– У дракона нос бывает? – задумчиво спросил он тетю Урсулу после того, как закончил Рупертова толстяка. В руке он держал оставшиеся морковки.

– Несомненно, – ответила тетя Урсула. – Но полагаю, что пуговиц нет. Каролина, у нашего дракона есть пуговицы?

– У него есть клыки, – сказала Каролина. И ей разрешили прикрепить морковные клыки. А потом все они отошли назад и стали потешаться над собственными творениями. Каролина подумала, что ее дракон выглядит слишком милым для похитителя принцессы, но она этого не сказала. Она не хотела обидеть тетю Урсулу или Патрицию. Она полюбила своего дракона.

– А теперь снежные ангелы Патриции, – сказала тетя Урсула. – Конечно, если у вас еще не отвалились пальцы рук и ног, и вы не хотите вернуться в дом, к огню, и выпить шоколад.

– Трусиха, – сказал дядя Тимоти. Говорить такое было невежливо, но Каролине показалось, что он просто дразнился. – Дети, мы разрешим тете Урсуле вернуться в дом к ее шоколаду? Леди, знаете ли, такие нежные создания!

Тетя Урсула стала первой, кто сделал снежного ангела.

Сначала дядя Тимоти и Руперт ангелов не делали. Они просто наблюдали.

– В чем дело? – спросила тетя Урсула. – Неужели снег для вас слишком холоден, милорд?

– Снежные ангелы выглядят очень уж женственно, – снисходительно ответил дядя Тимоти. – Я думаю, что делать их – ниже нашего достоинства, не так ли, Руперт? Хотя, мы могли бы сделать ангелов Люцифера. Что скажешь, мой мальчик?

Ангелы Люцифера не так уж отличались от настоящих снежных ангелов Каролины, только сделаны были намного небрежнее, потому что снег взметнулся и размыл их очертания.

– Ну, – наконец сказал, дядя Тимоти, отряхивая снег с пальто, – кажется, кто-то недавно говорил о шоколаде и приятном тепле у камина?

Каролина внезапно поняла, до чего замерзла. И как устала. Она зевнула, не прикрыв рот рукой и не пытаясь сдержать зевоту. Если бы няня видела и слышала ее, то, конечно, отругала бы. Тетя Урсула просто улыбнулась и наклонилась, чтобы взять ее на руки

– Устала, дорогая? – спросила она. – Мы так увлеченно играли. Ты у нас мигом высохнешь и согреешься.

Но дядя Тимоти оказался возле них прежде, чем Каролина положила голову на плечо тети Урсулы.

– Давайте сюда, я возьму ее. Она для вас слишком тяжела.

Он протянул к Каролине руки, но прежде чем забрал ее и закутал в свое пальто, где она ощутила его тепло и снова почувствовала приятный запах табака, он посмотрел на тетю Урсулу, а та на него. И Каролина подумала, что им, должно быть, пришлось окосеть, так близко они стояли. Она не понимала, почему они уставились друг на друга и стоят так тихо, почему руки обоих, державшие ее, стали как деревянные. Они ничего не говорили, не улыбались и не смеялись. Каролина опять зевнула.

А затем она во второй раз оказалась высоко, на руках дяди Тимоти, и снова почувствовала себя в полной безопасности. И согревшейся. И они пошли в дом пить шоколад.

Это было замечательно. Это было самое замечательное время за всю ее жизнь.

***

Ей определенно было неуютно. Потому что она чувствовала себя слишком хорошо и уютно. Удивительный парадокс.

Пора было переодеваться к обеду, но она не шевельнулась. И он тоже. Ее одолевало предательское желание потянуть время и опоздать на обед, что не позволяло воспитание, или спуститься вниз, не переодеваясь, что не разрешала себе даже тогда, когда в одиночестве обедала в собственном доме.

Она сидела в детской, в глубоком кресле по одну сторону камина, обнимая Каролину у себя на коленях. Он сидел в таком же кресле по другую сторону камина, одной рукой приобняв за талию Патрицию, примостившуюся на подлокотнике его кресла, и положив другую на голову Руперта, который, устроившись на полу, прислонился к его ногам.

Это была нестерпимо домашняя сценка.

