— И не подумаю, сэр. Я видела лицо Арлин в морге.

— Я так и думал, что застану тебя здесь, — сказал Андерсон, ныряя под навес у паба «Три судьи». — Хочешь пропустить кружечку или набраться основательно?

— Я думал, ты ушел домой, — ответил Макалпин.

— Я и был там — целых пятнадцать минут. Но Бренда стала меня пилить, а дети проигнорировали мое напоминание, что уже десять часов и пора спать. Значит, Клэр сейчас начнет балетные упражнения в гостиной, а Питер наверху закатит истерику, потому что слишком устал, чтобы заснуть. Я знал, что здесь соберутся ребята. Зайди со мной, а то у меня нет денег, чтобы всех угостить.

Макалпин бросил окурок в урну на стене и прошел с Андерсоном через весь зал.

— Я тоже заходил домой, но там никого не было. Понятия не имею, где сейчас Хелена.

— Думаю, в галерее, где же еще. У нее скоро большая выставка.

— Ненавижу, когда дома никого нет. Вот и пришел сюда. Послушай, а откуда у студентов деньги, чтобы так пить? — Они услышали громкий смех Литлвуда, который хлопнул по спине тщедушного Вингейта с такой силой, что тот чуть не слетел со стула. — А у этих откуда? Вингейту надо экономить на свадьбу.

— Обсуждают что-то веселое. Баттен тоже с ними, укрепляет связи. Как тебе его выводы, помогли?

— Скрепя сердце вынужден признать, что да. Навели порядок в мыслях.

Они нашли столик у задней стенки.

— Что будешь? — Андерсон засунул руку в карман и вынул сначала толстого голубого бегемота, потом какую-то шляпку от куклы и, наконец, смятую банкноту в пять фунтов.

— Оставь. Я угощаю. Хелена зарабатывает целое состояние. — Макалпин отодвинул на край стола пустую кружку и протянул банкноту Андерсону. — Возьми мне виски.

Подойдя к бару, Андерсон оглянулся на шефа. На улице было немало алкашей, которые выглядели куда лучше старшего инспектора. Он еще больше осунулся, а синяки подчеркивали и без того тонкие черты лица. А вот Баттен выглядел расслабленным и вполне уверенным. Но Андерсона было трудно провести. Колин заметил, как психолог бросил на Макалпина изучающий взгляд. Баттен допил свой эль, обернулся к бару и, встретившись глазами с Андерсоном, удивленно поднял бровь.

Когда Андерсон поставил перед Макалпином стакан с виски, тот даже не поднял глаз. Андерсон отхлебнул томатный сок и поморщился — они добавили в него соуса «Ли-энд-Перринз», хотя он об этом не просил.

Макалпин залпом опрокинул содержимое своего стакана.

— Не надо так сразу налегать, — предупредил Андерсон, кивая в сторону Баттена. — Думаю, что кое-кто наблюдает, сколько ты пьешь. Я знаю, это твой стиль работы, но…

— Что «но»? — Глаза Макалпина опасно сузились.

— Ничего, — ответил Андерсон, не желая нарываться на скандал.

— И о чем они только болтают? — возмущенно спросил Макалпин, заметив, как к Вингейту и Литлвуду присоединился Бэрнс. — Им что, нечем больше заняться?

— О женщинах. Вингейт собирается жениться, а может, и нет, если опять согласился на сверхурочные. У его невесты горб.

— Чертовы бабы! Вот смотри, там лежат три женских трупа, а тут сидим мы с тобой. И среди нас нет ни одной приличной женщины. Говорят одно, делают другое. Бренда хочет, чтобы ты больше зарабатывал, но готова убить при одном упоминании о сверхурочных. Хелена говорит, что любит меня, но скрытничает и закатывает скандал из-за разбитой машины.

— Сколько ты выпил до встречи со мной? — спросил Андерсон. — Послушай, приятель, я тебя знаю очень давно, и это не мое дело, но обычно голова пухнет именно у нее, причем из-за тебя, и если она решила о чем-то не рассказывать, то на это у нее были свои причины. У женщин всегда так.

— Ты прав — это не твое дело. И перестань быть правым, Кол, меня это раздражает.

— Хелена — хорошая женщина. А тебе надо думать, с кем проводить время.

— А когда это ты стал Йодой [16]любви? Ты сам сидишь здесь, со мной, а не дома.

Андерсон признал, что в словах шефа есть доля правды, и промолчал.

