Ножом резануло в сердце. Подался к ней ближе и упавшим, проваливающимся куда-то голосом глухо спросил: – Што ты? Што с тобой?..
Лицо Аннушки бледное, совсем мертвое, со стиснутыми зубами. Тихон с Секлитеей из-за стола смотрят. Пашутка съежилась, дрожит… Бросилась бы к мамушке, да тятька еще страшней около порога: лицо перекосилось и почернело.
Аннушка тупо ушла глазами в одну точку на полу. Хочет ответить, но дергаются губы, и от этого слова хриплые и обрывчатые: – Силком… на улице взяли… гады!..
Огненными ударами каждое слово бьет в голову Родиона. Он не знает, верить или нет, не ослышался ли? Нет, правда. И дикая, сокрушающая ярость охватывает его. Все изнутри собирается в один сплошной, звериный, остервенелый крик: – У-у… Убью!..
Но слова застревают… Возвращается сознание, просыпаются жалость и любовь. Родион сразу обессиливает. Только саднящая боль в горле. И голос становится чужим, незнакомым ему: – Как же так, Аннушка? А-ах!..
Аннушка прячет лицо в тени. Вздрагивают ее плечи. Поворачивается и тихо просит: – Выйдем, Родя, в сенцы…
Здесь в темноте Аннушка рассказывает. Вперемежку с речью вздыхает, вытирает рукавом лицо.
– Кто их разберет?.. На голову што-то набросили. Затащили за дворы… отбивалась…
Родион прислонился к стене. Он в одной рубахе, и хотя в сенцах холодно, но ему жарко.
Долго стоят молча…
Аннушка изнеможенно садится около кадки с водой… Пьет жадно ковшом воду.
– О-ох, перегорело все внутри!
Хватается за грудь и только сейчас замечает, что болит палец, – вывихнула, когда сопротивлялась.
Родион подходит к ней, гладит волосы…
Мягко сжимает сильными руками ее плечи.
Аннушке легче от ласки, но гнетет горечь от непоправимости случившегося:
– Как я теперьча людям на глаза покажусь?
– Ничего, Аннушка, – не твой стыд!
Родион переламывает еще бурлящую внутри досаду и примирительно кладет руку на голову жены.
Корявый и дубовый, весь пропахший зверьем и тайгой, а вот нашел же в себе ласковое слово: – Голуба!..И кажется Родиону, что пелена спадает с его глаз, и он начинает понимать какую-то иную правду жизни, правду борьбы, с которой пришли Скрывающиеся у него на заимке «странние» люди.Снизились туманы, небо, закутанное черной кошмой, придвинулось к тайге.
Две тревожные тени крадутся по задворкам – Родион и его сосед, молодой парень Павел.
У обоих в руках берданы.
В тишину ночи чуть слышно вплетается тихий шепот.
Около ометов на гумне Родион говорит:
– Ну, ты теперь, Павел, налево, а я направо. Там на заимке встренемся.
Тени расходятся, и ночь дружелюбно поглощает их мглой.
Родион прокрадывается к избе Игошина. Прислушивается, не грозит ли где предательская опасность. Везде тихо…
Мохнатая дворняга со свалявшеюся на боках шерстью и злыми волчьими ушами бросается навстречу и рычит: – С-с… Норка, свои! – манит Родион.
Норка узнает его, обнюхивает, встряхивается, позевывает и отходит в сторону. Пружиня ногами, выгибает спину и приводит себя в порядок после сна.
Родион ногтем пальца тихо стучит в дворовое окно. Нескоро скрипит дверь. Знакомый голос дребезжит: – Ты, Родион?..
– Я есть…
В избе не спят. Пахнет шаньгами и маслом. Игошин сидит на скамье, русая борода горбушкой хлеба положена на грудь. Рядом с ним – племянник, пришедший из другого конца села, с узелком в руках.
– Че замешкались? – поздравствовавшись со всеми, спрашивает Родион.
– Поспе-ешь, ночь-ат длинна… Дай проститься!.. – откликается бабка. – О-ох, влезли в лиху беду – головушку не сносить!
– Коней перегоняли? – не обращая внимания на скулящую старуху, спрашивает Родион.
– Еще два спроворили! – отвечает, Игошин.– Вот это ладно!.. Ну, живей в дорогу… Не вой, бабка. Из заморского зверья шкурок в гостинец принесем!Где видано, чтобы ночью кто ходил по тайге? И днем-то в пихтачах да ельниках, по падям и распадкам, среди сопочных гривок да ущелий, по мочагам и желтым ключам, в буреломах, богульниках и колючей чаще легко заплутаться. А вот Родион и его товарищи не боятся, что зря забредут или варнаки напугают, а не то зверь наскочит.
Втроем отмахивают по знакомым, хоженым местам. Сперва – по лощинке, потом по ключу и опять лощинкой, а там и Родионова заимка. Играет боевым огнем таежное охотницкое сердце. Громко гуторят, смеются, – никто, кроме тайги, не услышит.
Разбужена тайга… Трещит буреломник под ногами. Вверху с шумом махнула птица, обломала и осыпала крыльями сухие ветки. И внизу какая-то зверюга отозвалась, шарахнулась в сторону. Загудели сосны.Тайга, принимай своих сынов-партизан!…
1925
Примечания
1
Доллары.
Оглавление
Александр Алексеевич БогдановТайга разбужена
