Его сердце затрепетало — его раздирали противоречивые чувства. Она открыла дверь и проскользнула внутрь, бесшумная, точно тень.

— Я не могу уснуть, — сказала она. — У меня снова началась аллергия. И я… я не перестаю думать о… о разных вещах.

— Думать — это нормально, Энн.

— У меня дурное предчувствие.

— Не тревожься. Господь с тобой. Иногда просто нужно с кем-то поговорить. Поделиться своими тревогами. Излить душу.

— Да.

— Будь со мной откровенна, Энн.

— Хорошо.

— О чем ты думаешь? Что не дает тебе уснуть? Расскажи мне о своих тревогах, Энн. Спроси себя, что тебе мешает, и расскажи мне все не тая.

— Это нетрудно.

— Рад это слышать, — ответил священник.

Его сердце заколотилось еще сильнее. Он понял, что готов бросить всё. Бросить всё, исчезнуть, стать другим человеком. Она была именно тем, чего он желал, в ней одновременно воплощались Бог и вожделение.

— Вы знаете, что я хочу сказать, святой отец.

— Надеюсь.

— Я думаю про строительство церкви. Церкви Пресвятой Девы.

— Так я и знал, — солгал священник.

Она сидела на его постели, чихая, шмыгая носом и сморкаясь, и он ностальгически вспомнил школьные годы, когда пучина ночи казалась исполненной невыразимой чувственности. Энн подтянула колени к подбородку; эта поразительная гибкость делала ее особенно притягательной: наверняка она с легкостью могла бы принять любую позу, описанную в Камасутре. Она сняла джемпер и сидела на его кровати в шароварах и футболке, сквозь белый трикотаж ему был виден один из ее сосков. Впрочем, подобные вещи мужчина готов созерцать бесконечно, и, сделав над собой усилие, он отвернулся; теперь ему не давала покоя мысль, что для ее груди этот сосок слишком велик.

— Думаю, — сказала она, — если я правильно понимаю катехизис, мне нужно обязательно принять крещение.

— Что?

— Я заглянула в ваш катехизис, просто чтобы проверить. Мне не спастись, если я не буду крещена.

— Это тоже сказала Дева Мария?

— Нет, святой отец, она об этом не упоминала.

— Тогда откуда такие мысли?

— Они появились давно, — сказала духовидица. — Я же говорила, я боюсь дьявола.

Отцу Коллинзу было неловко разговаривать с девушкой, лежа в спальном мешке в трусах и футболке. Может быть, она просто ненормальная: сидит у него на кровати бледная как смерть и донимает его разговорами о дьяволе — безумная сирена, обольстительница, посланная разрушить его жизнь, уничтожить его как священника. А может, и нет. Он не знал. Но что она делает в его постели?

— Послушай, — попросил он, — давай отложим этот разговор. Все это становится несколько странным.

— Странным?

— Не забывай, я священник, а ты юная девушка. Сидишь у меня в постели среди ночи. Что, если бы нас увидели сейчас твои телохранители? Согласись, со стороны это выглядит странновато, если не сказать подозрительно. Люди сказали бы, что это непозволительно. И безнравственно. Если нас сфотографировать, моей карьере конец. Мне придется оставить свою должность.

Энн свернулась клубочком, точно нераскрывшийся бутон или улитка.

— Я здесь не для… этого, — сказала она.

— Вот и прекрасно, — ответил священник. — Ведь я дал обет безбрачия.

— Я пришла, чтобы вы совершили обряд крещения, святой отец.

Отец.Он невольно почувствовал себя уязвленным отсутствием интереса с ее стороны, которое граничило с отвращением. Хотя, если подумать, он старше нее почти вдвое. Долговязый насмешливый священник с редеющими волосами.

— Крещение? Прямо сейчас? Ты хочешь, чтобы я прямо сейчас совершил обряд крещения?

— Если можно.

— К чему такая спешка?

— Я не хочу умереть некрещеной, святой отец.

— Энн, я не думаю, что ты умрешь сегодня ночью. А если ты внимательно почитаешь катехизис, ты поймешь, что тем, кто скончался, выразив желание принять крещение, тоже уготовано место на небесах.

— Но там написано, что для этого я должна раскаяться в своих грехах и творить добрые дела.

— Верно.

— Поэтому, может быть, лучше я приму крещение?

