– Да, совершенно верно, такая фраза у меня есть, и я не собираюсь от нее отрекаться. Потому что это слова Христа "Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?" Земная история кончается поражением христиан. В "Апокалипсисе" об этом честно предупреждается: "И будет дано Сатане вести войну со святыми и победить их".

Православная традиция доживет до конца мировой истории. Сохранится сообщество людей, собравшихся вокруг веры, чаши с Причастием… Другой вопрос – в каком качестве? Несомненно, последний, самый последний период, мы будем в капсулированном состоянии – будет крайне мало людей, придерживающихся Православия всерьез. Этому ничуть не будет мешать то обстоятельство, что официальное Православие и во времена антихриста может процветать. Храмы будут открыты, но вероучение, которое там будет возвещаться, будет весьма далеким от христианства.

Церковь проиграет в социальном смысле. Не будет христианской школы, христианской политики, христианской культуры. Во многом этого нет и сейчас.

Впрочем, мы не знаем, когда все это настанет, а сейчас мне очень дорога французская поговорка: "Делай то, что ты должен – и будь, что будет".

– Но о победе Христа говорится в Символе веры: «Егоже Царствию не будет конца». Как можно ратовать за православную веру и не верить во всемирное торжество Евангелия?

– Царство Христово наступит тогда, когда "времени больше не будет". А пока есть время – мы потерпим поражение. Но для меня это не повод отказываться от Христа – мало ли поражений здесь, на земле? Есть вечность, а в вечности Господь – само торжество.

Но вообще—то все это я как раз и пояснял в своей книге… Так что этот ваш вопрос по меньшей мере странен – приводить цитату из моей книги и спрашивать – "почему Вы так сказали?". В книге уже был ответ на ваш вопрос. Зачем же делать вид, что не читали этих объяснений?

– Извините. Но Вы как—то проецируете ваш эсхатологический пессимизм на краткосрочную историософскую перспектику?

– В историческом смысле я пессимист, и мне кажется, что большевистский режим сломал хребет русскому народу. Поэтому сейчас русский народ похож на собаку, которая еще может лапками скрести, но ни свою конуру, ни хозяйский дом охранять не может. Если бы мы, нынешние "дорогие россияне", были перенесены в 1941—й – скорость продвижения немцев ограничивалась бы только проходимостью наших дорог. Как это уже и было в феврале—марте 1918—го. Поэтому чувствуется какая—то неправда в пышном праздновании юбилея Победы. 60 лет – большой срок. Победили Гитлера не мы, не те, кто сейчас создает и потребляет информационно—юбилейный шум. Нынешние российские элиты и их электорат ни в малейшей степени не являются преемником Советского народа, победившего в 1945 году.

С точки зрения диагностики жизнеспособности общества, плохим признаком является даже то обстоятельство, что в России нет православного терроризма, нет русского националистического терроризма.

Терроризм сам по себе – это выплеск злой, разрушительной энергии. Но все же – энергии. Пока человек еще жив, у него остается хотя бы коленный рефлекс: бьют по чашечке – дерни ножкой и в лицо обидчику стукни туфелькой. А вот когда бьют под чашечку, а ножка—то уже не шевелится, значит, – или труп, или паралитик.

За последние десять лет нам били уже по всем возможным болевым точкам, особенно наши телевизионщики и пропагандисты "нового мирового порядка". Все национальные, исторические, религиозные святыни осквернили, хотя бы словесно, в потоках издевательств и карикатур. Реакции нет. Народ пропил распад СССР, теперь спокойно ожидает развала России. Поэтому, мне кажется, народ наш “скорее мертв, чем жив”.

Я бы с радостью говорил бы сегодня проповеди против бунтов, восстаний и погромов, но ведь их, к сожалению, нет.

– Но в душе, небось, радовались бы погромам?

