– Я завидую людям, которые страдают из-за чего-нибудь важного! – воскликнула Полин, прерывая рассказ.

– Даже если для этого приходится обманывать саму себя? – спросил издатель, не оборачиваясь, удивительно спокойным тоном.

– Ну и что! Ведь это единственный обман, который никогда не раскроется!

– Дело в том, – продолжал Антон Аррьяга, – что антиквару было известно, что у Гонсало де Корреа была жена по имени Патрисия, которая умерла после тяжелой болезни. Именно труп Патрисии был похоронен на кладбище этой маленькой деревни близ Уэски с книгой «Судьба любви» в руках. Таким образом, тема напрямую затрагивала автора книги. Возможно, он написал ее, прося прощения за трусость, не позволившую ему последовать за своей умершей женой. Или, быть может, он написал эту книгу для нее. В таком случае роман содержал личное послание – это было своего рода длинное письмо, обращенное к Патрисии. Этим ли объяснялось безумие священника и его предупреждение ни в коем случае не читать эту книгу?

– Книга создается для того, чтобы ее прочли, – возразил Умберто.

– Разумеется. Однако Артуро Бенавенте целиком поглотила эта мысль. Следующую ночь он не мог заснуть. Лежа в постели, он думал о том, что священник, несомненно, нашел нечто большее в этом тексте. Нечто, что ускользало от него самого. Наконец он вспомнил, что в долгой разлуке несчастных любовников утешали почтовые голуби и что послания были зашифрованы на тот случай, если птица будет перехвачена или потеряется по дороге. В книге подробно объяснялось, какой шифр они использовали. Это был простейший метод – метод замены. Каждая буква алфавита замещалась другой. Однако для того чтобы затруднить немного расшифровку возможному перехватчику, они использовали ключевое слово. Это был традиционный прием криптографии, очень модный в эпоху, когда Гонсало де Корреа писал свой роман. Герои использовали в качестве ключевого слова ее имя: Мария. Таким образом, замена букв осуществлялась следующим образом.

Антон показал нам лист бумаги, на котором он написал большими буквами:

– Буквы имени «Мария» заменяли первые пять букв алфавита, который, начиная с буквы «f», продолжался в своем обычном порядке. Таким образом любовники могли быстро зашифровывать свои письма. Единственной проблемой было то, что буква «а» в зашифрованном тексте могла соответствовать «b», «е» или «f» настоящего письма, что для них не представляло большого затруднения и, напротив, усложнило бы задачу расшифровки постороннему человеку. Понятно? Это очень просто.

– А какое отношение имеет это к помешательству священника? – заметила Долорес, выйдя на секунду из своего оцепенения.

– Артуро Бенавенте заподозрил, что роман Гонсало де Корреа мог содержать послание, зашифрованное таким же образом, что и письма героев. Он поднялся с постели среди ночи и взялся за работу. За окном монотонно шумел дождь. Луна виднелась сквозь темные клочки туч, наполняя пейзаж мертвенным светом. Итак. Я избавлю вас от описаний. Уже светало, когда антиквар обнаружил скрытый текст и ключ к нему. Им было не что иное, как имя «Патрисия». После нескольких попыток он взял букву, которой начиналась каждая страница.

Антон показал нам другой лист бумаги. В тщательно выстроенном порядке, не вязавшемся с его нервным почерком, писатель изобразил на листе совершенно непонятный текст:

– Антиквару не потребовалось много времени, чтобы расшифровать текст. По мере того как он читал эти строки, у него сжималось сердце. Уже был день, когда антиквар спустился в маленький церковный сад и попросил кофе. В руке он держал листок с тайным посланием Гонсало де Корреа. Он снова перечитал его: «Не думай, прекраснейшая Патрисия, что эта книга для многих. Верь мне: она создана для того, чтобы сопровождать тебя в последний путь. Осмелившегося нарушить покой книги ждет проклятие: после столь безрассудного вторжения читателю откроется, что все в мире содержит тайное послание. И пусть, как только он узнает это, его покинет покой и сон. Литература отомстит за тебя, любимая!»

