— Может?..

Маша ответила не сразу:

— Нет.

— Уверена?

— Почти.

— А если?

— Не надо, прошу.

— Что же делать? Ты понимаешь, что я сейчас.

— И я.

— А если взорвёмся?

— Превратимся в свет!

— Божественная шутка!

Не буду врать, я не настолько тогда стал просветлённым, чтобы верить в свет, в который я превращусь, отказавшись от женщины, в которую почти втюхался. То есть чувствовал себя и впрямь тюхой. Правда, тюхой просветлённой.

Но я не должен был показаться Маше слабаком! И ещё я понимал, что если выдержу это испытание, всю оставшуюся жизнь буду в себя верить! Но как, как выдержать, если весь организм превратился в кабель, через который пропустили высокое напряжение, а изоляцию с него сняли? Вспомнились слова из одной роли мудреца, который ученику сказал следующее: «Когда трудно — пошути! Проблема не уйдёт, но уже не будет казаться такой нерешаемой».

Я рассказал Маше анекдот. Вообще-то я не любитель рассказывать анекдоты. Я их плохо запоминаю. Ещё больше не люблю тех, кто при всяком удобном случае вспоминает какой-нибудь анекдот и, рассказав его, сам хохочет, заставляя тем самым смеяться окружающих. Не люблю, когда мне что-то навязывают. Но ещё больше мне несимпатичны люди, которые живут чужим остроумием. И всё-таки некоторые любимые анекдоты у меня были и есть. Особенно анекдоты, которые чем-то напоминают мне мою жизнь. Вот такой анекдот я тогда и вспомнил:

— Маш, я сейчас лежу и вспоминаю один анекдот — ну точно о нас с тобой.

— Ну?..

Кто бы мог подумать, что я буду рассказывать анекдоты девушке, лёжа с ней в постели под одеялом, а в это время к нам в наше балконистое окно размером от потолка до пола протянется по морю лунная дорожка.

— Умирает очень известный человек. Ну скажем так, писатель. Но знаменитый почти как я. Короче, почти моё будущее. К нему зашёл его лучший друг и спросил: «О чём ты сейчас думаешь, в последние минуты жизни?» — «Видишь вон тот огромный шкаф напротив? Это всё книги, написанные мною!» — «И что ты этим хочешь сказать?» — «А видишь шкаф у той стены, он ещё больше! Это всё книги и журналы, в которых написано обо мне!» — «Не понимаю.» — «Знаешь, дружище, смотрю я на всё это и вспоминаю, как давным-давно, я ещё учился в институте, мы с одной девахой, будучи в колхозе на картошке, завалились на ночь на сеновал. Но у нас ничего не произошло! Знаешь, почему? Она всё время в сено проваливалась! Я никак не мог её должным образом ухватить. Короче, дружище, вот смотрю я сейчас на все эти книги в обоих шкафах и думаю: эх, ей бы тогда их все под задницу подложить, чтоб не проваливалась!»

Маша расхохоталась так, что мой кабель сразу остыл и перестал чувствовать себя кобелём.

Потом Маша мне рассказала смешную историю из жизни своей подруги, а я ей о том, как забавно проходили последние съёмки. И о том, как на одном из спектаклей нашего театра пьяный актёр, игравший ходока к Ленину, спал за кулисами, а когда его разбудили и сказали: «Пора, твой выход!» — забыл, кого он играет. А поскольку утром он играл в детском спектакле собачонку, то выскочил на сцену и облаял Ленина!

Мы прошутили до утра!

Кто, мужики, может похвастать тем, что шутковал до утра, лёжа под одеялом с желанной женщиной и глядя на лунную дорожку, распластавшуюся по волнам Средиземного моря серебряными огоньками, словно это была новогодняя ёлка?

А наутро моя учительница голосом члена государственной комиссии при выдаче диплома успешно окончившему университет студенту вынесла мне приговор:

— После сегодняшней ночи я поняла, что ты стал настоящим мужиком! Поздравляю!

Ей осталось только вручить мне удостоверение, подтверждающее сказанное, чтобы я мог его предъявлять, если мне не поверят.

В аэропорту мы обнялись: вдохнули и выдохнули.

Она оттолкнула меня, как тогда перед выходом на сцену:

— Ну, я побежала! — улыбнулась, чтобы не зареветь.

— Беги! — и я улыбнулся с той же целью.

