В 1938 году произошло ещё одно коварное политическое убийство, сопровождавшееся грубой провокацией. 13 июля этого года в Париже загадочно исчез немецкий эмигрант Рудольф Клемент, работавший в 1933—1935 годах секретарём Троцкого, а затем ставший секретарём Бюро IV Интернационала. Клемент принимал активное участие в сборе материалов для расследования московских процессов и в подготовке учредительной конференции IV Интернационала. За пять дней до его исчезновения у него в метро был похищен портфель с бумагами. Клемент немедленно сообщил об этом похищении всем секциям IV Интернационала, предложив им прекратить рассылку писем по старым адресам.
Когда 15 июля французские троцкисты, получившие письмо Клемента, посетили его квартиру, они обнаружили в пустой комнате приготовленный и нетронутый завтрак; все вещи находились на своих местах, не имелось никаких признаков подготовки к отъезду.
Вскоре несколько европейских троцкистов, а затем и Троцкий получили однотипные письма за подписью «Фредерик». Этим псевдонимом Клемент действительно пользовался, но лишь до 1936 года, когда он заподозрил, что эта кличка стала известна НКВД или гестапо. В письмах говорилось о разрыве Клемента с движением IV Интернационала и в обоснование этого назывались имена лиц, якобы отошедших от этого движения. Среди этих имён значились и действительные отступники, и убитый в Испании Нин, и разоблачённые агенты НКВД, такие, как братья Соболевичусы (Сенин и Роман Вейль) и Я. Франк. Автор письма упоминал о вымышленных беседах Троцкого с Клементом по поводу допустимости «временных уступок фашистским верхам во имя пролетарской революции».
Виктор Серж, хорошо знавший Клемента, считал, что если даже это письмо, написанное на машинке, не было прямой фальсификацией сталинистов, то оно было продиктовано Клементу под дулом револьвера [1003]. О подложном характере письма свидетельствовало и написание адреса на конверте, который был составлен так, как пишут только русские: сперва значилось название города, затем название улицы (Клемент, как всякий европеец, обычно писал эти названия в обратном порядке).
В первом отклике на исчезновение Клемента Троцкий выражал уверенность, что он был убит, а письмо было сфабриковано агентами ГПУ. «Опровергнуть эту единственную приемлемую гипотезу,— писал Троцкий,— очень легко: „Фредерик“ должен выйти из своего убежища и выступить с открытыми обвинениями» [1004].
Вскоре Троцкий получил письмо от тетки Клемента. Она сообщала, что живущая в Германии мать Рудольфа находится в отчаянии из-за отсутствия каких-либо известий об исчезнувшем сыне. Это письмо, как подчёркивал Троцкий, «является лишним доказательством преступления ГПУ. Если бы Рудольф на самом деле добровольно покинул Париж, как хочет нас заставить думать ГПУ при содействии агентов разных категорий, то он, разумеется, не оставил бы в неизвестности свою мать» [1005].
Спустя несколько месяцев после исчезновения Клемента его тело, зверски расчленённое, было найдено в Сене. Окончательный свет на это преступление проливают воспоминания Судоплатова, который назвал имена агентов НКВД, убивших Клемента, и рассказал, как это убийство было осуществлено [1006].
Клемент был шестым секретарём Троцкого, умершим насильственной смертью. Четверо из них погибли в СССР, двое — за его пределами.
L
Парижские интриги
Помимо организации убийств, ГПУ неустанно провоцировало конфликты и интриги среди сторонников Троцкого, особенно в кругу парижских троцкистов, где они возникали ещё при жизни Седова. Новый толчок им дали события, связанные с вступлением в этот круг Райсса, а затем Кривицкого. Райсс впервые встретился со Сневлитом 11 июня 1937 года. Через несколько дней Кривицкий узнал от Шпигельглаза: уже 13 или 14 июня в Москву поступило донесение о том, что «один из ответственных агентов» встречался со Сневлитом (спустя ещё 10 дней «Центру» стало известно, что этим агентом был Райсс) [1007].
Когда Кривицкий рассказал обо всём этом Седову, последний в очередной раз пришёл к выводу, что в его ближайшем окружении находится провокатор. Но и тогда Седов не перестал доверять Зборовскому, который в свою очередь высказывал ему подозрения в том, что в утечке информации виновны Сневлит и Серж. Под влиянием этих интриг Седов послал Троцкому письмо с резкими обвинениями в адрес Сневлита за то, что тот задержал его, Седова, встречу с Райссом и не проявил должной заботы о безопасности Райсса [1008].