— Хелена знает, что я никогда от нее не уйду, никогда. И этого ей должно быть достаточно.

— Правда?

— На этом держится наш брак. Она не похожа на других женщин — она сильная, независимая, она знает, какой работой я занимаюсь и какой я на самом деле, и не пытается меня переделать. Она никогда не вмешивается в мою работу и не жалуется на то, сколько времени я на нее трачу.

— Звучит как пастораль, — пробормотал Андерсон.

— Но это…

— Что — это?

— Вопрос жизни и смерти, — едва слышно проговорил Макалпин. — Я должен быть самым главным человеком в ее жизни, а она не может мне довериться. Что я должен при этом чувствовать?

Андерсон вспомнил покрасневшие глаза Хелены и неестественную бледность кожи — причиной он посчитал усталость.

— Моя мать умерла от рака, — неожиданно сказал Макалпин, и его нетрезвый голос звучал почти торжественно. — Так вот, это неправда. Она убила себя, когда умер Робби, и я видел, как она мучила себя. Ее боль была невыносимой. Хелена об этом знает.

Андерсон уловил подтекст и осторожно прощупал почву:

— Может, поэтому она и не сказала. Из-за матери. Бедная Хелена, я и не знал. Так значит…

— Почему это всегда «бедная Хелена»? Видеть это в тысячу раз труднее, чем жить с этим.

Андерсон так не думал, но возражать не стал.

— Не знаю, я не сталкивался ни с тем, ни с другим.

Макалпин уставился в стакан.

— Я не смог бы выжить, если бы не она. И она это знает. Я был полностью разбит, когда мы встретились. И не выдержу, если она… уйдет.

— Я знаю, о чем ты. Она из тех женщин, что держат мужчин на плаву.

— Я не смог бы дальше жить без нее, а она… — Макалпин вздохнул, медленно покачал головой и заказал еще виски. Неожиданно его настроение переменилось. — Ты знаешь, Колин, о способности женщин казаться не теми, кто они есть на самом деле? Думаю, что Кристофер Робин прав — этих стерв лучше резать.

— Господи, Алан!

— Нет, послушай… Женщины — корень всего зла.

— А разве не деньги? Так многие считают, — осторожно ответил Андерсон.

— Нет, серьезно. Как бы ты себя чувствовал, если бы Бренда тебя бросила? Вместе с малышами Полем и Клэр? Оставила тебя ради другого мужчины после стольких лет обвинений в изменах?

— Моего сына зовут Питер, — поправил Андерсон. — Я бы чувствовал себя в тысячу раз хуже, если бы она забрала его с собой.

— Так вот, угрохали Линзи, двуличную стерву, которая оставила сына и трахалась на стороне. Девчонки из дискотеки, которые были с Арлин, говорят, что она хотела уйти из бизнеса, въехать в новую квартиру, забрать сына, стать порядочной. Судя по отчету О’Хары, так оно и было.

— Не знаю, насколько мы можем доверять их словам. Надо дождаться, пока одна из них протрезвеет. Трейси спьяну что-то ляпнула, что, мол, Арлин доигралась. Поэтому дадим ей проспаться, а потом все вытрясем. Пятна на шкуре леопарда смыть нельзя.

— Ладно, пусть Арлин — уличная проститутка; Линзи встречается с любовником и никому об этом не рассказывает; Элизабет-Джейн — вся из себя правильная и милая, только у нее почему-то совсем нет друзей. Должно же их что-то объединять! — Макалпин совсем разошелся. — Но я этого не вижу! Это вроде дурного запаха — запаха морали, но я не знаю, откуда он исходит. — Он водил пальцем по столу, рисуя непонятную схему. — Но я чувствую что-то общее!

С подобным Андерсон сталкивался и раньше — две минуты гениальности между трезвостью и невменяемостью.

— Но Элизабет-Джейн была уважаемой. Очень уважаемой.

— Ошибаешься! — Макалпин для убедительности помахал пальцем перед носом Андерсона. — Чем они выше, тем ниже падают, с точки зрения морали. Поговори с Костелло, она знает, как устроен женский ум.

— Тем более что она сама — одна из них, — согласился Андерсон с железной логикой.

— Просто спроси ее. — Макалпин понизил голос. — Просто спроси ее, что происходит в голове такой женщины. Я первый раз столкнулся со смертью, когда работал на участке «Патрикхилл». Это было ужасно. Ужаснее всего. Она была такой красивой… — Его взгляд провалился в пустоту.