— Иди, мол, обратно — на барщину к господину своему?
— Вот-вот. Прислали в прошлом году Долгорукого-князя с солдатами. Начали хватать, бить и высылать. Но, слава богу, хоть и длинные руки у того полковника были, да отрубили их. Был я в том деле.
— Не врешь?
— Не вру. Что мне врать?
— Ну, спаси тя Христос. Молодцы-то вы какие, — скороговоркой зачастил мужичок, — одно слово: казаки. А вот теперь и Черкаск взяли, неправедных старшин казнили. Хорошо!
— Хорошо, конечно. Но что дальше будет? Бояре-то так дела не оставят.
— Авось господь помилует. Да царь-батюшка призрит на нашу бедность.
— Великий-то государь на войне, не до того ему. А бояре полки посылают на нас. Вот тебе... Постой! Никак, идут?
Толпа загудела еще сильней, по ней прошло волной движение. По направлению к помосту. К нему мимо расступившихся людей, как по коридору, шла новая войсковая старшИна — Булавин со своими помощниками. Атаман выглядел подтянутым, строгим, глаза его, сосредоточенные и серьезные, изредка взблескивали веселыми искрами; власть над этими людьми (а многие шли с ним от Пристанского городка, другие присоединились позже), их поддержка радовали и опьяняли его лучше всякого хмельного пития. Быстро поднялся на помост, соратники встали рядом.
— Казаки! — Голос Булавина звенел над притихшей толпой. — Собрались мы со всей реки, с Дону, и Хопра, и Медведицы, и Бузулука, и Северского Донца, и всех запольных речек, старожилые и новоприхожие казаки, а также крестьяне, работные люди и иные многие люди из Руси и Украины, чтобы заодно встать за истинную веру и за старое поле, как было при отцах и дедах наших. Помощию божиею переменили мы старшин, которые неправду делали, нас изгоняли, вешали и били. Встали мы за Дон и за чернь против бояр и воевод, прибыльщиков и немцев. А ныне бояре снова, как и в прошлом году, посылают на нас полки, чтобы реку нашу разорить и известь старое поле!
— Не дадим!
— Умрем за старое поле!
— Чтоб как при дедах и прадедах было!
— Побить бояр всех и шильников!
— Веди нас, атаман!
Круг кипел, бушевал, как море в непогоду. Крики слились в общий вопль:
— Смерть боярам!
— Побьем всех воевод!
Булавин продолжал:
— Ныне стало нам известно, что московские полки идут на нас по письму князя Меншикова, и стольника, и воеводы князя Голицына...
— От бояр московских все зло!
— А царь-государь о том не ведает!
— Творят, что хотят!
— ...И с теми полками идет князь Василей Володимерович Долгорукий!
— Еще один Долгорукий сыскался!
— Сколько их там у бояр на Москве?
— И ему руки укоротим!
— Господа казаки! — Выждав, когда станет потише, Булавин возвысил голос: — Мы ждать не будем, а станем противитца тем полкам всеми нашими силами!
— Правильно! Любо!
— Все Войско Донское пойдет!
— Мы все, — Булавин протянул руку в сторону своих сподвижников, — войсковой атаман, полковники и есаулы, сдумали послать три войска; на Изюм и другие города Белгородского разряда пойдет полковник Семен Драный, с ним Никита Голый, Сергей Беспалый; на Хопер — атаман Игнат Некрасов; на Волгу — Хохлач и Павлов. То и будет указ всего великого Войска Донского. Любо ли вам?
— Любо! Любо!
— Все пойдем!
— Умрем за старое поле!
— Побьем бояр!
— А в Запорожскую Сечь и на Кубань послали мы верных людей помочь просить. — Кондрат сделал передышку, вытер пот со лба. — И письма по иным многим местам послали, чтоб чернь вся шла к нам бить бояр и полковников, рандарей и приказных. А как их побьем, пойдем на Азов и Троицкой. Потом — по другим русским городам до Москвы. Пора нам с боярами московскими повидаться, как Степан Тимофеевич Разин хотел.
— Мы с ними посчитаемся за все!
— Правильно!
— Разин-то хотел, — раздался голос из задних рядов, — да не вышло! Сила силу ломит!
— Верно говоришь, казак! — Булавин метнул взгляд в его сторону. — Не вышло. У бояр силы много. — Помолчал минуту. — Дак ведь и у нас немало! Вон нас сколько! Три войска посылаем и здесь, в Черкаском, оставим тысячи с две!