Новый узел интриг завязался после смерти Седова, оставившего завещание, согласно которому он доверял свой архив только Ж. Молинье и никому иному [1009]. Сообщая об этом Троцкому, Эстрин и Зборовский жаловались, что передачей архива в распоряжение Жанны Седов «лишил организацию всякого контроля над судьбой этих документов». В том же письме они сообщали, что помимо главного архива, хранящегося у Жанны, значительная часть архивов находится в их руках [1010].
Судьбой архива весьма интересовались в Москве. В донесении парижского резидента НКВД указывалось, что Ж. Молинье не доверяет Зборовскому и поэтому не соглашается на то, чтобы тот принимал участие в разборе архива [1011].
1 марта 1938 года Троцкий назначил комиссию для приёмки архива. Но и после этого Жанна заявила, что возражает против состава комиссии [1012].
После смерти Седова издание «Бюллетеня оппозиции» перешло всецело в руки Эстрин и Зборовского. На их имя Троцкий посылал свои статьи, копии которых Зборовский передавал резиденту НКВД, в результате чего они нередко оказывались в Москве ещё до их публикации.
Весной 1938 года «Центр» направил Зборовскому приказ «перенять дальнейшую связь с „Международным секретариатом“ на себя» [1013]. Это задание удалось осуществить благодаря тому, что Троцкий, зная о безграничном доверии, которое его сын питал к «Этьену», давал Зборовскому самые ответственные поручения. Вскоре Зборовский доложил «Центру»: «Старик распорядился, чтобы меня ввели в секретариат и приглашали бы на все заседания Международного секретариата» [1014]. В другом донесении Зборовский сообщал: французские троцкисты предложили ему «взять на себя всю работу русской группы» и заявили, что будут признавать «представителем русской группы» только его [1015].
На Учредительном конгрессе IV Интернационала в сентябре 1938 года Зборовский был единственным, кто представлял делегацию от СССР. Он подробно информировал Центр об участниках конгресса и принятых на нём резолюциях.
Зборовский сделал всё возможное, чтобы не допустить перехода невозвращенцев на сторону троцкистов. Он предложил «Центру» распространять слухи о причастности Кривицкого к убийству Райсса [1016]. Хотя эта провокация не удалась, Зборовский вместе с Эстрин информировали Троцкого о «ненадёжности» Кривицкого. В их письмах тенденциозно излагались сведения о сотрудничестве Кривицкого с меньшевиками и выражались сомнения в правдивости Кривицкого, который якобы «говорит только о том, что соответствует его интересам, и умалчивает невыгодное для него» [1017]. В следующем письме делался вывод: «На В. [Вальтере] нужно поставить крест» [1018].
Аналогичная интрига развёртывалась вокруг Бармина, который открыто выражал издателям «Бюллетеня» своё недоверие и заявлял, что не рассматривает их в качестве представителей Троцкого [1019]. В письме Эстрин Троцкому сообщалось: «Э. [Этьен] виделся с Барминым. Дело с ним не выйдет» [1020].
У издателей «Бюллетеня оппозиции» возник конфликт и с рабочим-оппозиционером Таровым, бежавшим в 1936 году из СССР и при жизни Седова публиковавшимся в «Бюллетене» [1021]. Эстрин сообщала Троцкому, что «Таров порвал с нами отношения» [1022].
Разжигая атмосферу склок и интриг в кругу людей, которые могли бы стать надёжными соратниками Троцкого, Зборовский особые усилия направлял на компрометацию Сневлита и Сержа (именуемых в переписке с Троцким «менеджером» и «литератором»). Желая предупредить сообщения последних о подозрениях, которые имелись у них против издателей «Бюллетеня», Эстрин и Зборовский писали Троцкому, что «менеджер» считает Этьена провокатором и высказывает подозрения по поводу того, на какие средства он живёт [1023]. В другом письме рассказывалось, что «литератор» подозревает «Паульсена» (кличка Эстрин) в работе на НКВД. Уверяя, что это делается с целью скомпрометировать Эстрин и тем самым сорвать издание «Бюллетеня», Эстрин и Зборовский писали, что передают эти сведения «под строжайшим секретом, при условии ни в коем случае ничем из этих сведений не пользоваться до получения от нас соответствующего письма (один неосторожный шаг может погубить всё дело, чрезмерная поспешность может поставить всех нас в очень тяжёлое положение)» [1024].
