Дубы давали тень, от ветра не спасая.

И, словно бы дитя на свет производя,

Дышала женщина и, вся в песке, нагая,

Опять звала меня, колени разведя.

На влажной полосе, надеждами богатой,

В часы, когда отлив являет суть земного,

Я все рассвета ждал, чудес и тайн возврата,

С моих открытых губ срывался крик немого.

И ты одна в ночи была мне маяком.

В нас память утренней зари неистребима.

Тела сливая, мы пересекли тишком

Края, где божество присутствует незримо.

А после вышли на бескрайнюю равнину,

Где коченели позабытые тела.

С тобой мы рядом шли дорогой узкой, длинной,

Нас беспричинная любовь на миг свела.

Да сгинет все, что свет.

Живущие на солнце созерцают нас безучастно:

Мы у земли в плену, на всех земная мета.

И наши мертвые тела истлеют, это ясно.

Мы никогда, любовь моя, не станем светом.

За наш людской удел несладкий

Нам не на ком искать вины;

Есть план, в который включены

Года младенчества, прогулки под каштанами, тетрадки.

Во мне сломалось что-то вдруг

В кафе от разговора двух

Существ кило по сто на темы

Пищеваренья и рентгена.

Он ей пенял: «Помру ведь, злыдня;

Дай хоть порадую себя, коли на то пошло».

Но тело дряхлое изведать радость не могло,

Ему могло быть только стыдно,

И шевелиться неохота и невмочь,

И от одышки муторно всю ночь.

Так эти двое, жизнь прожив,

Дав жизнь кому-то, может статься,

Пристыженно сходили с круга.

Не знал я, что и думать. Может, жить не надо б вовсе.

Про поиск радостей написано давно все,

Вовек он ни к чему

Хорошему не вел.

Но вот они ведь жили, эти двое.

Он говорил: «Могу я в жизни радости иметь?»

И всякий, поглядев на телеса его супруги,

Признал бы за его увядшим членом право

На девок и массаж:

«Чего там, ведь ему недолго уж осталось».

Ничто не одухотворяло пару эту;

Не научась нести с достоинством старенье,

Стерпеться с немощами в кротком примиренье,

Они влачили дни,

Прося не света,

Но передышки, хоть какого-то просвета

Телам изношенным своим.

Но в передышке ночь отказывала им.

Площадка: мини-гольф. Гоняет мяч старик.

Выводит птичий хор без повода рулады.

Или мне нравилось быть в кемпинге в тот миг?

Иль в воздухе была какая-то услада?

Купаясь в солнечных лучах, сродни растенью,

На вскопанной земле я видел тень мою.

Мы знакам прошлого должны дать объясненье

И красоте цветов, похожих на змею.

Другой старик следил безмолвно за скольженьем

Волн, разбивавшихся о берег второпях:

Так дерево глядит без гнева на движенье

Рук лесоруба, что его повергли в прах.

Проворно муравьи цепочкою занятной

Ползли на тень мою, мне не вредя нимало.

Вдруг захотелось жить спокойно и приятно,

Так, чтоб ничто следов на мне не оставляло.

Бродя по улицам без цели, поневоле

Всех предстоящих жертв я предаюсь обзору;

Мне хоть искусственную точку бы опоры -

Покупкой мебели взбодрить надежды, что ли;

А то принять ислам и сладость подчиненья,

Чтоб дал мне добрый Бог в стране каникул место.

Я не могу забыть сквозняк с душком отъезда

В расколах наших слов и жизней расплетенье.

Процесс заката дня пошел часы считать;

Для наших жалоб адресата больше нету.

По мере тленья каждой новой сигареты

Процесс забвенья оттесняет счастье вспять.

Вот шторы - кто-то их придумал как соткать,

А кто-то в серый цвет окрасил одеяло,

В котором угнездясь, я вытянусь устало.

Покой могилы мне не суждено узнать.

Когда устанет жизнь и перестанет нас

Как прежде удивлять, когда, неторопливы,

Нас будут окружать потоки стертых фраз,

Когда иссякнут дни, когда замрут приливы,

Среди оскомину набившего добра,

На миг расправившись, наш орган постиженья

Как шарик сдуется - ему придет пора

Вслед легким совершать ритмичные движенья.

И вдруг окажется, что мудрость - это блеф,

Что пустотою мы дышали, как в колодце,

И наши косточки сгниют, заплесневев,

Пищеварением надежда обернется.

Пищеварением, предложенным взамен

Минувшей жизни,- жизнь червей и их личинок.

И что теперь страдать, когда забьет суглинок

Хоть и не сдавшийся, но усмиренный член?

И все-таки любил я этот мир порою,

Дурацкий солнца свет, что, не жалея сил,

С утра меня согреть в постели норовил,

Мгновенья сладкие знакомы мне, не скрою,

Объятья жаркие и пальцев робких, белых

Прикосновения, их нежность и тепло.

Я знаю, как стучит кровь и ликует плоть,

Блаженство ширится и заливает тело.

В шезлонге в сумерках я грезил о слиянье

Двух тел, все думая о том, как смерть близка

В тот миг, когда в нас жизнь, казалось бы, крепка,

Об угасающем в закатный час желанье…