Антиквар подумал о том, что провел без сна уже две ночи. Он вспомнил дона Атаульфо, мучимого совершенным им кощунством и искавшего смысл, а возможно, и прощение в камнях и полете ласточек. Подумал он и о том, что худшее, что могло присутствовать в книге, – проклятие читающему ее человеку.

– Прямо как девка, заразившая тебя венерической болезнью, – сказал Умберто, охваченный мстительным чувством. – Что, черт возьми, ты хочешь этим сказать?

– Нечто недоступное твоему пониманию, – презрительно ответила Исабель. – Что некоторые книги пишутся не ради денег и даже не из желания остаться в вечности, а по гораздо более тонким и сложным причинам.

– Помните, – продолжал Антон, не обращая никакого внимания на комментарии, – что любое тайное послание пишется для того, чтобы быть расшифрованным. Помните, что любой текст сам по себе является тайной. Для неграмотного человека книга представляет собой непостижимую загадку. Такова она и для небрежного читателя, скользящего по тексту, как плывущая по течению лодка. Возможно, книги имеют продолжение внутри. Артуро Бенавенте подумал, что безумный священник на самом деле вовсе не так ошибался. Может быть, действительно нужно научиться глубже понимать смысл окружающего нас мира. Возможно, действительно существует реальность, зависящая не от времени, а от внимания, которое мы уделяем миру. Жизнь – это игра, полная неожиданностей. Но не думайте, что на этом рассказ и заканчивается.

– А как он заканчивается? – тотчас спросила Полин.

– Подумайте сами.

С пьяной величественностью Антон Аррьяга поднялся со стула и повернулся ко мне, чтобы попросить еще виски.

Напрасно все пытались вытянуть из него окончание истории. Он решил оставить его до другого случая. Единственное, что он добавил, прежде чем погрузиться в непроницаемое молчание, было то, что такой заумный рассказ требовал нагнетания драматического напряжения.

– Будем терпеливы, – вмешался издатель. – В том, что касается напряжения, Бальзак и Диккенс поддержали бы Аррьягу. А вот нашему повару, который, кажется, немного увлекся, следовало бы пойти позаботиться об обеде.

Услышав это, я помчался на кухню. Пако был прав. Меня так увлекла история, что я совсем забыл о времени. Курица с креветками была почти готова – оставались только некоторые детали, но первого блюда и десерта не было еще и в помине. Так как второе блюдо было достаточно тяжелым, я решил приготовить к нему гарнир из свежих овощей. На десерт я собирался подать ванильное мороженое, выложенное несколькими слоями в высоких стаканах, вперемешку с нарезанными фруктами (клубникой, киви, дыней и малиной). Я оставил курицу довариваться в кастрюле с томатным и чесночным соусом и пошел с корзиной в кладовку. Вернувшись, я разложил на столе принесенные мной овощи, необходимые для обеда. В спешке я принялся резать все с такой решительностью, которая привела бы моего отца в изумление. Когда я резал помидоры, мне в голову пришла мысль, что уверенность – это искусство принятия решений, казавшееся мне абсолютно чуждым, – зависела скорее от нехватки времени, чем от особенностей характера. Возможно, мой отец был человеком не столько решительным, сколько привыкшим импровизировать на ходу, и, по-видимому, искусство готовить – и даже жить (самое сложное из всех) – требовало принятия быстрых решений. От этой мысли у меня кружилась голова. Если это было действительно так, значит, для соблазнения женщины необходимо полагаться на непроизвольные порывы, а не на хитроумные планы. Зеленое и белое – раз! – куда придется. Не по этой ли причине девушки моих друзей смотрели на меня как на инопланетянина, незнакомого с обычаями этого мира? Неужели они считали меня столь воспитанным, добрым и замкнутым, что им даже в голову не приходило, что я мог бы неожиданно поцеловать их и сказать потом: «Извини, я не смог удержаться»? Может быть, чтобы открыть дверь, не нужно было предварительно стучаться? Где же была дверь, например, к Полин, такой недоступной и ускользающей? В глазах? Это была та дверь, которую нужно было истолковывать? Боже мой! Как можно было истолковывать дверь, которая смотрит на тебя с уверенностью в том, что ты инопланетянин?