— Хелена, он тогда сразу потерял и мать, и брата. А был очень молод, еще стажер, сама же говоришь, — мягко напомнил ей Андерсон, подхватывая крем печеньем. — Стажеры отвечают на звонки, заваривают чай. Его бы не подпустили ни к чему, что могло бы его лично затронуть. Так что волноваться нет причин. У него есть какие-то свои соображения, он ими вообще отличается.

Хелена посмотрела на часы и провела пальцем под ремешком. Она похудела.

— На него было не похоже — не прийти и не позлить Терри. Он никогда не упускает такой возможности.

— Он очень устал, Хелена. Пока я его подвозил, он практически уснул в машине, а это говорит само за себя.

Но мысли Хелены были очень далеко. Наматывая на палец прядь волос, она вспоминала лето восемьдесят четвертого, день похорон ее матери. Каким добрым был Алан. Он подавленно смотрел на безымянную могилу, такой молодой, худой, бледный. Она всегда подозревала, что та, которая была там похоронена, оставалась в его сердце так же надежно, как и в земле. Но за двадцать два года замужества она поняла, что эта тема была не для обсуждений. Во всяком случае, с ней. Она наблюдала, как Андерсон подцепил вилкой очередную картофелину, и пыталась понять, насколько он откровенен и искренен. Она водила носком по полу, рисуя круги, и вспоминала белые тюльпаны в алюминиевом конусе и единственную розу, которую он положил позже. Она знала, что нарушила тогда его печаль, и ее не покидала мысль, что и позже она продолжала это делать.

— Я сообщу ему, что экипаж прибыл и ждет. — Она вышла из кухни, оставив Андерсона дожевывать горячий тост с маслом. Он вытянул ноги к плите и мог бы так просидеть весь день, но его благоденствию положил конец Макалпин, который наконец спустился и, сунув утреннюю почту во внутренний карман, давал по мобильнику указания Костелло.

Андерсон поднялся и вздохнул:

— Новый день, новые заботы…

Словосочетание «многоквартирный дом» часто используется неправильно и может ввести в заблуждение. Термин «вертикальное селение», которым иногда пользуются социальные антропологи, гораздо более точный и корректный. Костелло стояла на мраморном полу, разглядывая орнамент Ренни Макинтоша на стеклах, и размышляла, сможет ли она когда-нибудь позволить себе жить здесь. Квартиры на первом этаже с отдельными входами и возможностью пользоваться парком «Виктория-гарденз» стоили больше четверти миллиона фунтов. Такое жилье не для всех. Обитателями были архитекторы и хирурги. Интересно, подумала она, как могли оказаться здесь священник и человек, который после разводов содержал трех бывших жен?

Костелло прислонилась к стене, ожидая прибытия начальства. Макалпин сказал: в полдень. Она вздохнула, не понимая смысла своего присутствия здесь. Хорошо хоть, что не на дожде торчать. Она посмотрела в окно сквозь причудливые завитки роз Макинтоша — в них, как через разноцветный калейдоскоп, струился свет. Она поднялась на один пролет вверх; по этим ступенькам за сто лет прошло немало ног. У окна проверила телефон — никаких сообщений. Андерсон и Макалпин задерживались. Облокотившись на подоконник, она выглянула в окно: на заднем дворике находилась помойка. Вполне нормально для района типа Каслмилк, но никак не для Патрикхилл. Наверное, они называли его «внутренний двор» или… «патио». Она улыбнулась — все равно это была помойка. И не важно, сколько там деревянных бельведеров и как красиво они выглядят — внутри каждого находился контейнер с мусором. Дорожки были выложены брусчаткой, замысловатым узором — этакая Желтая кирпичная дорога, [9]по которой носили мешки с накопившимся за неделю мусором. Погода наконец поменялась к лучшему: из-за туч выглянуло солнце, высвечивая еще не сдавшийся дождь; легкие порывы ветра шевелили желтые ягоды на деревьях. Эти ягоды она уже видела. На фотографиях с места преступления. Дом справа затеняли кусты. Слева, покрытая травой и листьями, тянулась аллея — от Виктория-кресент в парк. Последний путь Линзи Трейл. Костелло почувствовала, как по спине побежали мурашки. Зачем Линзи отправилась сюда с вокзала и почему не зашла к любовнику, жившему тут же? Почему она пошла по аллее? Может, не отдавала себе отчет в происходящем? По аллее ходили редко — чаще обходили здание по тротуару. Трава густая, без проплешин земли, на которых могли бы остаться следы обуви. Костелло вздохнула. Она была примерно того же возраста, что и Линзи, и не могла себе представить, кому можно было бы так доверять, чтобы пойти с ним по аллее темной субботней ночью.

