Конечно нет, в конце концов пришла она к выводу. Смешно даже думать об этом.

Солнце уже расцветило небо предзакатными розовыми и пурпурными красками. И все это фантастическое многоцветье отражалось в океане, превращая его в нечто живое, пульсирующее в унисон со всеми земными ритмами.

Джун глубоко вздохнула. Хорошо бы навсегда удержать в памяти то чувство успокоения и гармонии, которое снизошло сейчас на нее.

Она тихо открыла ворота и вошла. Звуки музыки донеслись до нее не сразу, но она с самого начала, совершенно бессознательно, ожидала их услышать: волшебство, царившее вокруг, для полного своего совершенства, требовало именно такого дополнения.

Бретт сидел на краю бассейна и играл на гитаре.

Джун замерла на месте и долго стояла, поглощенная сценой, которая, она знала, сохранится в ее памяти до конца жизни. Она впитывала запахи, звуки, оттенки красок, чтобы потом мысленно нарисовать картину, что видели сейчас ее глаза.

Бретт сидел к ней спиной и наигрывал простую, но удивительно приятную мелодию. И с каждым аккордом музыка все глубже проникала в душу Джун, хотя Бретт играл сейчас только для Найси, который находился всего в нескольких дюймах от него. Казалось, музыка гипнотизировала дельфина так же, как и Джун.

Она почувствовала, что ее сердце превратилось в тугой комок и забилось где-то в гортани. Бретт и Найси — существа одной породы. Казалось, они окружены невидимой аурой некоего мистического единства, нарушить которое не дано никому. И ей тоже. Она здесь — лишняя. Ей просто повезло подсмотреть удивительное явление: зарождение дружбы, понимания и доверия между человеком и животным. Она лишь заглянула в него, в этот мир, слегка прикоснулась к нему, ей едва приоткрылось значение той миссии, которую взял на себя Бретт.

Сердце Джун снова сжалось, теперь уже от восторга: такую яркую, неописуемой красоты алмазную россыпь разбросало солнце над водной гладью. И над Бреттом. Над этим одиночкой, сердце которого волнуют по-настоящему только океан и дельфины. Но как глубоко волнуют! Возможно, он никого не подпускал к себе слишком близко, чтобы никто не заметил, какое у него чувствительное сердце, какие сокровища таит оно в себе. Но какую цену придется заплатить той, что захочет пробиться к такому сердцу? Нет, об этом мужчине даже думать опасно.

И все-таки Джун о нем думала.

Бретт закончил играть, и только одна нота еще продолжала дрожать в тишине. Джун закрыла рукой рот, чтобы сдержать готовое вырваться восклицание. Найси уловил это движение и повернулся в ее сторону. За ним оглянулся Бретт.

— А вот теперь вы по-змеиному подкрадываетесь к людям.

— Я не хотела. Извините, — пробормотала Джун.

Бретт положил гитару и встал. Джун, не доверяя себе и своему телу, сделала шаг назад.

— С вами все в порядке? — осведомился он.

Она смотрела куда угодно, но только не на него: не дай Бог он прочитает в ее глазах то, что ни в коем случае не должен узнать.

— Да-да, все в порядке. Я кое-что забыла в конторе.

Бретт взял ее за руки, и теплая волна обрушилась на нее.

— Вы в этом уверены? У вас какой-то потерянный вид. Должно быть, вам потрепал нервы этот Уолтер.

— Не очень. — Джун нашла в себе силы улыбнуться.

Бретт привлек ее к себе, его пальцы крепче сжали ее руки. Теперь Джун чувствовала влекущую близость его тела совсем остро. Он бросил на нее быстрый взгляд, один из тех вопрошающих взглядов, которые протягивают незримые нити между мужчиной и женщиной. Потом его взгляд скользнул к ее губам. Сердце Джун отозвалось страстным молчаливым призывом: поцелуй меня, поцелуй же, поцелуй… И, словно услышав этот настойчивый, жаркий призыв, Бретт склонился к ее губам. У Джун подогнулись колени, она резко выпрямилась, чтобы удержаться на ногах. Его язык легонько скользнул по ее губам, и она призывно открыла губы, приглашая его в мягкую теплую глубину рта.

Он поцеловал ее — медленно и нежно. Его язык коснулся языка Джун ласковым движением, но, так и не войдя в жаждущую глубину, покинул ее.

