Итак, о чем идет речь в письмах Ленина по национальному вопросу, в чем обвиняют Владимира Ильича его враги? Первое – он ругал великодержавный русский шовинизм. Но разве не было шовинизма в царской России? Разве не называли ее «тюрьмой народов»? Единичные примеры, когда представителям так называемых «инородцев» удавалось занять высокое положение в государстве, лишь подтверждают общее правило: российская империя во многом жила за счет безжалостной эксплуатации нерусского населения. Национальные окраины страны являлись, по сути, ее колониями, – отсюда множество восстаний за равноправие и даже за независимость от России, которые неоднократно потрясали империю Романовых.

Проводником и олицетворением шовинистической политики был русский бюрократ, проводящий великодержавную линию и безжалостно обирающий местное население, которое нередко отставало от русского по уровню культуры. Шовинизм поощрялся и активно внедрялся бюрократией в русское народное сознание; недаром все русские националистические организации до 17-го года так или иначе были связаны с правительством и с самим царем.

Подобное явление характерно для всех государств, в которых одна нация занимает привилегированное положение по отношению к другим. За всевозможными расовыми и националистическими теориями часто скрываются обычные экономические интересы.

Стремясь построить государство принципиально нового типа, государство, основанное на равенстве трудящихся всех национальностей, Ленин просто обязан был объявить беспощадную борьбу великорусскому шовинизму. Но обратите внимание, что Владимир Ильич называет «подлецом и насильником» не русского человека вообще, а бюрократа, прикрывающегося шовинистическими лозунгами. Этого же бюрократа Ленин именует «великорусской швалью» и сожалеет, что в стране еще так мало новых управленцев из числа «советских рабочих», свободных от националистических предрассудков.

Далее следует логический вывод: для того чтобы бывшие угнетенные нации поверили в свое равноправие и включились в процесс создания нового государства, им необходимо дать дополнительные привилегии. Только при таком условии малая нация почувствует себя действительно равной с титульной нацией страны.

Что же касается великой угнетающей нации, «великой только своим насилием», то здесь опять-таки идет речь не о русской нации в обобщенном виде, а о том положении, в которое она была поставлена своим правительством «в историческом прошлом». Волей или неволей, но эта нация нанесла обиды «инородцам», и для многих из них она, в самом деле, была велика только своим насилием. И снова Ленин подчеркивает, что для преодоления недоверия необходимо доказать свое подлинное стремление отказаться от шовинизма в межнациональных отношениях.

Попытка объединить людей не по национальному, а по какому-либо иному, высшему признаку, собственно, не новая в мировой истории. Вспомним Новый Завет, в котором говорится о тех временах, когда не будет «ни эллина, ни иудея, ни римлянина», но все люди объединятся во Христе. Ленин, по-своему, конечно, тоже пытался осуществить мечту о равноправном единении «всех языков». Увы, время показало, что до этого еще очень далеко! Но можно ли осуждать Ильича за попытку приблизить прекрасное будущее человечества?

Второе, за что часто осуждают Ленина, когда вспоминают о его последних работах, посвященных национальному вопросу, – это якобы за русофобию.

Большую нелепость трудно себе представить! Владимир Ильич гордился достижениями России, восторгался ее культурой – достаточно почитать воспоминания о нем М. Горького. Ленин и по своему характеру был стопроцентно русским человеком. Категоричность, максимализм, постановка великих целей и готовность идти на любые жертвы во имя их достижения – разве это не черты русской натуры?

А обостренные чувства справедливости и правды, вспыхивающие бунтами, когда переполнялась чаша народного долготерпения? Восстания С. Разина и Е. Пугачева были поэтому чисто русскими бунтами, так же как и революция 17-го года была чисто русским явлением.

Задумайтесь, почему Ленина в народе называли почтительно-ласково – «Ильич»? Так, по отчеству, раньше именовали уважаемых мужичков-хитрованов, башковитых, радеющих за общество, артельных вожаков. Никого из деятелей нашего государства, кроме Ленина, не удостоил народ подобным уважительным обращением. Это о многом свидетельствует и, уж по крайней мере, опровергает измышления о русофобстве Владимира Ильича!

Третье обвинение заключается в том, что Ленин будто бы был ставленником все тех же инородцев, прежде всего евреев, проводил политику в их интересах, и сама наша революция-то была чуть ли не еврейской! Те, кто утверждают это, приводят цифры о количестве «инородцев» в различных органах советского государства. В любом случае получается, что русские вроде бы и в большинстве, но вот в процентном соотношении, в сравнении с общим количеством в стране лиц определенной национальности…

Подобные утверждения могут делать или очень наивные люди, или одержимые ненавистью к русской революции. Нормальный человек, знающий Россию, должен понимать, что Русь всегда, от самых своих истоков, впитывала в себя народности и нации, многое заимствовала у них и одновременно приобщала к своей жизни, к своей культуре.

В русских бунтах и в русской революции принимали участие многие нации и народности не потому только, что угнетались они великодержавным царским правительством (хотя и эта причина тоже была), но из-за влияния на них русской идеи о высшей справедливости и всеобщем благе. Как сказал бы Л. Н. Гумилев, русский народ обладал высокой степенью пассионарности с большой силой притяжения.

От этого в войске Е. Пугачева значительную часть составляли башкиры, татары и другие народности Поволжья и Приуралья; от этого в Красной Армии и в советском государственном аппарате служили латыши, грузины, евреи, армяне и еще масса людей разных национальностей, включая венгров и китайцев.

Все они проникались русским духом сопротивления, служили идеям русской революции, стремились, как и русские, построить Царство Божье на земле. Поэтому их надо считать, прежде всего, русскими революционерами, а уж потом вспоминать, кто они по национальности. Причем, иногда эта национальность вообще терялась, совершенно растворялась в русской революционной среде. Так, грузин Джугашвили стал русским революционером Сталиным, соратником Ленина и создателем великой советской империи, объединившей более сотни народов.

Как уже говорилось, в национальном вопросе И. В. Сталин придерживался несколько иных взглядов, чем Ленин.

Сталин не считал нужным предоставлять «инородцам» какие-либо преимущественные права. Для него главным было создание государства с твердой центральной властью, подчиняющей себе все нации страны.

Как это ни парадоксально, и Сталин и Ленин оба были правы. План Ленина был рассчитан на скорейшее развитие каждой народности в составе Советского государства, а план Сталина предусматривал скорейшее развитие всего этого государства. План Ленина было труднее исполнить, это были стратегические замыслы; план Сталина был больше тактическим, приближенным к жизненным реалиям.

Понимал ли это Владимир Ильич? Безусловно, но он мерил своей меркой. Для него принцип равноправия наций был священным, и он не допускал никаких нарушений этого принципа. Отсюда резкие высказывания Ленина о национальной политике Сталина: «Тот грузин, который… пренебрежительно швыряется обвинением в «социал-национализме» (тогда как он сам является настоящим и истинным не только «социал-националом», но и грубым великорусским держимордой), тот грузин, в сущности, нарушает интересы пролетарской классовой солидарности, потому что ничто так не задерживает развития и упрочнения пролетарской классовой солидарности, как национальная несправедливость…»

Трагедия Ленина в данном случае была в том, что он видел, как мечта об интернационализме в очередной раз в истории человечества отступает под напором требований времени об упрочнении национального государства.