О Боже. Я отреагировал недостаточно быстро. Его вторая рука скользнула вверх и слегка сжала мой сосок.

 - По удару за отказ. Подмигни мне!

 Я вскрикнул от боли, когда он стал выкручивать сдавленную в пальцах плоть. Я напряг мышцы. Ну, почти.

 - Еще раз.

 Я стиснул зубы, раздвинул колени еще шире, чтобы Уилберу было лучше видно. Унижение, затопившее меня, схлынуло под волной желания и жажды. Его большой палец оказался у меня во рту и заставил меня разжать зубы. Он погладил мой язык подушечкой пальца.

 - А теперь кончи, Гот-бой.

 Это был приказ. Сейчас же. Разрешение. Высвобождение. Ему даже не нужно было больше ко мне прикасаться. Тело с радостью починилось команде, излившись на мою грудь и живот. Я знал, что будет дальше.

 В самом начале моей работы я просто неподвижно лежал, подставляя задницу, потому что именно для этого я и находился здесь. Просто дырка. Я не собирался получать удовольствие. Не собирался отвечать. Я был здесь лишь для того, чтобы меня трахнули из-за огромного долга моего отца.

 В нашей семье было пятеро детей, я самый старший и единственный мальчик. Мне исполнилось четырнадцать, когда все произошло. Моим сестрам было десять, восемь, шесть и два. Мама умерла от рака. Очень долгое время я верил, что заслужил тот ужас, в котором жил. Я был рад, что мама умерла. Ее страдания наконец закончились. Простой взгляд на жизнь ребенка, живущего без особых тревог и забот. Мир для меня был черно-белым. Ей больше не было больно, поэтому я считал, что это хорошо. Я не знал, что боль бывает разная. А потом пришли счета из больницы. И другие счета – они приходили каждый день; постоянные звонки с угрозами; наша мебель пошла с молотка; телефон отключили. Воду и электричество – тоже.

 Когда за нами пришли из Социальной Службы, собираясь распихать нас по разным семьям, я забрал девочек, и мы вместе прятались у соседей на заднем дворе, пока все не ушли. Чуть позже пришел какой-то мужчина, чтобы вышвырнуть нас из нашего единственного дома. А потом внезапно у папы появились деньги. Деньги, чтобы расплатиться со всеми. Деньги заставили всех оставить нас в покое.

 Но это продлилось недолго. Однажды ночью папа вернулся домой позже обычного, он был пьян, избит и рыдал. Когда мама заболела, мне пришлось очень быстро повзрослеть. Я взял на себя заботы по дому и следил за тем, чтобы все девочки вовремя ели и ходили в школу. Я считал себя взрослым. В ту ночь я понял, что до сих пор просто сопливый мальчишка. Папа рыдал, а я не знал, что делать. «Они» должны были придти и забрать Эмили. Она станет залогом и будет выплачивать проценты, а если окажется достаточно хороша, то и саму сумму. Я не знал, что это означает, но мне это не понравилось.

 Я хотел бежать, но отец объяснил, что все девочки - все мои сестры - окажутся в борделе, если нас хотя бы заподозрят в желании сбежать. Что такое бордель, я знал. Я не мог вынести мысли о том, что Эмили станет проституткой. Мама всегда мечтала о том, какая жизнь будет у ее девочек. И секс за деньги в этих мечтах не фигурировал. Я принес папе оставшееся виски и подливал его в стакан, пока отец не отрубился.

 Потом я стащил мамин медальон из ее комода. Это было украшение из тех, в которые вставляют семейные фотографии в память о старых добрых временах. Я поцеловал сестер на прощанье. Накинул на плечи отцу мамин шерстяной плед и снял свою черную ветровку с крючка у двери. Найти наблюдателей было несложно. Я сказал им отвести меня к тому, кому отец задолжал деньги.

 Мистеру Уилберу Броудену.

 Для меня четырнадцатилетнего этот человек был монстром. Я был довольно высоким для своего возраста, но очень худым. Сколько бы я ни ел, все уходило в рост. Я должен был вырасти очень сильным, когда стану постарше. Если стану. Я изложил ему свои условия – меня в обмен на них. Уилбер в деталях обрисовал, что меня ждет. Я почувствовал, как лицо мое побледнело, а колени ослабли. Уилбер был не меньше шести футов трех дюймов. И одна только его рука в толщину казалась не меньше всего меня.

