По всей стране существовала сеть социально-бытовых учреждений, способствовавших обособлению привилегированных слоёв от народа: клубов для директоров предприятий, для директорских жён, для немногочисленных тогда владельцев личных автомашин, пошивочных мастерских и т. д. Обобщая социальные процессы, которые развёртывались в СССР в конце 30-х годов, Троцкий писал: «Тенденция к социальному равенству, возвещённая революцией, растоптана и поругана. Надежды масс обмануты. В СССР есть 12—15 миллионов привилегированного населения, которое сосредоточивает в своих руках около половины национального дохода и называет этот режим „социализмом“. Но, кроме этого, в стране есть около 160 миллионов, которые задушены бюрократией и не выходят из тисков нужды» [47].
Дефицит товаров породил крупномасштабную волну спекуляции. Во второй половине 30-х годов она приобрела «организованный», групповой характер. Одним из основных каналов поступления товаров на спекулятивный рынок была государственная торговля. Подпольными миллионерами становились не предприниматели-производители, а государственные торговые работники, директора, заведующие отделами больших магазинов [48].
Из донесения агента НКВД, работавшего в госторговле: «Большое количество торговых работников занимаются систематическими организованными хищениями и не только не наказываются, а, наоборот, считаются почётными людьми. Их пример заразителен для многих других, и постепенно хищения входят в традицию, в быт, как нечто неотъемлемое от торгового работника. Большинство окружающих склонно смотреть как на „нормальное“ явление, что торговые работники обязательно должны быть крупными ворами, кутилами, что они должны иметь ценности, постоянно их приобретать, строить себе дачи, иметь любовниц и т. д. К сожалению, многие на крупных воров — торговых работников смотрят так же либерально, как в своё время смотрели на интендантов-казнокрадцев» [49].
Выявленные хищения и растраты в госторговле за первую половину 1940 года в рамках всей страны достигли 200 млн рублей (не меньшие суммы расхищались за счёт обвешивания, обмеривания, наценок и других способов, которые, как говорилось в записке НКВД, учёту не поддаются) [50], [51].
Материальное положение подпольных миллионеров, позволявших себе в месяц тратить по 10—15 тыс. руб., покупать дома за 100 тыс. руб., легковые автомобили, предметы антиквариата и другие ценности и предметы роскоши, не уступало обеспечению высшей политической элиты страны. Вместе с тем шло сращивание государственной власти и подпольного капитала. По данным одного из донесений НКВД, торговые работники находились под покровительством руководителей советских, партийных и судебно-следственных органов, которые получали от «торгашей» взятки, дефицитные товары и продукты [52].
V
Недовольство народа
Одним из ценных источников, характеризующих кризис снабжения в городах, является собранная в партийно-государственных архивах подборка писем трудящихся в высшие органы власти, в том числе Сталину и другим «вождям». В этих письмах рисуется не только невыносимое положение советских людей, но и их растущее недовольство своим положением. Характерно, что из 18 писем в подборке, опубликованной в журнале «Вопросы истории», всего два анонимных, что свидетельствует о смелости их авторов в описании обостряющихся социальных конфликтов.
Судя по письмам из разных городов, рыночные цены на мясо составляли 20—60 руб. за килограмм, на масло — 75—90 руб. за килограмм, на картофель — 5—8 руб. за килограмм, на яйца — 15—35 руб. за десяток, на пшеничную муку — 80—85 руб. за пуд. «При такой цене на хлеб,— подчёркивалось в письмах,— вся заработная плата уходит на покупку хлеба; ведь, если купить 1 кило картофеля на 1 день, то в месяц выйдет до 150 руб. только на картофель, по одной штуке на человека (при семье из пяти человек.— В. Р.), а на что покупать остальное?.. В чём виноваты наши дети, что они не видят ни булки, ни сладкое, ни жиров, даже грудные дети не имеют манной каши» [53].