– Ну, со стороны, как врач радуется тому, что в организме есть признаки жизни. Это, конечно, черная энергия, но это хоть какая—то энергия. Услышав об этих неумных и злых телодвижениях, я бы испытал то же чувство, что и спасатель, который получает пощечину от той девушки, которой он делал искусственное дыхание. Дыхание он ей делал уста в уста, а вот когда она наконец смогла вздохнуть самостоятельно, она пришла в себя, и, увидев у своего лица прильнувшего к ней незнакомца, со всей дури, почти не приходя в сознание, влепила ему… Больно—то оно, конечно, больно и даже обидно, но и добрая сторона в этом событии все же будет: раз дурит, значит все же живет…

Не реагирует на боль или святой, или труп. Когда этих выплесков нет совсем, это означает одно из двух: или народ достиг такой степени совершенства и святости, что он умеет жить по Евангелию и действительно прощать своим врагам, или это апатия трупа, которому все равно, что с ним делают. Говорить о том, что наш народ после 70 лет советской власти стал каким—то особо святым или духовно совершенным, невозможно. Значит, приходится констатировать некую духовную апатию существа, которое утратило возможность защищать себя, свою территорию.

Во всех странах, выходивших из—под коммунистического владычества, возрождение государственности и общественности шло под лозунгами возвращения к своим народным или национальными традициям – так было в странах Восточной Европы, Балтики, и на Украине, и в Молдавии, и в Средней Азии… Но в России почему—то не произошло такой смычки демократизма и патриотизма. Они оказались по разные стороны баррикад.

И коротичевский "Огонек", и НТВ надавили на все возможные болевые точки и нервно—паралитические узлы общества иголочками кощунств и оскорблений. Журналюги поиздевались вволю и над святынями историческими (типа Отечественной войны), и над святынями религиозными. Достаточно вспомнить "Последнее искушение Христа". И то, что в ответ мерседес Гусинского не взлетел на воздух – плохой признак. В любой порядочной стране это бы произошло – мусульманской, католической, протестантской. А раз у нас ничего в ответ не взорвалось, значит, никакого народного самосознания нет.

Еще одна печальная черта – у нас умер фольклор. Ни песен, ни стихов, оплакивающих боль через колено реформируемой Родины… Ни даже анекдотов или частушек про "демократизаторов".

А как жители России относятся к русским беженцам из Казахстана и Средней Азии, Прибалтики и Кавказа? Помощь и сочувствие или равнодушие и презрение встречают их в России?

А смогла ли православная Русь поистине народно, искренне отпраздновать 2000—летие Рождества Христова? Кажется, ни радоваться, ни плакать мы уже не умеем.

И еще одну горькую вещь я скажу. В прессе я встретил информацию о том, что в Башкирии за последние годы резко снизилось потребление алкоголя. Эта тенденция – укор для нашего народа, "крещеного, но не оглашенного". Ведь что она означает? По законам ислама употребление спиртного является грехом. И вот мы видим, что башкиры всерьез восприняли возвращение к нормам жизни своих отцов. А в России сколько мы ни открываем храмов, а потребление водки растет. И боюсь, что это означает, что наш пафос "второго крещения" уйдет в колокола, в свисток, а не в реальное возрождение жизни.

– Что спасет Россию?

– Все зависит от того, от чего вы хотите спасаться. В истории России были периоды, когда именно Церковь выводила народ из кризиса. Вспомним Преподобного Сергия Радонежского, вспомним священномученика Патриарха Гермогена и роль Церкви в освобождении Москвы от поляков в Смутное время. Однако не все государственно—национальные кризисы в истории России преодолевались при первенствующем участии Церкви. Например, победу в Отечественной войне 1812 года доставил героизм русских солдат и офицеров, а не проповеди отшельников, посетивших действующую армию; террористов 1905 года усмирил Столыпин и его "галстуки", а не воззвания Синода. Я думаю, что и из нынешнего кризиса Россия, если ей суждено из него выбраться, будет выведена людьми в погонах, а не людьми в рясах.