В какой-то момент мне захотелось сесть прямо на тропинке и заплакать. Я была несправедлива, считая мать лгуньей. Просто она, как и госпожа Като, хотела, чтобы наша семья выглядела в глазах окружающих благополучной, хотя на самом деле это не так. Она, например, утверждала, что бабушка Шимидзу — добрая женщина. Выдумала историю со своим отъездом, говоря, что должна помочь своему отцу и скоро вернется. Но, думается, это была ложь во спасение. Говоря мне неправду, мать сама хотела верить в нее. Хотела, чтобы и бабушка чудесным образом переменилась и чтобы наше расставание оказалось недолгим. Такую ложь можно простить. Скорее это даже фантазии. В принципе, мать — человек искренний: не выгораживает же она своего погибшего брата. Наоборот, сказала мне всю горькую правду: в Маньчжурии он вполне мог убивать безоружных людей.

Наконец мы с доктором Мидзутани выбрались из леса и теперь шли по асфальтированной дорожке. До клиники оставалось всего несколько кварталов. За нашей спиной высились громадные кедры, отбрасывающие густую тень. Казалось, будто эта тень покалывает кожу на макушке.

— Без рассказов матери я бы ни за что не написала такого сочинения, — вдруг выпалила я, стараясь, чтобы голос у меня не дрожал. — Она мне многое объяснила, многому научила.

— И еще многому научит. — Доктор Мидзутани запнулась на секунду, но потом продолжила: — Извините, это, разумеется, не мое дело, но почему вы не можете видеться с матерью, даже если живете врозь?

— Отец и бабушка — я имею в виду мать отца — никогда не разрешат этого. Они считают, раз мать решила уехать, то она лишена права встречаться со мной. Она, мол, сама сделала такой выбор.

Доктор покачала головой:

— Что за чушь? У вашей мамы, по сути дела, и выбора-то не было. — Она нахмурилась, и в ее голосе зазвучали резкие нотки.

Я пожала плечами. Доктор права, но что от этого меняется?

— А если вы будете постоянно упрашивать отца и бабушку, может, они в конце концов пойдут вам навстречу?

— Нет!

Внезапно я почувствовала раздражение. Доктор ничего не понимает. Она думает, что мои отец с бабушкой — нормальные, милые люди, как ее родители. Не знает ничего, а дает советы. Вообще-то говоря, я напрасно на нее сержусь: откуда ей знать, если я в подробности не вдавалась. Тем не менее раздражение не исчезало. Не хочу я обсуждать наши семейные дела ни с ней, ни с кем другим.

— А если вы категорически потребуете?

Я мотнула головой и ничего не сказала. Может, она поймет намек и отстанет от меня.

— Не хочу быть навязчивой, но вы позволите помочь вам, если, конечно, мне это удастся?

— Помочь? С какой стати? — спросила я довольно бестактно.

Когда люди предлагают помощь, не принято спрашивать, почему они так поступают. И все же не ее дело, буду я видеться с матерью или нет. Наверное, она считает, что раз она доктор, а родители у нее богаты и добры, она может разрешать все проблемы и прийти на помощь каждому. Но она ошибается. Нашей семье не в силах помочь никто.

— Вас интересует, почему мне хочется помочь вам и вашей матери?

Я механически кивнула.

Поколебавшись секунду, она сказала:

— В свое время я была замужем. Детей у меня не было, но, если бы были, я бы их не бросила ни при каких обстоятельствах. Так не поступают.

Я в изумлении уставилась на нее, чуть не выронив сумку. Ее глаза сузились, и выглядела она в этот момент очень серьезно, даже встревоженно. Я вспомнила, как она говорила неделю назад, что старается не плакать ни на людях, ни наедине с собой. Представила, как в трудные для нее времена она часами бродила в полном одиночестве по лесу. Точь-в-точь как моя мать прошлой весной, возвращаясь домой в насквозь промокшей обуви.

— Вы удивлены? — Доктор Мидзутани хотела спросить шутливым тоном, но голос у нее подрагивал. — Трудно представить меня в роли замужней женщины?

— Да нет, почему же? Даже легко, — быстро пролепетала я, глядя в сторону.

Не хочется думать, что доктор Мидзутани рыдала по ночам или часами бродила, обливаясь слезами, по лесной тропинке.

— Мой брак длился недолго, — она выдавила-таки улыбку, — а говоря точнее — три месяца. Когда-нибудь поведаю вам эту историю.

Я промолчала, не зная, что и сказать.