 - Ты понимаешь, во что ввязываешься, Гот-бой? – Он называл меня так с самого начала за от природы черные волосы и бледную кожу. С тех пор как заболела мама, я редко выходил из дома, погрузившись в домашние заботы, и кожа моя стала очень почти что белой.

 - Да. – Мой голос сорвался, и я покачнулся от страха, но решения не изменил. Я должен.

 В ту ночь он изнасиловал меня, записал все на пленку и продал запись. А за то, что я был таким «хорошим мальчиком», я получил 1% прибыли.

 Я выкупил наш дом и записал его на имя сестер.

 Благодаря своей дерзости, я стал личным любимцем Уилбера. Меня хорошо кормили, у меня был репетитор – Уилберу не хотелось, чтобы за ним всюду таскалось тупое тело; меня одевали лучше, чем дома, а каждую ночь хорошенько трахали. По сути, я был всего лишь украшением. Если Уилберу нравилось, как я смотрелся с кем-нибудь, он посылал меня в его постель. Еще подростком он натренировал меня так, что сейчас, когда я сам ростом шесть футов, два дюйма и ничуть не менее внушительного телосложения, я все еще его любимое украшение. Я никогда не сопротивляюсь. Я не спорю с ним. Все это давно выбили из меня.

 И все же через шесть месяцев долг будет выплачен. Я буду свободен. Мне исполнится двадцать пять. Я все еще могу пожить.

 Уилбер собрал остывающую сперму с моего живота и стал засовывать пальцы мне в рот. Его большой палец оттягивал мой подбородок, пока все свидетельства моего оргазма не оказались либо у меня во рту, либо втертыми в мою кожу. Он ослабил хватку, но заставил меня откинуть голову, чтобы слизать сперму с моих губ. Я скользнул по его языку своим. Он высасывал сперму из моего рта, а потом крепко поцеловал меня. Глаза его больше не были холодными, но и особой радости я в них тоже не увидел.

 - Настоящая покорность – это так эротично, Брант. Но… за непослушание придется платить.

 Мне хотелось начать умолять его, но мольбы никогда не помогали. Наоборот, от них наказание становилось еще хуже.

 - Да, Уилбер.

 Ухватившись за мой ошейник, он заставил меня встать. Оказавшись на ногах, я почувствовал, как что-то течет по внутренней стороне бедра. Что-то, скорее всего, смесь из всех клиентов сегодняшней ночи. Я закрыл глаза и услышал, как Уилбер расстегивает пояс. Мои руки все еще были стянуты за спиной толстой полоской кожи, тянущейся от самого ошейника до кожаных наручников, удерживавших мои кисти так, чтобы они не мешали.

 Уилбер никогда не сдерживал ударов. Наказания нужно избегать. И все знали, как это делать. Если дело дошло до наказания, значит, ты просто его заслужил. Мои ягодицы горели, когда он с силой опустил на них ладонь. Уилбер снова сжал мой подбородок. Я получил лишь один удар, но он был достаточно сильным, чтобы на моих глазах выступили слезы.

 - Ну вот, мой дорогой Гот-бой. – Он стал сцеловывать слезы с моих ресниц, а потом ослабил ремни. – Ступай в душ. Ванну примешь, когда будем дома.

 Мои руки онемели и просто повисли вдоль тела, вялые, потерявшие чувствительность. Уилбер начал растирать их – ужасное ощущение. Когда я, наконец, мог сжимать руки в кулаки, он отослал меня в душевые. Я намылился, а потом очень долго оттирал кожу. Вспоминать о пережитом – о том, что я обсуживаю мужчин за деньги - было для меня слишком болезненно. Они пришли и ушли, а все, что говорило о том, что они вообще побывали в моем теле, стекало сейчас в канализацию.

 В отличие от несчастных, застрявших в борделе, ко мне никто не попадал без санитарного свидетельства. Уилбер имел меня, и он же заботился обо мне. В конце концов, я же отрабатывал долг. Если бы я не мог работать, он не получал бы денег. Мужчины постарше любят трахать хорошеньких, молоденьких рабов. Вот и для Уилбера я был рабом. Он планировал мой завтрак, обед и ужин. Составлял расписание моих занятий. С тех пор, как мы заключили сделку, я ни разу не стригся, потому что Уилберу нравились длинные волосы. Сейчас мои волосы прямым черным занавесом спускались до самой середины спины.