Бретт отстранился.

— Кто такая Джун? — неожиданно спросил он.

Этот странный вопрос не сразу разрушил чувственный туман, окружавший ее.

— Что? — переспросила Джун.

— Какая ты, Джун? Ты знаешь обо мне. Расскажи теперь о себе.

Она высвободилась из его объятий и, стараясь выровнять дыхание, провела рукой по губам.

— Значит, больше мы не целуемся?

— Нет.

— Тогда, пожалуй, не стоило и начинать, — сказала она, силясь придать своему голосу шутливость.

— Возможно. Итак, вернемся к моему вопросу: какая вы, Джун?

Она задумалась. Конечно, ей ничего не стоило рассказать о своей фирме, но говорить о себе — совсем другое дело.

— Я очень много работала, чтобы добиться того, чего я добилась. Я благоразумна, настойчива, способна к самосовершенствованию.

Бретт молчал. Казалось, он взвешивал ее слова на невидимых весах, пытаясь определить, насколько они правдивы. Но она сказала ему правду, чего еще он ждет от нее?

— Если это все, что вы о себе думаете, тогда вы, должно быть, не знаете себя.

— Конечно, я себя знаю, — уверенно возразила Джун.

Бретт прикоснулся к кончику ее носа.

— И все-таки вы мало себя знаете. Подумайте об этом на досуге. Вас отвезти в отель?

— О да, буду вам очень признательна. Подождите минутку, я заберу в конторе то, за чем приехала.

Джун быстро схватила первую подвернувшуюся под руку папку и вернулась к бассейну. Завидев ее, Бретт встал и направился к воротам. Ей хотелось предложить ему заехать в паб «У Джека» и чего-нибудь выпить, но Джун не решалась, боясь, что выкинет какую-нибудь глупость: бросится ему на шею или даже разрыдается.

Его непонятный вопрос о том, какая она, как ни странно, поселил в ней ощущение неуверенности и дискомфорта. И она, крепко держась за Бретта, молчала всю дорогу, пока они мчались к отелю.

Но, когда Бретт остановил мопед, Джун с удивлением услышала собственный голос:

— Не хотите ли зайти в бар и что-нибудь выпить?

Он взглянул на отделанный мрамором подъезд отеля, на сверкающие чистотой стеклянные двери и покачал головой.

— Не мой стиль, миз Джун.

Бретт протянул руку и отвел прядь волос, упавшую ей на щеку. Джун качнулась в его сторону, ожидая поцелуя, но Бретт сказал только: «Спокойной ночи», — и мопед резко взял с места.

Джун вошла в вестибюль и поднялась к себе в номер. Она вышла на балкон, села и, глядя на усыпанное звездами небо, задумалась. А в самом деле, какая она? Разумная, практичная, настойчивая, во всем стремящаяся к совершенству. Но все это так или иначе касается ее работы. Ну а вне работы?

И тут Джун пришла к ошеломляющему выводу: все, что она собой представляет, так или иначе связано с ее профессиональной деятельностью. А ее реальные, так сказать, человеческие заслуги? Они-то каковы? Она не вылечила ни единой души. Не дала свободы ни человеку, ни дельфину — никому.

Так кто же она, Джун?

Она вернулась к основному и совершенно очевидному. Она — женщина. Романтик в душе. Это свойство своей натуры Джун не считала достоинством и потому тщательно скрывала, но здесь оно выплеснулось наружу. Здесь она была одинокой романтически настроенной женщиной, которой не хочется ничего, кроме таких вот поцелуев. И не просто хочется — она нуждается в них, ей без них плохо. Ну вот, она сорвала все покровы, она увидела себя обнаженной, и это зрелище ей не очень понравилось.

Завтра она скажет Бретту, что она женщина, которая довольна своей жизнью, вот и все.

На следующее утро Бретт, заметив направляющуюся к нему Джун, ощутил, как в нем поднимается приятная теплая волна. В руках у Джун была сумка со снаряжением для подводного плавания.

— Доброе утро, — сказала Джун, опуская сумку.

— Привет.

Дельфин высунул голову из воды и приветствовал ее характерным прищелкиванием. Джун рассмеялась. До чего же приятный смех у этой женщины, подумал Бретт. А от ее улыбки он испытал новый прилив тепла. И как же трудно снова не наброситься на нее с поцелуями!