— Но это нельзя сделать прямо сейчас. Это невозможно. Ты должна пройти катехизацию. Специальные занятия для тех, кто готовится принять крещение. Обычно на такую подготовку уходит около года.

— Думаю, я готова уже сейчас, святой отец.

— Почему?

— Я видела Пресвятую Деву.

— Если я соглашусь совершить обряд крещения немедленно, это равносильно признанию истинности твоих видений. Это значит, что я как священник ручаюсь за тебя, выражаю тебе свою поддержку. Но я не могу этого сделать.

— Почему?

— Потому что я не уверен в подлинности твоих видений.

— А что нужно, чтобы вы поверили?

— Нужны… хм… веские доказательства. Доказательства, которые выявит процесс расследования. Неопровержимые факты, не вызывающие сомнений. Тогда я поверю.

— А свидетельства Бога вам недостаточно, святой отец?

— Твои видения, Энн, и Бог не одно и то же.

— Значит, вы мне не верите?

— Нет.

— И вы не поможете мне построить церковь? И отказываетесь крестить меня?

— Как только рассеются мои сомнения, я готов делать и то и другое.

— Тогда, — сказала Энн, — я пропала.

В воскресенье Тому Кроссу досталась паршивая смена; он сидел у смотрового окна в коридоре санчасти и ждал, пока раздетый донага заключенный исторгнет из себя воздушный шарик с кокаином. Заключенный лежал на полу спиной к Тому и спал. Его волосы были заплетены в грязные косички. Во сне он поменял позу, и Том подумал, что он похож на зверя в клетке: в его вялых, безжизненных движениях почти не осталось чувства собственного достоинства. Это был ленивый, грузный тип тридцати с лишним лет с сизыми выпуклыми рубцами на плечах и на спине и шелушащимися от псориаза локтями. Наблюдать, как он мечется в беспокойном сне, было невыносимо скучно. Страдая от вынужденного безделья, Том то погружался в дремоту, то рассеянно поглядывал на часы, тут же забывая, который час они показывают. Он массировал шею, размышлял об Элинор и о Тэмми из «Большого трюма», думал о том, что залез в жуткие долги, вспоминал, как Джабари отмывает унитаз, ее шоколадно-коричневые руки в желтых резиновых перчатках, длинноволосую девушку из будки на автомобильной стоянке, ее пышную грудь под форменной блузкой, женщину, которая набивала рот орехами и сухофруктами, ее толстые ноги, обтянутые черным эластиком. Он вспомнил позеленевший череп Ли Энн, ее заколку для волос, длинную бедренную кость и лохмотья накидки от дождя. Краткую речь Энн из Орегона, тьму, что упадет на мир, корыстных, алчных, праведников, женщину, что избавилась от бородавок и бросила курить, собственную нелепую записку. Энн с мегафоном, Энн на коленях, Энн в трансе.

Скука и пустота. Сожаление и чувство вины. Том вытащил карманную Библию, которую потихоньку взял со стола медсестры, и принялся изучать предметный указатель. Он состоял из трех частей: ПОМОЩЬ — Гнев, Гордыня, Грехи так далее; ЖИТЕЙСКИЕ ПРОБЛЕМЫ — Беды, Волнения, Тревоги;ОТЛИЧИТЕЛЬНЫЕ КАЧЕСТВА И ДОБРОДЕТЕЛИ ХРИСТИАНИНА — Долг гражданский, Невинность, Мужество, Полнота жизни, Прилежание, Удовлетворенность.Из любопытства он отыскал рубрику Критическая ситуация, где обнаружил сначала отсылку к псалму 120: «Возвожу очи мои к горам, откуда придет помощь моя», а затем к Евангелию от Матфея 6:28: «Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут».

«Полевые лилии? О чем это?» — удивился Том. Он посмотрел на Превратности судьбы:«Не две ли малые птицы продаются за ассарий?» Развод:«Что Бог сочетал, того человек да не разлучает». Беспокойство:«Не заботьтесь о завтрашнем дне». Несчастье:«Межи мои прошли по прекрасным местам». Грозящая опасность:«Перьями Своими осенит тебя». Потерпевшему неудачу:«Но за Тебя умерщвляют нас всякий день». Арестант испражнился, и Том поспешно натянул резиновые перчатки, вставил в нос затычки и надел хирургическую маску. Он открыл дверь и принялся обследовать фекалии при помощи специальной пластиковой палочки. Никакого кокаина он не обнаружил.