— А если побьют нас? — снова прервал его тот же настойчивый голос. — Что тогда?
— Тогда? — Булавин оглядел притихших было людей. — Ну что ж, казаки. Если побьют нас государевы полки, то мы с Некрасовым и другими полковниками и есаулами решили: собираться нам на Цымле (у Цымлянской станицы. — В. Б.), а, собрався, оставить нашу реку и итти на другую реку.
— Куда, атаман?!
— Мыслимое ли то дело?!
— Любо! Уйдем!
— Неужли государь бояр не уймет?
Булавин по тому, как кричали все громче и злей казаки, да и новоприходцы от них не отставали, видел, что тронул больное место. Легко ли оставить родные курени, избы, могилы отцов и дедов, все эти просторы, вольные до сих пор места? Не для всех, понятно, одинаково вольные и щедрые, по все же свои, родные.
— Великому государю в поход и в Посольский приказ, — решительно и твердо говорил войсковой атаман, — мы писали, что мы ему хотим служить верно, как и прежним государям; и чтоб бояре и воеводы наше старое поле не порушили. И еще напишем. Да царь в армии, воинским промыслом против шведов занят. О нас и знать не знает. А у бояр московских одно на уме: выслать с Дону беглых с Руси людей, а нашу казацкую обыкность вывесть начисто. Потому и говорю: отстоим наше поле! Если не выдет — уйдем!.. На Кубань-реку уйдем!
— Не дадим!
— Веди против бояр и полководцев!
— Если што, то и на Кубань можно!
— Там и сейчас наша братья живет!
Булавин, уставший, но довольный, молчал, наблюдая, как в толпе повстанцев, при всем шуме и разноголосице, наметился перелом. Большинство поддерживало предложение о походе войск по трем направлениям, горячо желало и надеялось отбить царские полки от Дона, отстоять его независимость от бояр. Смирились, видно по всему, и с возможным уходом на Кубань. Хотя не все, конечно, думают одинаково. Одни затаились, молчат, выжидают; от этих согласия не дождешься. Да и не надо; главное — за ним, атаманом, идут и стоят за общее дело тысячи и тысячи людей. И еще будут. Пойдем против бояр! Не выдюжим — и на другой реке курени устроим. Не все, конечно, туда пойдут. А многие, поди (ах ты, мать, пресвятая богородица! Помилуй нас и спаси!), и не доживут, не успеют уйти...
— Так как, господа казаки? — очнувшись от мимолетных дум, встрепенулся атаман. — Согласны?
— Согласны, согласны!
— Любо!
— Выступать в поход!
— Хватить гутарить! Бить бояр надо!
— На том и решим! — Голос Булавина звучал громко, торжественно и твердо. — По указу всего великого Войска Донского выступаем в поход против московских боярских полков!
Круг медленно расходился. Полковники и есаулы, сотники и десятники собирали повстанцев в условленных местах. В лагерях Драного и Некрасова седлали коней, приторачивали на запасных лошадей походные сумки с поклажей. Волжское войско грузилось на суда, с казаками вместе отплывали черкасские бурлаки и ярыжки. Булавин выделил им две пушки, чтобы способнее было крепости воевать и разбивать купецкие караваны. А потом, глядишь, на море Хвалынское, как разинские шарпальники, вымахнем и пойдем гулевать по простору синему, к берегам шемаханским да персидским!
Войско Драного по степям вдоль Северского Донца быстро двигалось в сторону Бахмута, Тора и соседних городов. Туда, где булавинцы бросили смелый вызов обидчикам и притеснителям, начали борьбу с карателями и вешателями, которых, как они считали, прислали к ним московские бояре брюхатые. Мало им, видно, того, что Долгорукого и прочих с ним бросили в волчьи ямы. Другим того захотелось! Получат, и сполна! Дайте только срок, всего изведают!
Драный собрал более чем 10-тысячное войско. Имелись у него пушки, много ружей и пистолей. Во главе полков стояли Беспалый, Голый, Шучка и другие атаманы. Действовали они то вместе, то раздельно. Один из них, Беспалый, пришел к Бахмуту с двумя тысячами повстанцев, и здесь к нему присоединились четыре тысячи запорожцев и многие бахмутцы.