Так кому же доверяла Линзи? Своему бойфренду, неуловимому Яну Ливингстону, который в свои неполных сорок лет уже три раза разводился? Но его жизнь пропустили через самую мелкую сетку. Он был настоящим бабником, но никак не убийцей. Она знала, что он весь субботний вечер провел в пивном баре «Рок-паб» в компании очень уважаемых граждан. Если судить по их письменным показаниям, то Ян Ливингстон даже в туалет не отлучался в одиночку. Костелло смотрела на лестницу, представляя, как по ней вместе поднимались и спускались Лиск и Ливингстон. Странная парочка — священник и бабник. Интересно, что их связывает?

Она услышала, как остановилась машина, и, подойдя к двери, увидела выходящих из нее Макалпина и Андерсона. Андерсон не потрудился припарковать свой разбитый «опель» как следует. По виду Макалпина, недовольно сморщившегося из-за дождя, она сразу поняла, в каком он настроении. Он с силой захлопнул дверцу, и Андерсон выразительно на него посмотрел. Костелло поняла, что в машине они успели поцапаться.

Никаких любезностей.

— Мы хотим допросить Ливингстона.

— Доброе утро, — вежливо сказала она. — Его алиби проверено.

— Дважды, — уточнил Андерсон, стряхивая с пиджака крошки.

— Трижды, — подчеркнула Костелло. — Оно не вызывает сомнений. Он был в компании восемнадцати детей и пяти родителей, двое из которых завезли его домой, а потом вместе с ним направились в бар смотреть футбол. Он даже в туалет ходил не один, а с другом-инвалидом, чтобы помочь тому открыть дверь, — добавила она.

— А какой идиот это проверял? Можно ли этому верить?

Костелло не дрогнула.

— Это была я, сэр.

— Я тоже проверял, — подтвердил Андерсон.

— Ладно, — вздохнул Макалпин.

Костелло и Андерсон нерешительно посмотрели наверх, ожидая указаний.

Первой заговорила Костелло.

— Думаю, что сначала нужно с ним познакомиться, сэр. Составить впечатление. Я и не подозревала, что это место так близко от парка «Виктория-гарденз». Аллея ведет прямо к этой части дома. Пойду посмотрю.

— И?.. — Макалпин заинтересовался, не понимая, к чему клонит Андерсон.

— Возможно, ее сюда заманили обманом. Сама бы она не пошла по аллее.

— Ливингстон должен быть как-то замешан, — согласился Макалпин. — Приманка? Например, «я подброшу тебя к Яну»?

— Не забывайте, что священник тоже живет здесь, — напомнила Костелло. Она открыла дверь и, придержав ее ногой, показала на металлическую пластину с шестью аккуратно напечатанными именами под стеклом. На одной из них значилось «Дж. Лиск». — Он живет прямо напротив Ливингстона. И он знает родителей Элизабет-Джейн. Таким образом, он связан с обеими жертвами.

— Но он не был духовником Элизабет-Джейн, им был некто по фамилии Шанд, если ты помнишь! — В голосе Макалпина чувствовалось раздражение. — И служить на свадьбе, на которой Элизабет-Джейн была бы подружкой невесты, будет тоже Шанд.

— Я сам сказал, что здесь наверняка какой-то повод, связанный с религией, — вмешался Андерсон. — Но чтобы священник резал женщин…

Размышляя над словами Макалпина, Костелло достала записную книжку.

— Шанд сейчас в отъезде. Итак, преподобный Лиск знает родителей. Но знаем ли мы наверняка, что он был знаком с Элизабет-Джейн?

Макалпин нетерпеливо прервал ее мысли вслух.

— Он появился у родителей сразу после ее смерти. Где квартира Ливингстона?

— Четвертый этаж, направо.