Она обняла меня, крепко и затяжно поцеловала в губы, а потом ласково прошептала:

— Благодаря тебе я снова людям верить начала! Спасибо!

Вот, собственно, и всё! Она побежала в свою жизнь, а я полетел в свою.

*

Сейчас я пишу эти строки, и мне жалко, что воспоминания о тех гастролях заканчиваются. Описывая их, я заново побывал в том времени и среди тех, кто изменил мою жизнь, включая и Пашу, и Хлястика, и Коржика, и Владлена с консулом. не говоря уже о Вике и Маше! И об их общем ведическом шефе.

А ещё я даже не догадывался, что скоро и сам стану другим человеком. Но всё это будет позже.

Казалось бы, на этом мой рассказ можно было закончить. И всё-таки, перечитав написанное, я почувствовал, что не хватает ещё какой-то одной фразы. Наверное, вот этой:

Многие молодые люди сегодня считают, что жизнь — это сплошная жесть. Лично мне очень хочется им объяснить, что это совсем не так!

Поэтому я и решил поделиться своими воспоминаниями.

ЗАДОРНОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ

(От того автора, который эту историю решил опубликовать)

Не знаю, как и кому, а мне читать Сашкину автобиографическую повесть, конечно, было особенно интересно. Я ведь в те 90-е тоже не раз бывал с гастролями в Израиле. Конечно, подобных ситуаций с бандитами и бабами у меня, слава богу, не случилось. Но таких людей я видел в то время немало и в Израиле, и в России. Прочитав этот почти роман, я тут же позвонил Сашке:

— Ты стал не только настоящим мужиком, но ещё и настоящим писателем!

— Осталось только всё, что я написал, подложить под спину той бабе на сеновале!

Несмотря на неоднократные Сашкины предупреждения, я всё-таки решил в тайне от него показать эти воспоминания о бандитских 90-х некоторым нашим известным режиссёрам. К сожалению, Сашка оказался прав. Я только нарвался на те же банальные, как и сами продюсеры, слова: «Неформатно, нерейтингово. Литература, а не кино. Зрителям неинтересно! Денег не соберём!»

И только один из них, наиболее крутой, всё-таки повесть оценил, хотя сразу предупредил:

— Я могу снять по ней классный фильм. Точно знаю, как это сделать и что добавить. Пока это, конечно, литература. А чтоб стало кино, надо, чтоб он их обеих трахнул — нормальные сцены можно снять. Будут смотреть! Одной из героинь он должен безусловно помочь избавиться от девственности. Представляешь, какая сцена?

Особенно на крупняке. И с этой его Машей. в последнюю ночь, ну так же нельзя! Да они должны барахтаться в лунной дорожке! Ох, как я бы эту сцену снял — Феллини бы в гробу перевернулся. И ещё можно показать, как этот кавказец. — кстати, его маловато, его роль надо расширить — например, в собственных воспоминаниях он отрезает уши пленным. Хлястика с Коржиком лучше бы замочили местные бандюки, а потом всю ситуацию разрулил посол в Израиле. Разборку бандитскую лучше перенести на предпоследнюю ночь. Героя должны ранить. Политики хорошо бы добавить, например, всё это разворачивается на фоне выборов в Израиле или в Америке, на худой конец — в России. Вахтанга нельзя оставлять за кадром, пусть прилетит в Израиль, станет членом эротического клуба. Вместе с Фридой. Омолодят свои дряхлеющие целлюлитные чакры. А когда увидят, какое бабло на этом клубе можно заработать, пусть наедут на шефа и начнут его крышевать. Кстати, все эти закидоны с инь-янем никому не нужны! Надо в особняке устроить роскошный элитный публичный дом с красавицами девками: русскими, молдаванками, латышками и украинками, косящими под таек. Сам кастинг буду проводить! А музыка, знаешь, какая должна быть? Тантрическое кантри!

Наверное, этот крутой режиссёр, имя которого всем известно, поэтому я его не упоминаю, был по-своему прав. Более того, я ему ещё посоветовал добавить автомобильные гонки, показать, как девушка — наркодилер на каблуках в 12 сантиметров убегает от полицейского, сидящего на мотоцикле, и, конечно, ввести одним из главных персонажей монстра, у которого в TV с хай-дефинишн на экране будут видны козявки в носу, волосы в ушах и сопли, струящиеся из глаз. А отталкиваться от Сашкиной повести для того, чтобы снять подобную трехомудину, было бы так же подло, как нагадить в свет!