— Дык он же у нас снабженец! Начальник, бля! Конечно, ему есть где спать. Такие по улицам без нужды не шастают. Просто на тебя сегодня такая блажь нашла, на вокзале Рождество встречать. Всю жизнь мечтал. От мамочки подальше, да? У нас тут красота, малина, да? А ну, давай выкладывай, чего тут потерял! Чё ты тут ищешь?

Последнюю фразу он произнес почти угрожающе.

— Я ищу женщину, — честно признался я без всяких околичностей. К чему играть в прятки? (Юлино имя я, кстати сказать, называть не стал.)

Собравшиеся согласно загудели. Они так, судя по всему, и думали. С ними надо держать ухо востро.

Дав всем отгудеться, вожак сказал:

— Мы тоже, знаешь ли, не лаптем щи хлебаем. У нас тут такие кадры есть! Даже один профессор имеется. Герберт, покажи ему.

Тот, кого он назвал Гербертом, выудил откуда-то из недр своего балахона очки и водрузил их на нос.

— А, каково? — спросил вожак.

Я кивнул и, воспользовавшись случаем, решил представить Пятницу.

— Только осторожнее, — предупредил я, — ему палец в рот не клади! Зверь, а не пес!

Пес дружелюбно смотрел на компанию, которая сулила ему новые развлечения.

— Гкв! — поприветствовал он новых знакомцев.

Теперь настал и мой черед узнать, с кем я имею дело. Ответ, последовавший на мой вопрос, особой ясности не привнес.

— Да ничего особенного. Люди как люди. Типа тебя, — просипел беззубый.

Пришлось мне этим и удовлетвориться.

Позднее к нам примкнул Марио, Марио из Оснабрюка. Меня представили ему как «начальника отдела сбыта и снабжения». Это меня утешило. Значит, они поверили тому, что я им сказал. Поначалу я как-то в этом немного сомневался.

Появление Марио стало поводом для повторного захода по шнапсу. Главное, мне не переборщить. Мои веки постепенно наливались тяжестью. Я прислонился к стене и, откинув голову назад, наблюдал за миром сквозь узенькие щелочки.

Около полуночи на вокзале наметился последний всплеск оживления. Разобраться, кто тут уезжает, кто прибывает, было довольно трудно. И к тому же за сегодняшний день я устал как последняя собака…

И тут мелькнула парочка! Женщину, правда, я не успел толком разглядеть, она довольно быстро прошмыгнула на улицу. Но мужик… мужик по всем приметам был чистый Хугельман! То же драповое пальто, один к одному!

Я весь напрягся, вытянувшись в струнку, и, с большим трудом удерживая равновесие, кое-как поднялся. Потом я сунул Марио, который сидел рядом со мной, поводок и, бросив на ходу «Веди себя тут смирно, Пятница. Я сейчас», поспешил, спотыкаясь, к выходу на Эбенсштрасе. Улица была пустынна.

Направо или налево? Я пошел направо. Может быть, они как раз завернули за угол. Я прибавил ходу. Вывернул на Херцаллее. Опять ничего. Мне показалось это странным. Если я правильно взял след, они должны были тогда мчаться сломя голову, чтобы уже успеть так быстро скрыться. Очень подозрительно! Похоже на настоящее бегство! Наверное, заметили, что я бросился за ними в погоню…

Но от меня так просто не уйдешь! Вперед… По Херцаллее… Теперь я уже жалел, что не взял с собою Пятницу. Но ведь нельзя же было оставлять вокзал без присмотра… Фазаненштрасе. Пусто.

От быстрого бега мне стало жарко, морозный ночной воздух охладил мой пыл и подействовал отрезвляюще. Мне было жарко и холодно одновременно. Я попытался трезво всё осмыслить. Что произошло? Как это вышло, что я глубокой ночью стою под равнодушным фонарем на этой пустынной улице, где нет ни одной живой души? Как я здесь вообще очутился?

Да, Хинрих, где же ты был все это последнее время?

— Не знаю… Я был… Я жил…

Ну а теперь, стало быть, тебя снова куда-то несет?

— Да. К моей великой печали.

К кому, если не секрет?

— К Юлии.

И что тебе от нее нужно?

— Мне нужно с ней поговорить, сказать ей кое-что.

И что ты хочешь ей сказать?

— Не знаю. Я только должен ей сказать, что я не знаю.

Ах, вот как. Понятно.

В конце улицы я наткнулся на металлическую ограду. Она преградила мне путь. Я перелез. «Опасный участок! Не рискуйте собственной жизнью!» — советовал большой щит. Юлия, наверное, посоветовала бы мне то же самое. Ах, Юлия… Вся наша жизнь — это риск собственной жизнью!

