячейке хранился «неприкосновенный фонд» — жить-то надо! Прямо там и караулили… Когда крепкие молодые ребята в штатском заломили ему руки за спину и защелкнули наручники на запястьях, Игорь подумал — вот и все, конец. Удостоверение зачем-то сунули под нос… Еще бы права зачитали, как в американском кино. Привезли в какой-то замызганный околоток, приковали к батарее…

А дальше пошло непонятное: сначала пришел какой-то мужик лет сорока пяти, судя по повадкам — начальник, главный здесь. Посмотрел на него, подумал, бумаги полистал и стал кому-то звонить. Потом его долго везли куда-то с завязанными глазами. А потом… Появился в его жизни Сергей Степаныч и рассказал… про тайную организацию, созданную офицерами, уставшими от бессилия в борьбе с мафией и коррупцией. «Санитары леса», так они себя называли.

В самом деле, трудно упрятать надолго какого-нибудь уголовного авторитета, бизнесмена-афериста или продажного чиновника. У них и адвокаты, и суды купленные, а иногда — даже депутатская неприкосновенность. Просто больно смотреть честным ребятам, когда такой тип гоголем на свободу выходит. Зато от пули никто еще не спрятался.

Сергей Степаныч говорил долго и убедительно, даже как будто сам увлекся. А потом — сделал то самое предложение.

— Ты же понимаешь, — сказал он тогда, — мы тебе доверились. Дали шанс. А ты в розыске, беглый. Такие, как ты, могут оказать сопротивление при задержании, а там… В общем, ты человек неглупый. Так что — выбирай.

Игорь все понял и согласился. И не потому, что так уж сильно боялся умирать и в тюрьму идти не хотел. Во всяком случае, не толькопотому. Было и еще кое-что, в чем он и сам себе признавался с неохотой… Каждый раз, когда он всаживал пулю в эти наглые, самодовольные, отъевшиеся на чужой крови рожи, какая-то часть его существа испытывала радость. И нехорошая это была радость, темная какая-то. Будто древняя тварь, живущая в бездонном омуте, на миг показывает голову, оскалив зубастую пасть, схватит зазевавшуюся мелкую живность и снова исчезает. Это даже пугало его иногда.

А вот теперь все повторяется снова… Да почему бы и нет, в конце концов? Судьба, видно, такая.

— Ну и что? — угрюмо спросил он. — Чего от меня надо-то?

Его собеседник как-то сразу оживился:

— Люблю деловой подход! Как это у вас говорится… — он прищелкнул пальцами, будто припоминая нужное слово, — раз-два и в дамки! Знаете, мне очень нравится, когда не нужно ходить вокруг да около, объяснять, доказывать, призывать… Вы не поверите, до чего иногда нерешительны и глупы могут быть люди!

Игорь слушал его молча и ждал, пока иссякнет поток красноречия. Наконец, будто уловив его настроение, толстячок заговорил очень серьезно:

— Так вот. Я хочу купить вашу душу.

Вот тебе и раз! Псих какой-то. Душу купить хочет… На фига она ему сдалась? В карман ведь не положишь! Издевается он, что ли? Или просто любит повыпендриваться?

Был когда-то у Игоря приятель Гоша, который тоже любил выражаться темно и непонятно. Бывало, загнет что-нибудь эдакое — карма, чакра, душа мира… Профессорский сын, а вот занесло его — сначала в Афган, потом в бандиты. Под Кандагаром Гоша горел в подбитом БТРе, а потому выглядел как младший брат Фредди Крюгера. Хороший был парень, только пил много. До тюрьмы Гоша, правда, не дожил — его застрелили еще в девяносто втором на «стрелке» с коптевскими. И где бы сейчас ни обреталась его душа, только надеяться, что там ему лучше, чем здесь.

— Так я не понял… Чего делать-то надо конкретно?

Шарль де Виль пожал плечами:

— А что хотите. Буквально все. Возможности Вселенной неограниченны. — Он помолчал недолго, мечтательно закатив глаза, будто воочию представляя себе эту самую Вселенную с ее неограниченными возможностями. Потом, будто спохватившись, снова заговорил — на этот раз сухо и деловито: — Только после того, как подпишете один документ. Любые условия можно отразить в договоре купли-продажи, так что не сомневайтесь, у нас все без обману.

У него в руках вдруг появился откуда-то толстый блокнот с большой летучей мышью на обложке. Де Виль рассеянно перелистал его, открыл на чистой странице, вооружился толстым золотым паркером (кажется, он тоже появился из ниоткуда) и приготовился записывать.

— Итак, я вас внимательно слушаю.

Умом Игорь прекрасно понимал, что это все — чистой воды сумасшествие, так не бывает, но фантазия-то уже заработала! И почти помимо собственной воли начал мечтать, прикидывать…

Но почему-то на ум ничего не шло. А вот и в самом деле — что? Деньги, бабы, тачки, кабаки? Этого всего хотелось по молодости, когда только-только дорвался. Деньги — пыль, сегодня есть — завтра нету, после кабаков назавтра блевать тянет, а бабы… У них у всех все одинаковое. Шалавы — они шалавы и есть. Закурить бы, что ли!