– Вырастешь, узнаешь.

– Тут нечего скрывать, – возразил Йезад, – раз спрашивает, так скажи ему.

Роксана неохотно рассказала, что дедушка хотел жениться на Люси, но не мог, потому что она была не из парсов. Тогда дедушка женился на маме дяди Джала и тети Куми.

– То есть на моей маме, потому что меня родила она.

Из ответа Джехангир все равно не понял, почему сердилась тетя, и спросил, есть ли закон, по которому запрещается жениться не на парсах. Есть, ответил отец, это закон мракобесия, а мама с раздражением сказала, что он сбивает ребенка с толку.

Тогда Йезад помог ей сменить тему и стал поддразнивать жену – если бы она не вышла за него замуж, то и сейчас играла бы с игрушками из родительского дома. Мальчики сразу принялись изображать заводных обезьянок, заводя друг друга, механическими движениями отхлебывая из бутылки и стуча в барабан.

– Бедные Джал и Куми, – вздохнула Роксана, – так все это грустно.

– Почему? – спросил Джехангир.

– Потому, что ни у него, ни у нее нет семьи. Нет детей, как у нас.

– И в доме у них всегда тоска, – прибавил Мурад.

На остановку, пошатываясь, вышли двое и остановились позади Ченоев. Пересмеиваясь, громко перешучиваясь и дыша густым перегаром, они подталкивали друг друга, пока один не задел Роксану.

– Извиняюсь, извиняюсь и еще раз извиняюсь, – хихикнул он.

Йезад стал придвигаться к ним, загораживая жену и детей. Маневр был замечен и не понравился.

– Браток, я ж извинился перед твоей женой!

– Все нормально.

– Что ж бояться-то, пускай стоит рядом с нами!

– Да все нормально.

– Аре, приятель, мы неплохие люди. Ну, выпили капельку, зато нам теперь хорошо, даже очень хорошо!

– Вот и хорошо, что хорошо.

– Не обращай внимания, – беззвучно, одними губами, произнесла Роксана.

– «Что там в блузке у нее…» – пропел один, нарочито похабно обращая свой вопрос к Роксане, которая сжалась в страхе перед реакцией Йезада.

– Ты только не обращай внимания, Йезад, – одними губами умоляла Роксана.

Мурад и Джехангир, до которых дошел смысл популярной песенки, стыдясь и труся, взяли ее за руки.

Их отец повернулся к пьяным и, не повышая голоса, сказал певцу «заткнись».

– Ты нам, браток, не угрожай, не порть нам настроение! В чем дело, песни на хинди тебе не нравятся?

– Эта не нравится. – Йезад старался говорить спокойно. – Или, может, хотите узнать, что там в кулаках у меня?

– Прекрати, Йезад!

– «Прекрати, Йезад», – пропищал один, и оба покатились со смеху. – Ты с нами, дядя, не заводись, мы из Шив Сены, мы ребята непобедимые!

К огромному облегчению Роксаны, к остановке, тарахтя, подкатил автобус. Господи, сто тридцать второй, наш! Она потащила детей к ступенькам.

Пьяные остались на остановке. «Гудбай, – крикнул один вслед автобусу, – прекрати, Йезад!» Другой заверещал: «Прекрати, Йезад!» Оба опять покатились со смеху.

Когда Йезад взял билеты и уселся, Роксана укорила мужа за два выпитых скотча. Без них он бы себя так не повел. И детям не показал бы плохой пример, а теперь и они будут драться в школе.

– Папа и мы с Мурадом могли бы так вздрючить их! – заявил Джехангир.

– Вот, пожалуйста! А что я говорила? Разве можно было связываться с этой пьянью? Тем более с двумя сразу.

– Двое пьяных – это два полчеловека. А я, когда рассвирепею, у меня сил прибавляется! – И на ухо ей прибавил: – А когда в запале – длины…

– Йезад! – покраснела она.

– Да я бы обоих уложил моим любимым приемом карате! Помнишь, как я кирпичи раскалывал?

Конечно, помнила, хотя было это давно, еще до того, как они поженились. Однажды поздно вечером гуляли возле Висячих садов, шли мимо заброшенной строительной площадки со сторожем, дремавшим в уголке. Вдруг Йезад заметил груду кирпичей и сказал:

– Хочешь, фокус покажу?