Ступеньки. Вниз. Кусты, сухие ветки. Поблескивающая чернота канала. Я оглянулся. Какая-то темная птица летела прямо ко мне. Она стремительно приближалась, в развевающемся пальто, странно взмахивая длинными крыльями. Она что — то кричала, звала меня по имени. Но я отвернулся и двинулся дальше.

Тихо хрустнула тонкая корка. Вода захлюпала под подошвами. Начала подниматься. Ледяной фонтан. Удивленный писк водяных крыс. Не волнуйся, Юлия, это я…

И тут неведомая сила ухватила меня за воротник!

Из своего ящика в камере хранения Марио достал мне сухие брюки, трусы и носки. Мы сидели рядком, и я, дрожа как цуцик, слушал его гневные тирады:

— Ишь, чего придумал! Сначала втюхал мне свою дворнягу, а потом решил слинять! Нет, парень, со мной такой номер не пройдет!

— Собачий налог у меня заплачен, — попытался я сказать хоть что-нибудь в свою защиту.

Меня всего трясло.

— Ну, замечательно! — буркнул Марио и злобно кивнул. — Раз налог заплачен, можно жить дальше!

На следующее утро, в первый день Рождества, я проснулся от запаха кофе… Марио купил мне стакан кофе в киоске.

Он спросил меня, всё ли со мною в порядке, и сказал, что я всю ночь нес какой — то бред, болтал что-то такое несусветное, о «дополнительных частях», о «бдительности». Один раз даже выдал целое предложение: «Всякая попытка к бегству должна быть пресечена на корню!»; а потом опять пошла какая-то ерунда — об оцеплении всего вокзала и всего Западного Берлина, что-то такое совсем неразборчивое…

— Скажи-ка мне, снабженец, а ты, часом, не из тюрьмы сбежал?

— Не-е, я не из тюрьмы.

— Откуда ж ты тогда?

— Оттуда, — сказал я и мотнул головой.

— Понял, — кивнул Марио.

Он допил свой кофе. Потом поднялся. Ему пора было идти.

Много лет назад, рассказал он мне за завтраком, он приехал в Берлин и «застрял». Зарабатывал он на жизнь тем, что регулировал движение перед вокзалом, показывая подкатывающим машинам свободные места парковки, при этом он всегда напоминал водителям, чтобы они не забывали класть на видное место пластмассовые «часы» с выставленным временем («Фиговину-то положи, а то они сегодня опять проверяют!»), за что ему обычно давали марку или даже две, получив которые он, как настоящий блюститель порядка, спешил подхватить следующий экипаж, в черепашьем темпе обшаривающий стоянку в поисках какой-нибудь дыры.

У меня тоже сегодня были еще дела. После вчерашнего поражения все мои надежды теперь были связаны с наступившим выходным. Сейчас половина восьмого. Если у Юлии сохранились хоть какие-то остатки представлений о порядке, то невозможно было себе вообразить, чтобы она забыла о том традиционном мероприятии, которое из года в год, десятилетиями, проходило в этот день и которое невозможно было отменить ни под каким соусом, хотя мы неоднократно ссорились по этому поводу: первый выходной, поездка к Юлиной маме (к «мамуле») в Магдебург, на рождественского гуся.

Сегодня утром тут творится что-то невообразимое! Массовый выезд трудящихся! В таких условиях следить довольно трудно. На всякий случай я решил спустить Пятницу с поводка. Если что, он сможет поймать нашу лягушку-путешественницу.

Ранние поезда (7.48, 8.37, 9.07 и 9.48) укатили, не дав никаких результатов. Затем последовал довольно большой перерыв, поезд на 10.37 по выходным не ходил. Моя последняя надежда — пятьсот третий, скорый. Он отправлялся в 11.07, и в 12.27 Юлия спокойно могла быть уже в Магдебурге, от вокзала до мамы там совсем недалеко, минут пятнадцать, не больше…

Я проводил и этот поезд, он уехал, унеся с собою мою последнюю надежду.

Покинуто стояли мы с Пятницей среди валяющихся рекламных проспектов и мятых банок из-под фанты на пустом перроне. Медленно мы спустились по лестнице в центральный зал. Единственное, за что я еще хоть как-то мог уцепиться, была исчезнувшая железнодорожная карточка. И, конечно, черная сумка! Ладно, предположим, я пропустил Юлю, ей удалось проскочить. Но ведь когда-нибудь она вернется. Конечно она вернется…