Н. С. Неугасов писал в Наркомторг СССР: «Город Алапаевск Свердловской области переживает кризис в хлебном и мучном снабжении, небывалый в истории. Люди, дети мёрзнут в очередях с вечера и до утра в 40-градусные морозы за 2 или 4 килограмма хлеба» [54]. «Если продукты имеются в магазине по твёрдой цене,— писал т. Макаренко из Севастополя Сталину,— то не достать работающему, так как здесь давка и один ужас делается, драки. Какое озверение человека… В одном из магазинов за то, что рабочий хотел достать колбасы, его задавили самым настоящим образом… Очереди создают с вечера, и на 6 часов утра очередь принимает колоссальные размеры» [55].
Во многих письмах рисуются страшные картины таких эксцессов, которые возникали в очередях.
Член ВКП(б) Игнатьева писала в ЦК ВКП(б): «В Сталинграде в 2 часа ночи занимают очереди за хлебом, в 5—6 часов утра в очереди у магазинов — 500—700—1000 человек… На рынке у нас творится что-то ужасное… Мы не видели за всю зиму в магазинах Сталинграда мяса, капусты, картофеля, моркови, свёклы, лука и других овощей, молока по государственной цене… Стирать нечем и детей мыть нечем. Вошь одолевает, запаршивели все. Если в городе у нас, на поселке что появится в магазине, то там всю ночь дежурят на холоде, на ветру матери с детьми на руках, мужчины, старики по 6—7 тысяч человек… Одним словом, люди точно с ума сошли. Знаете, товарищи, страшно видеть безумные, остервенелые лица, лезущие друг на друга в свалке за чем-нибудь в магазине, и уже нередки у нас случаи избиения и удушения насмерть» [56]. Игнатьева рекомендовала «вождям» «поинтересоваться, чем кормят работяг в столовых, то, что раньше давали свиньям, дают нам» [57].
Домохозяйка Н. Е. Клементьева писала из Нижнего Тагила Сталину: «Все магазины пустые, за исключением в небольшом количестве селёдки, изредка если появится колбаса, то в драку. Иногда до того давка в магазине, что выносят людей в бессознательности. Иосиф Виссарионович, что-то прямо страшное началось. Хлеба, и то, надо идти в 2 часа ночи стоять до 6 утра и получишь 2 кг ржаного хлеба, белого достать очень трудно» [58].
«Вот уже больше месяца в Нижнем Тагиле,— писал секретарю ЦК Андрееву член партии, работник газеты «Тагильский рабочий» С. Мелентьев,— у всех хлебных магазинов массовые очереди (до 500 и больше человек скапливается к моменту открытия магазинов). Завезённый с ночи хлеб распродается в течение 2—3 часов, а люди продолжают стоять в очереди, дожидаясь вечернего завоза. И так некоторые покупатели стоят с 4—5 утра до 6—7 вечера в очереди и только после этого могут купить два килограмма хлеба… В магазинах, кроме кофе, ничего больше не купить, а за всеми остальными видами продуктов массовые очереди. Ежедневно в магазинах ломают двери, бьют стёкла, просто кошмар» [59].
Из того же Нижнего Тагила учитель И. Н. Фролов, член ВКП(б) с 1924 года, писал: «За последнее время, особенно с декабря 1939 г. ‹…› у нас на Урале происходят ежедневные перебои с хлебом, вызывающие большое недовольство среди населения… Бывая ежедневно в очередях, слышишь от населения такие слова: „Неужели не знает наше правительство, как мучается народ, простаивая по многу часов ежедневно в очередях за хлебом?“» Фролов обращал внимание и на то, что дефицит продуктов первой необходимости и гигантские очереди «создали огромную непроизводительную армию. Каждая семья, чтобы не остаться голодной, старается заиметь „домашнего завхоза“ (т. е. неработающего человека, имеющего возможность простаивать долгие часы в очередях.— В. Р.), которых по одному Тагилу — не одна тысяча, а производство ощущает крайний недостаток в рабочей силе» [60].
Рабочий Алапаевского металлургического завода Свердловской области С. В. Ставров писал в ЦК ВКП(б), что с первой декады декабря 1939 года «мы хлеб покупаем в очереди, в которой приходится стоять почти 12 часов. Очередь занимается с 1—2 часов ночи, а иногда и с вечера… В январе был холод на 50 градусов… Лучше иметь карточную систему, чем так колеть в очереди» [61]. Предложения о возвращении к карточной системе на продукты питания с целью ликвидации гигантских очередей встречаются и в других письмах.
