– Да и приплатят, – поддакнул Вадим.
– Значит, завтра мне в пасть ко льву?
– У тебя должность такая, брат.
На прием к Решетову я попал только к вечеру следующего дня. Генерал выглядел утомленным, мысли его, чувствовалось, витали где-то вне Управления, но по мере моего доклада он постепенно возвращался сознанием к делам насущным, хватко улавливая нюансы ситуаций и расставляя ловушки вопросов.
– И сколько они украли в общей сложности?
– Изрядно.
– Что значит «изрядно»?
– Дело в МУРе, а жулики, пока не припрешь, правды не скажут. А как их припрешь, если дело в МУРе?..
– Он просит гарантий? Ну, дайте их. На словах.
– Я верю, что он действительно пригодится нам в дальнейшем как агент…
Недоверчивый прищур. И хлесткий вопрос:
– И много шерсти с овцы состричь решили?
– Если так будет поставлен вопрос, все пойдет на нужды Управления, товарищ генерал.
– Знаешь, Юра, – он откинулся в кресле, – мой нюх не обманешь, есть тут еще одно дно, есть, чувствую. Чего ты мне извилины мозга шпаклюешь? Или колись, или иди себе… И передашь агента своего нашим экономистам, понял? Они с ним торговаться не станут. Тоже мне, хранитель секретов выискался! И сколько украл, и где у чеченов база – все выложит! Я лично проконтролирую.
– Тут есть нюанс, вы правы, – сказал я, чувствуя, что еще мгновение – и конец всем нашим интригам и Диме заодно. – Его родственник – ответственный офицер МВД.
Решетов рассмеялся: коротко и хрипло, с демоническим торжеством.
– И кто таков?
– Маркелов.
– Из секретариата? Ах, вот как. Ну, – хмыкнул, – теперь конструкция в пазы уместилась, теперь верю. Бойкий мальчонка Маркелов, наслышан. Мастеровой мелких интриг. Далеко не пойдет, но в деловых полканах досидит до седин. Или до плеши. – Усмехнулся словно бы сам над собой. – Да, крепко ты своего кореша Маркелова этим агентом за яйца прижмешь. На всю его оставшуюся жизнь. В поденщине он теперь у тебя. – И, не отрывая от меня, бесстрастно выслушивающего эту нелицеприятную тираду, взора, где вспыхивающая насмешка сменялась ледяным безразличием, снял трубку, сквозь зубы распорядился:
– Люда, с начальником ГУВД соедини…
А мною овладело стылое, безразличное презрение к этаким умопостроениям шефа, составлявшим, вероятно, один из стереотипов его мышления. Мне и в голову не могла прийти столь подлая мыслишка. Вот оно, мусорское сознание, построенное на шантаже, двуличии и выкручивании рук ближнему. Мне невольно вспомнились мои прошлые вертлявые дознаватели и следователи с их каверзами, и всколыхнулась в душе темная, привычная ненависть безответного арестанта к чванливым вертухаям.
Дуализм. Морали и текущего бытия.
Между тем, оперируя небрежными рублеными фразами, Решетов в два счета разрешил все проблемы со своим генеральским собратом. Брякнув трубку на рычаг, подытожил:
– Дело из МУРа заберешь к нам завтра. Дальше химичьте сами. Но, если там группа, кем-то надо пожертвовать. Благотворительность – категорически не наш профиль.
– Само собою…
– А теперь присядь. – Кивнул мне на стул, а сам встал из кресла, подошел к одному из шкафов, раскрыв дверцы секретера, вытащил бутылку американского виски, лед из стоящего внизу холодильника, плеснул желтого кукурузного самогона в рюмки, покрутил в сильных узловатых пальцах хрустальную граненую ножку и выдохнул почти смиренно: – За удачу во всех наших начинаниях, Юра, за удачу…
Ошпарил мне спирт глотку, разлился уютным теплом внутри, но в голову не ударил, каждый нейрон мой был настороже, не позволяя окутать себя успокаивающим алкогольным парком.
Зверь, выразивший благосклонность, в любой момент был способен ощериться вновь, пружиной метнуться к незащищенному горлу расслабленного простака, растроганного коварной его лаской.
– Вопрос у меня к тебе, – произнес он безразличным голосом. – Вопрос такой: а зачем ты здесь?
– Вопрос простой, – сказал я, минуя надлежащую паузу. – Здесь настоящая работа. Здесь я в своей стихии. И если честно, то и не думал, что найду здесь то, чего не хватало в жизни.
