Виктор встряхнул парня, а затем похлопал его по щекам, чтобы привести в сознание.

Парень застонал, но еле слышно. Скорее, это был не стон, а лишь всхлипывание.

Виктор не знал, что теперь делать. Если оставить его здесь, а самому идти дальше, то парень наверняка замерзнет.

«А если парнишка вовсе не вор и не жулик, а порядочный человек?.. Возможно, он боролся против оккупантов, вполне вероятно, что он член «Комитета 103». Может, он собирал патроны на поле боя, собирал их для партизан, помогал «Комитету 103» прятать молодежь, которую гитлеровцы должны были отправить в Германию на принудительные работы, помогал семьям солдат–фронтовиков? Или, может, он был партизаном отряда «Истребитель», который несколько дней назад освободил на железнодорожной станции Корсунь пятьсот советских пленных?»

Виктор расстегнул шинель и снова внимательно прислушался. Услышав вдали шум машин, он зажег под полой шинели спичку. Колеблющийся свет спички вырвал из темноты узкое лицо юноши лет шестнадцати. На широкий лоб упали густые волосы, брови сведены вместе, а вокруг рта залегли две горькие складки, которые никак не вязались с его молодыми губами. Спичка погасла. Лицо юноши выделялось в темноте светлым пятном.

Виктор замер. Ему приходилось видеть много различных лиц, молодых и старых, однако ни одно из них не напугало его так, как это. В какой–то миг ему показалось, что перед ним его брат Хорст. Виктор был на четыре года старше Хорста, он заменил брату отца, не вернувшегося домой с первой мировой войны. Но Хорста уже не было в живых: его убили фашисты. Воспоминания о брате причинили Виктору боль, хотя со времени его гибели прошло десять лет. В последний раз Виктор видел брата неподвижно лежавшим на земле, как сейчас лежал этот юноша, с прилипшими ко лбу волосами, с сурово сдвинутыми бровями. Смерть заложила глубокие горькие складки вокруг рта Хорста.

Немного подумав, Виктор снял шарф с шеи и обернул им ноги юноши, затем, накинув на него свою шинель, взвалил парня себе на плечи и, ступая по глубокому снегу, направился прочь из деревни.

Шум боя то нарастал, то стихал. Порой Виктору казалось, что его нагоняют машины, но потом гул их моторов исчезал так же внезапно, как и возникал. От куста к кусту, от лощины к лощине Виктор шел через бесконечное поле по направлению к поросшему лесом холму. Холодный северный ветер пронизывал до костей, но Виктору было жарко, пот заливал лицо, и ноша его становилась все тяжелее. Страшно хотелось пить и есть. Он понимал: во что бы то ни стало надо поскорее вернуться в свое подразделение, чтобы немедленно доложить майору Кипиани, что их машина подорвалась на мине, шофер Вася убит, а он, уполномоченный Национального комитета «Свободная Германия», хочет скорее снова заняться делом, получить новое задание. Два года назад, находясь в Донских степях, рядовой гитлеровского вермахта Виктор Шенк дезертировал из части, чтобы добровольно перейти на сторону Советской Армии. А в июле 1943 года был образован Национальный комитет «Свободная Германия». С тех пор Виктор являлся уполномоченным этого комитета, деятельность которого была направлена на то, чтобы вернуть немецких солдат, введенных в заблуждение фашистской пропагандой, на путь истины.

Виктор все шел и шел, а холм, поросший лесом, казалось, совсем не приближался. Тяжело вздохнув, он опустился на камни, положил все еще не пришедшего в себя юношу на снег и растянулся рядом. Он так выбился из сил, что уже был не в состоянии воспринимать звуки и шумы, раздававшиеся вокруг: все они слились в один мощный гул, раскалывавший голову.

Однако через несколько минут Виктор, пересилив себя, все–таки встал. Когда он наклонился над парнем, чтобы снова взвалить его себе на плечи, то увидел, что тот открыл глаза. Губы парня зашевелились, и он прошептал:

— Шапка… Моя шапка…

— Шапка твоя потерялась, — на ухо проговорил ему Виктор. — Ее украл тот мерзавец.