Вскоре мы оказались у дверей ее клиники. Я вручила ей сумку для домашних питомцев.

— Большое спасибо, — проговорила я, чувствуя себя полной идиоткой. Затем повернулась и пошла.

— Подождите, хочу вас попросить кое о чем. Мне понадобится помощь. Примерно через месяц ко мне повалят посетители — будут приносить птенцов, выпавших из гнезда. Одной мне не справиться. Мне нужен помощник.

— Вы имеете в виду меня?

— Не волнуйтесь, вам не придется здесь проводить целый день. Вы сможете брать птиц к себе домой, если, конечно, бабушка не будет возражать. — Она испытующе посмотрела на меня.

Да, из моих жалостливых излияний она сделала вывод, что я тряпка. Нет, так не пойдет.

— Меня не волнует, что скажет бабушка. У меня своя комната, и что я в ней делаю, решать только мне.

— Прекрасно, удачи вам! — лучезарно улыбнулась доктор. К ней вернулось ее обычное настроение. — Разумеется, я вам буду платить.

— Вот это необязательно.

Плотно сжав губы, доктор покачала головой и произнесла шутливо-наставительным тоном:

— Никогда не отказывайтесь от денег, которые предлагают вам за добросовестный труд.

— О'кей!

— Значит, договорились. — Она протянула мне руку. — Я уезжаю на несколько недель на север Японии, хочу понаблюдать за птичьими пролетами. А когда вернусь, сразу же вам позвоню. Сейчас на севере собираются огромные стаи перелетных птиц. Каждый год туда езжу. Просто фантастика: я в лесу одна, а птиц — тучи. Но приятно будет и возвратиться. И увидеть вас.

— Спасибо.

Пожав друг другу руки, мы расстались.

Глядя ей вслед, я уже не думала о том, как она уныло бродит в наших окрестных лесах. Мне рисовалась совсем другая картина. Вот она едет в своем красном пикапе по узкой горной дороге. Разумеется, одна. Сидит за рулем, а рядом, на сиденье пассажира, расстелена карта. Она улыбается и напевает что-то себе под нос. А главное, знает точно, где искать птиц редкой породы.

На следующий день, в воскресенье, я села на пригородный поезд и отправилась в свою школу. Почтовые ящики учителей, в один из которых я должна опустить свое сочинение, находятся в том же здании, что и часовня. На лужайке собралась на торжественную церемонию толпа выпускниц. Девушки, только что окончившие двенадцатый класс, надели свои лучшие платья. В основном черные, темно-синие и ярко-красные. Их отцы, одетые в черные костюмы, заметно волнуются. Некоторые курят сигарету за сигаретой. Матери, в строгих черных кимоно, с вышитыми на них фамильными гербами, вооружившись расческами и носовыми платками, хлопочут над дочурками, как наседки. Хотя большинство девушек пойдут в колледж при академии изучать музыку или литературу, иными словами, будут ходить сюда же, волнуются они так, словно собрались здесь в последний раз. Оживленную болтовню иногда прорезает громкий смех или шумное приветствие.

Я в своей более чем скромной одежде (серая футболка, синие джинсы) нырнула в здание часовни, опустила свое сочинение в почтовый ящик госпожи Фукусима и побежала вниз по холму. По дороге отметила: на камелиях уже появились бутоны, но листьев еще нет.

Через три года и я приду на выпускной бал. Единственная девушка, которая появится здесь без матери. Бабушка сюда, конечно, не сунется. Будет до последнего дня учебы пилить меня: надо переходить, мол, в муниципальную школу и готовиться к вступительным экзаменам в государственный университет. Нашу академию она ненавидит. Считает ее иностранной заразой. Ее ведь основали в начале XX века американские миссионерки. Ну а кроме того, здесь училась моя мать. Тоже немаловажный повод для презрительного фырканья. В общем, приду я на выпускной вечер одна. Отец, скорее всего, постесняется: ведь он будет единственным, кто явился без жены. Отговорится, что дел невпроворот, а выпускной вечер — чистая формальность. Уедет, как всегда, в Хиросиму, к своей подружке. Ее, во всяком случае, на мой выпускной бал он не притащит. Богатому и уважаемому человеку не пристало заявляться на выпускной вечер своей дочери с женщиной, которая наливает посетителям бара виски и саке. Хотя папаша и связался с этой Томико, разводиться с матерью он не собирается. По его мнению и мнению бабушки, люди из приличных семей не разводятся.