Поначалу они разделились на два кружка. Она собралась было почитать Каролине рассказ. Другие дети разговаривали с Тимоти – с лордом Морси – обо всем и ни о чем. Но она обнаружила, что все имевшиеся в наличии детские книги представляли собой назидательные и унылые рассказы, предназначенные для наставления детских умов. Так что она закрыла книгу и взамен рассказала сказку. Она и не подозревала, что умеет рассказывать сказки – о колдунах, ведьмах, о зачарованных и оживающих лесах, и, конечно же, о неизбежных принце и принцессе.

Прежде чем полностью погрузилась в нее, она осознала, что с другой стороны камина наступила тишина и поняла, что у нее уже трое слушателей. Заканчивая сказку, она пару раз скользнула взглядом в направлении другого кресла, и обнаружила, что мужчина тоже слушал, откинув голову на спинку кресла и уставившись на нее ленивыми глазами.

У нее мелькнула предательская мысль, что это мог быть их собственный дом, их собственная детская. Это могли бы быть их собственные дети, и такие посиделки могли бы быть обычным ежедневным ритуалом. Он мог бы быть ее мужем. Ее другом. Ее возлюбленным. Когда утром на улице он коснулся ее, одной рукой подхватывая Каролину с ее руки, а другой слегка задев ее грудь… И когда он повернул голову, чтобы взглянуть на нее, и его лицо оказалось всего в нескольких дюймах от ее лица…

Нет!

– И жили они потом долго и счастливо, – закончила она.

Каролина вздохнула от удовольствия.

– Это была самая прекрасная сказка, какую я только слышала, – блаженно выдохнула Патриция.

– А мне больше всего понравилось, как дерево опустило ветви, схватило колдуна и оплело его ими на веки вечные, – добавил Руперт.

Виконт Морси выглядел сонным. И невозможно привлекательным. Ну и черт с ним! Она радовалась, что вчера вечером он использовал это слово. Если вдуматься, оно удивительно позволяло отвести душу. А потом он зевнул. Она подумала, что у него были причины, чтобы устать. Когда она вернулась в детскую после отдыха – у нее не было привычки спать днем, но после энергичных утренних игр на свежем воздухе ей понадобился отдых, – он, опустившись на четвереньки, изображал лошадь и две племянницы ехали на нем верхом. И он даже негромко ржал.

Ей вдруг стало не по себе. Она приехала сюда, чтобы принять разумные решения относительно будущего детей ее брата, на время забрать их к себе в Лондон, пока не будет достигнуто соглашение, которое будет ее устраивать. Она не ожидала, что лорд Морси приедет, но когда увидела экипаж виконта и его самого, то полагала, что они установят между собой прохладные и благоразумные отношения. Она надеялась, что он предоставит детям кров в одном из своих поместий, и что ее собственная ответственность за них сведется к кое-какой денежной поддержке и нечастым визитам.

И, конечно же, не ожидала всего этого. Даже когда прошлым вечером они решили устроить детям настоящий праздник Рождества, невзирая на траур, который все они обязаны соблюдать, она не ожидала этого ощущения личной вовлеченности, этого ощущения… – ощущения семьи. Она испытывала почти материнские чувства, хотя считала, что эти чувства давно мертвы. И не ожидала, что может испытывать к детям такую нежность, по крайней мере, не ожидала, пока судьба не свела ее с ними.

Что может быть утомительнее, чем обязанность заниматься детьми. Так она думала вчера. И так будет думать завтра, твердо решила она. Неужели она забыла, что создала себе в Лондоне жизнь, которая ее полностью устраивает?

– Завтра сочельник, – сказал виконт Морси.

– А что такое сочельник? – спросила Каролина.

– Это день перед Рождеством, глупышка, – укоризненно сказал Руперт. – А послезавтра Рождество. Но в этом году никакого Рождества не будет. Так сказала няня. Это было бы непочтительно по отношению к маме и папе.

Ленивая благость момента разбилась вдребезги. Руперт наклонился вперед, отодвинувшись подальше от ноги виконта и освободившись из-под его руки. Патриция выпрямилась на подлокотнике кресла и втянула голову в плечи. Каролина затихла, широко раскрыв глаза.