— Моя шапка, — прошептал парень умоляющим голосом. — Моя шапка…

Виктор недоуменно подумал: «Зачем парню сейчас так понадобилась его шапка? Только потому, что у него мерзнет голова?» Он не спеша снял с себя меховую шапку, чтобы надеть ее юноше, но тот вытянул обе руки и, выхватив шапку у Виктора, прижал ее к своей груди. Он медленно ощупал ее пальцами и, натолкнувшись на маленькую металлическую звездочку, облегченно выдохнул:

— Товарищ!

2

Майор Кипиани осторожно соскоблил ногтем пятно с рукава шинели, затем посмотрел себе на ногти, а уж потом бросил беглый взгляд в окошко, словно хотел убедиться, что уже начинает светать. Взяв со стола жестяную кружку с чаем, он отпил глоток. Того, что говорил бородатый мужчина, сидящий напротив, майор, казалось, вовсе не слышал.

Бородач вот уже в который раз объяснял майору, что он русский, что зовут его Василий Поликарпович Озеров, что ему пятьдесят четыре года, а живет он в Бердичеве, где и работает часовым мастером Детей у него нет, а с 27 декабря он вдобавок еще и овдовел, потому, собственно, и направлялся в Шандеровку, где живет его шурин с детьми, милой племянницей и племянником его, Василия Поликарповича.

— Товарищ майор, посмотрите, что я несу этим малышам! — проговорил бородач, доставая из кармана телогрейки кулек с перепачканными кусочками сахара. Говоря это, он сделал вид, что закрыл глаза, однако сам тайно наблюдал за майором Кипиани.

— Вы жили в Бердичеве? — неожиданно спросил майор, закуривая папиросу.

— Да, именно там.

— И, несмотря на это, вы говорите по–русски, а не по–украински.

— Я–то ведь русский.

— Где родился ваш отец?

— Тоже в Бердичеве.

— Выходит, вы и выросли там?

— Я же вам говорил об этом.

— Однако говорите вы совсем не так, как в той местности.

Бородач пожал плечами и рассмеялся:

— Я ведь не украинец…

Верхняя губа Кипиани, украшенная узенькими усиками, чуть заметно вздрогнула.

— Однако вы и не русский.

Бородач сокрушенно вздохнул, уронив удивительно узкие руки себе на колени, и уставился взглядом в потолок, с которого в нескольких местах отлетели большие куски штукатурки, а затем продолжал уже менее убедительным тоном, что он часовщик, Василий Поликарпович Озеров, из Бердичева, русский, пятидесяти четырех лет… Он, разумеется, не мог себе и представить, что в районе Корсуня еще находятся немцы. Да и откуда ему это было знать? Ведь гитлеровцы не оповещали местное население, где именно находятся их позиции в настоящий момент, откуда их выбили советские войска и где они еще держатся.

— Да замолчите вы наконец! — прикрикнул на бородача Кипиани. — Чем вы можете доказать, что это так?

— Товарищ майор, мои документы лежат перед вами! — произнес бородач тоном человека, который не понимает, чего от него еще хотят.

Кипиани скривил губы и сказал:

— Такие документы гитлеровские власти выдают местному населению оккупированных районов, а также тем лицам, кого они засылают к нам со шпионскими заданиями. Вам понятно? Именно поэтому я и требую от вас документов, выданных советскими органами.

— Товарищ майор, мы же сдали свои документы, а там же сразу же уничтожили!

— Короче говоря, вы не можете удостоверить свою личность, — констатировал майор. — Тогда ответьте на следующий вопрос: кроме вас кто еще был часовым мастером в Бердичеве?

Бородач немного помедлил, а затем проговорил:

— Иоахим Ларионович, Марко Антонович…

— На какой улице находилась ваша мастерская?.. Опишите, как выглядит железнодорожная станция…

Бородач не заставил ждать ответа. Но кто мог проверить правильность его слов? Никто. Майору Кипиани ничего не оставалось, как внимательно следить за мимикой бородача, за тем, как он будет вести себя, услышав вопрос.

Неожиданно дверь растворилась, на пороге появился молодой светловолосый солдат.

— Товарищ майор, обнаружен товарищ Шенк! Виктора Андреевича подобрали товарищи из четвертого полка…

Кипиани бросил недокуренную папиросу и вопросительно уставился на солдата.