Он поставил на ребро два кирпича, положил на них третий и расколол его одним ударом. Она не поверила, сказала, что он ее дурачит, наверняка выбрал треснутый кирпич.

– О’кей, – сказал он, – выбери сама.

Она выбрала – он и этот разбил.

Роксана улыбнулась, вспоминая тот случай.

– Тогда ты молодой был. Сейчас у тебя рука уже не та.

– Достаточно твердая у меня рука, чтобы им шеи переломать!

Мурад сказал, что никогда не видел, как папа раскалывает кирпич надвое. Джехангир потребовал, чтобы папа показал, как это делается.

– Прямо в автобусе? Откуда здесь кирпичи? – с досадой спросила Роксана, а мужу повторила:

– Нельзя обращать внимания на уличную пьянь.

– Есть вещи, на которые нельзя не обращать внимания! Пожалуй, Джал прав – Бомбей превратился в дикие джунгли.

– Тебе надо опять попробовать в Канаду уехать, папа, – сказал Джехангир.

– Нет. Им там не нужен продавец спортивных товаров. Подрастешь, попробуй сам. Учись полезным вещам – компьютерам, менеджменту, и тебя примут с распростертыми объятиями. Не как твой отец – история, литература, философия.

Автобус подъезжал к мосту Сандхерст, откуда сворачивал на Хьюз-роуд, и мальчики прилипли к окну – сейчас покажется дом, в котором вырос отец.

– Вот он, мой дом! – закричал Джехангир, завидев «Джехангир-палас».

Всем стало смешно.

Братья, не отрываясь, всматривались в окна квартиры на первом этаже, где провел детство и юность их отец. Мальчикам хотелось заглянуть в комнаты, будто внутренность квартиры рассказала бы им об отце и его жизни, когда он еще не был папой. Но окна были темны, а там, где горел свет, шторы скрывали секреты дома.

– Мы можем когда-нибудь зайти в квартиру?

Отец покачал головой.

– Вы же знаете, что квартиру продали. Там теперь живут чужие люди.

Автобус завершил поворот, мальчики молча следили глазами за исчезающим из вида «Джехангир-паласом». Некоторое время ехали в грустном молчании. Прервал его Джехангир:

– А я бы хотел, чтобы ты там остался и после женитьбы на маме. Тогда и мы с Мурадом сейчас тоже жили бы в этом доме.

– Тебе не нравится жить в «Приятной вилле»? В таком славном доме?

– Этот лучше. Тут двор с оградой, мы бы играли там.

– Это верно, – задумчиво произнес Йезад, вспоминая детство, друзей, крикет во дворе. – Но в этой квартире для всех не хватило бы места.

– И я не нравилась папиным сестрам. Ни одной из трех, – добавила Роксана.

– Будет тебе, – запротестовал Йезад, но не стал останавливать жену, поскольку всегда считал, что от детей не должно быть секретов.

Йезад, как младший из четырех детей, был объектом неослабного обожания сестер. Сестры любили единственного брата любовью яростной и ревнивой, опекали его с почти маниакальной страстью. В детстве такая любовь казалась трогательной и забавной. Подростком Йезад взял на себя роль рыцаря и защитника сестер. Во сколько же драк он ввязывался в школе из-за трепотни мальчишек, если относил ее на счет сестер. Еще хуже было в колледже: на первом курсе Йезад избил двух хулиганов, которые приставали к младшей из сестер.

Потом в студенческой компании Йезада стали появляться девушки, и страстная любовь сестер приобрела деспотический характер – предвестие грядущих бед. Немыслимо – невесть откуда взявшиеся, совершенно посторонние девицы смели претендовать на частицу внимания их брата. Реакция сестер приобретала все более широкий диапазон – от негодования и гнева до горьких попреков. И Йезаду все чаще приходилось делать выбор между миром в семье и вечером в дружеской компании.

– Нашу с папой помолвку они не могли пережить, – рассказывала Роксана, – со мной едва разговаривали, не участвовали ни в одном из свадебных обрядов. Я как будто ребенка отнимала у них. И они к любой бы так отнеслись, на ком бы папа ни женился. Разве нет, папа?

Она погладила руку Йезада, он кивнул.

– А может быть, если бы вы жили вместе, они стали бы лучше относиться к маме, – предположил Мурад.

Йезад покачал головой:

– Ты своих теток не знаешь. Годами шли бы ссоры и скандалы. Что дедушка приобрел для нас квартиру, это был наилучший выход.