– А чего не хватало?
– Большого дела. Азарта. И тех людей, которые сейчас вокруг меня.
– Во как! – не то изумился, не то огорчился он убедительности моего тона. – Значит, карьера не главное, так?
– Она может быстро закончиться, если претендент ей не соответствует, – сказал я. – Предложите мне сейчас место вашего зама, и я откажусь. Почему? Да вы меня завтра же съедите за некомпетентность.
– У нас на Руси в замы как раз берутся те, кто глупее начальников, – парировал он. – С такими спокойнее.
– Глупее, но с набором необходимых навыков, – прокомментировал я. – Чтобы начальнику за двоих не трудиться.
– То есть слабаком в профессии себя считаешь?
– Считаю, что должность начальника отдела – пока мой предел. Это называется разумная самооценка.
– Ну что ж, точно фехтуешь, – сказал он, вновь наполняя рюмки и вылущивая в них из пластикового корытца прозрачные, без мути солей, кубики льда. Водопроводную плебейскую воду тут не использовали, берегли здоровье.
Затем спросил вяло, с тяжело дающейся вежливостью:
– Закуски сообразить? Лимончик там?
– Вкус виски испортим, – отреагировал я.
– Да какой там вкус… Ладно. И позиция твоя мне нравится, коли не врешь, и работа… Во. – Перегнувшись к своему рабочему столу, он вытащил из папки какой-то плотный бланк с шапкой из разноцветья флагов, звезд и умещенной ниже вязью письма. – Благодарность министра внутренних дел Азербайджана. Возьми себе.
– Это за что? – спросил я, недоумевая.
– Да хрен его знает. Каких-то бандитов вы повязали, под чужими личинами скрывавшихся.
Из кутерьмы дел выплыло воспоминание: да, в самом деле, двое боевиков, взявших фамилии своих новых русских жен, растворились было среди населения Москвы, но прошел стучок, нагрянули мои парни по указанным адресам, и отправились затаившиеся было разбойники по месту совершения своих прошлых деяний, на историческую родину.
– Не припоминаешь, что ли? – искренне удивился Решетов.
– Вспомнил, – кивнул я. – Но ведь это так, рабочий эпизод.
– Я поначалу никакого опера в тебе не почувствовал, – поджал он губы. – Вообще странное впечатление сложилось…
– Какое же?
– Не из нашего профсоюза человек, гость залетный… И впервые ошибся. Да и не только я. Месяца не прошло, а в седле ты уместился как влитой в него. И коней гонишь, не загоняешь. Вот и выпьем. Чтобы ты узду чувствовал и стремена. Потому что и сам рабочая лошадь. Дядя-то как? – спросил нейтрально.
Я пожал плечами.
– Нечего сказать? – Вопрос хлопнул, как выстрел, и я сразу понял – ох, не праздный это вопрос, а злонамеренный и давно созревший в коварной его голове.
– Занятой человек… Общаемся редко… – проронил я.
– Да вы вообще не общаетесь! – рассмеялся он мне в лицо. – Ты для него никто, условный родственник, проверено. И выкинули тебя к нам, дабы подальше от сфер отдалить, так понимаю. А то начудишь там чего, а на него – тень… Но это я знаю, другие по-иному мыслят. И ты язык не распускаешь, родство не выпячиваешь, во вранье не усердствуешь. За что хвалю. Так что вывод: опора твоя единственная перед тобой сейчас и находится, уясняешь? Все, – добавил, поморщившись. – Свидание закончено. Свободны, подполковник.
Развернувшись на каблуках из стойки «смирно», я, не оборачиваясь, со служебной папкой под мышкой отправился к двери, ощущая спиной изучающий взор зверюги.
Он мне не верил, точно. Отслеживал мои реакции, затеяв привычное театрализованное действо. А я не верил ни ему, ни действу. Потому пока и выживал в этих стенах. Хотя разоблаченная тайна о моих, а вернее, Юркиных прохладных отношениях с вице-премьером наполняла меня досадой и опаской: если вскрылось это, ведь и подлинная моя персона выявится ненароком… Что тогда?
Бежать, бежать, бежать! Или пронесет?
Ленка домой еще не приехала, но на лестничной площадке, увидев, как я открываю дверь квартиры, встрепенулась заполошно какая-то дама, поспешившая спуститься ко мне вниз по лестнице.
